Шелуха/Husk - Настя Чацкая

У него сонно заплетается язык. Руки немного дрожат, а губы и шея пекут, словно их целовали и кусали до умопомрачения.

— Дерек… а как же ты?

— Всё нормально, — горячие губы касаются его виска. Он отстраняется на пару секунд, чтобы подобрать и надеть свой свитер. — Идём.

Пока Хейл несёт Стайлза на второй этаж, тот обнимает его ногами и руками, как коала. Это совсем не унизительно. Это тепло, грустно, сладко; это имеет запах фруктового мыла и лёгкого беспокойства.

Стайлз тычется холодным носом под челюсть Дерека и улыбается, потому что колючая щетина действительно колючая. Странная поза не мешает им войти в комнату, закрыть дверь и включить ночник.

— Ты присмотришь за отцом? — спрашивает Стилински уже с постели, когда Хейл садится рядом.

— Джон сильный.

— Он самый сильный, — моментально соглашается он, накидывая одеяло на разомлевшее тело и скручиваясь на матрасе. Добавляет уже шёпотом:

— Но это убьёт его.

Дерек молчит. Его ноги стоят на полу, локти — на коленях, спина напряжена. Он слегка взъерошен, зацелован, и видеть его в таком виде — лучшее, что происходило со Стайлзом за последние недели.

— Я скучал, — зачем-то говорит он и видит, как Хейл запускает пальцы в волосы.

Дурак. Лучше бы тебе молчать.

Стайлз тихо вздыхает, зарываясь носом в угол наволочки. Дереку это не нужно. Ему не нужно слюнявое «скучаю», «думаю», «хочу». Он — зверь. У него инстинкт. Защитника, самца, убийцы.

Они сидят в тишине ещё минут семь — Стайлз отсчитывает каждую секунду, не открывая глаз.

— Когда я стану слепым, как крот, моему отцу придётся кормить меня. Гулять со мной. Читать мне. Я ненавижу это. Я буду как дерьмо.

Сказать это и почувствовать тёплую ладонь на своих волосах. Тяжёлую, но не давящую. Скорее — спокойную. Стайлз считает, что это почти победа, которая почти гонит мысли из головы. Он не открывает глаза и довольно урчит, подаваясь под пальцы.

— Тебе не нравится, когда тебя кормят?

— Мне не нравится, что я буду видеть чёрный экран в этот момент. Я же не сломанный гаджет… м-м, я уже говорил, что твои руки — нечто, чувак?

— Достал ты со своим чуваком, — хмыкает Дерек и убирает руку. — Могу пообещать, что если увижу твоего отца с едой около тебя, сделаю всё, что в моих силах, чтобы прекратить это.

— Я был бы не против, если бы меня кормил ты.

— Пиццей с курицей и ананасами, например?

Стайлз недоверчиво приоткрывает глаз. Дерек кусает губу, приподнимая бровь.

— Она была ужасной, — выдыхает он и мягко смеётся. Стайлз смеётся тоже.

Они оба старательно не замечают, что их руки слегка соприкасаются пальцами.

— Ты останешься? — шёпот совсем тихий и слабый.

— Нет. Скоро проснётся твой отец.

Стайлз понимает, что держать глаза открытыми становится тяжело. Было бы классно, конечно, уснуть, пока Дерек здесь, но… Есть кое-что важное. Очень, очень важное.

— У меня будет одна просьба, — тихо шепчет он. — Подай мне тетрадку со стола. И, Дерек, я хочу, чтобы ты забрал её… потом.

— Потом? — переспрашивает Хейл, беря в руки толстую тетрадь. На обложке синим маркером выведено одно-единственное слово. Он поднимает вопросительный взгляд. — Что это?

— Мой… дневник.

Стайлз принимает тетрадь и кладёт её рядом с собой на подушку.

— Когда всё это закончится, забери его, ладно?

Дерек хочет сказать, что ничего не закончится. Что всё будет нормально, что они справятся. Но это неправда. Правда в том, что волчий нос чует беду. Большую беду — и от этого предчувствия сжимается горло.

Стайлз в своей кровати похож на крошечного имбирного человечка. У него словно вот-вот раскрошатся руки и ноги.

— Хорошо. Я заберу.

— Спасибо, — Стилински улыбается своей лисьей улыбкой, слегка морща нос.

Когда Дерек уходит, Стайлз, некоторое время, щурясь, осматривает родные стены, увешанные плакатами. Рабочий стол, слегка покосившиеся жалюзи на окне, а затем открывает дневник и с силой трёт глаза, словно умоляя свой взгляд хотя бы ненадолго проясниться. Тянется за ручкой на тумбочке.

Сейчас самое время.

Стайлз ещё не знает, что это последняя ночь, которую он проводит в своей комнате.

Последняя запись в дневнике датирована вторым октября, чужим почерком, напоминающий почерк шерифа Стилински.

«Сегодня он ослеп.

2.10.13.»

* * *

В ноябре Мохаве по-прежнему сухая и безжизненная. Все пустыни такие, всегда.

Черная «Камаро» отбивает литыми боками лучи скатывающегося за холмы солнца. Человек, стоящий неподалёку, недвижим. Это странный человек. Он не смотрит на пыльную прерию и колючие деревья, похожие на выкрученные корни. Глаза закрыты. Руки холодны. Душа изодрана дикими лапами застывшего в нём животного.

Плечи остаются прямыми, когда солнечный шар исчезает за глыбой холма, но как только на небе вспыхивает первая звезда, этот странный человек ломается. Рушится прямо там, где стоял. Падает на колени, исходя болью, и звериный рёв пролетает по прерии, отражаясь от завалов старого кратера, от иссохшей коры колючих деревьев, от пустой почвы с пыльными отпечатками мягких лап и змеиной шкуры.

Трясущиеся пальцы зарываются в каменную землю, прочерчивая в ней глубокие борозды, а человек запрокидывает голову и отчаянно воет, как раненый волк, так тоскливо, что прерия отвечает.

Впервые отвечает чужаку.

С диких холмов вслед за ним заходится в вое стая койотов, вскидывая узкие головы под восходящей луной.

Сегодня.

«Ты только что ушёл, Дерек. Улизнул через окно, как обычно. Кажется, комната впитала твой запах. От моих рук пахнет твоим одеколоном. От меня пахнет тобой.

Надеюсь, ты увидишь эту запись не скоро. Тогда, когда я скажу тебе всё самое главное сам, и не умру от смущения, зная, что ты читаешь весь этот слюнявый бред. Ладно, всего я всё равно не напишу — я плохо вижу (прости, если кривые строчки, кстати), но ты же знаешь, я мастер поболтать только вслух, а не на бумаге.

А вообще-то… Я просто хотел сказать тебе спасибо. Вслух ты всё равно не принимаешь благодарности, так что спасибо за то, что сделал для меня. Не только сегодня. Всегда. Я хотел бы быть сильным ради всего этого. Я буду думать, что я был сильным, ладно? Ладно, Дерек?

Хорошо. Это успокаивает меня.

Отлично, по ходу, у меня получается стандартное сопливое письмо. Думаю, ты впечатлишься. Клянусь, если я придумаю что-то лучше и ещё смогу в тот момент писать тебе — я напишу что-то новое. Ну, знаешь, например, мемуары. Ты бы читал их? Думаю, нет. Я бы тоже не читал.