Шелуха/Husk - Настя Чацкая

совершенно, несмотря на то, что часы на прикроватной тумбочке показывают почти два ночи.

— Не думал, что тебя отпустят домой сегодня, — в тон ему отвечает Хейл, оборачиваясь.

— Первый раз — пробный. Завтра возвращаюсь. Если не станет хуже — отпустят на неделю. Прикинь, волчара, я словно под конвоем. Если пофантазировать, это можно использовать для сюжета какого-нибудь охренительно нудного комикса.

Стайлз закрывает крышку ноутбука и разворачивается к Хейлу на вертящемся стуле. Он сам не понимает своего взгляда, когда откидывает голову на спинку и смотрит ему в глаза. За те две недели, что он провёл в больнице, Дерек почти не говорил с ним. Только какие-то незначительные и короткие фразы. Даже не прикасался, что однозначно было очень странно после того, что произошло в Мохаве.

Он будто… боялся?

— Хреново выглядишь.

— Спасибо. — Стилински улыбается и думает, что они больше никогда не вернутся в пустыню. Дерек оказался прав. — К счастью, я этого в подробностях уже не увижу. Ну, знаешь. Кажется, у меня зрение упало до минус ста в одном глазу и минус пятисот в другом.

Он заливает, конечно.

Потому что всё ещё видит Хейла. Как тот хмурится и делает шаг вперёд, внезапно приседая перед креслом, на котором сидит Стайлз. Он перебарывает глупое желание потрогать кончиками пальцев его волосы. Просто сидит и не двигается, рассматривая прямые ресницы Дерека.

— Голова болит?

— Она всё время болит. Ты есть хочешь? — Брови Хейла удивлённо приподнимаются. — Что ты так смотришь? Уже перехватил свежего кролика по пути сюда? У меня в холодильнике охуенно вкусная пицца, если ты любишь курицу с ананасом.

Дерек терпеть не может курицу с ананасом.

— Если в твоём доме больше нет ничего съедобного…

Стайлз резво поднимается.

Не так резво, как вскочил бы на ноги Стайлз-в-прошлом-году. Или даже Стайлз-месяц-назад. Этот Стайлз придерживается рукой за стену просто так, будто пробует обои наощупь, но Дерек видит, как изредка напрягаются тонкие пальцы, и слышит быстрые удары сердца.

Ему тяжело.

— Только тише, — шепчет Стилински. — Отец спит.

Они вместе разогревают еду в микроволновке — самому Стайлзу сложно. Он натыкается на стулья и угол стола, пока направляется за солонкой и перечницей. Дерек старается не замечать частого моргания и запаха рождающейся слепоты. Он делает всё, чтобы это стало похоже на извращённую пародию непренуждённого семейного ужина.

Хейл отказывается идти в гостиную и включать телевизор, а Стайлз невероятно счастлив этому. Он бы сдох от лишних звуков, а картинку всё равно бы не рассмотрел.

Он счастлив также возможности слеповато смотреть, пряча улыбку, как Хейл откусывает от своего куска и слегка вытягивает губы, когда горячий сыр тянется, тянется и тянется, отказываясь отрываться от пиццы. Стайлз протягивает руку и, не сдержав смешок, подцепляет его пальцем, отправляя в рот.

Дерек, судя по всему, понятия не имеет, как реагировать, и из всего багажа своих реакций выбирает кривую усмешку. Он облизывает губы и говорит, что пиццы дерьмовее ещё никогда не ел.

Стайлз смеётся. Он с ним согласен.

Они заканчивают свой ужин-завтрак примерно в половине третьего. Стайлз забирает со стола тарелки и вымывает их, брызгая пеной во все стороны. Он понятия не имеет, зачем пришёл Дерек и по делу ли он пришёл. Что-то подсказывает, что нет. Потому что — какие у Стайлза могут быть дела? Он и в самом деле выглядит, как мертвец, выбравшийся из своей не добротно зарытой могилы.

Стилински ставит тарелку на сушку и в тот же момент застывает, потому что чувствует, что Хейл стоит прямо за его спиной. Сухо сглатывает, закрывает глаза и осторожно подаётся назад, практически не снедаемый сомнением. Ведь если он сам подошёл, то можно?

Грудная клетка Дерека кажется ещё шире, когда сам Стайлз усох почти в два раза.

Стайлз не открывает глаз, чувствуя, как горячие руки медлят, а затем ложатся на его бока. Поднимаются вверх, останавливаясь на своде рёбер, а Стилински тихо выдыхает, устраивая голову на крепком плече.

— Раньше считалось, что душа человека находится в диафрагме, — говорит Стайлз. — Вот приколисты, да?

Губы, слегка искривлённые в усмешке, зарываются куда-то за кромку волос на затылке Стилински и от этого на руках моментально встаёт дыбом каждый волосок.

— Чува-ак…

Дерек тихо урчит в ответ.

Всё тело напрягается, и от этого напряжения колет в кончиках пальцев. Они не двигаются несколько секунд, а Стайлз отстранённо думает, как хорошо, что он принял душ после больницы. Иначе сейчас Дерек дышал бы каким-нибудь букетом из нашатыря, бинтов и отвратительной безнадёги, которую в больнице может учуять даже человеческий нос.

— Не хочу никого обижать, но у тебя очень дерьмовый вкус. Если ты сейчас действительно кайфуешь от того, что обнимаешь меня. Сам же сказал, что я выгляжу на двоечку.

— Я не говорил, — усмехается Хейл. По коже головы пробегают мурашки от его дыхания. Господи, такое вообще бывает?!

— Ты запизделся, Хейл, — беззлобно произносит Стилински. И пытается не шевелиться, потому что мягкие домашние штаны хреново скрывают его начинающий напрягаться член. Оборотень тем временем шарит по его голове, словно вынюхивая посторонние запахи.

— Она здесь, — вдруг говорит Дерек, зарываясь губами куда-то ему за ухо.

— Я чую её, — говорит он, и Стайлзу становится не по себе.

Всё, чего ему хочется — повернуть голову, уткнуться носом в колючую щёку Хейла и простоять так всё время, что ему осталось. Пусть это даже будет пару часов.

— И… чем же она пахнет?

— Неважно.

Он не хочет говорить Стайлзу, что смерть в его голове пахнет им самим. Теперь запаха пряников практически не осталось.

— Ладно.

И почему-то это получается так тоскливо, что Стилински морщится. Но в следующую секунду руки Дерека уже опускаются на его живот и легко скользят под красную байку, что срывает с губ тонкий выдох.

— Нечестные приёмчики, — бормочет он.

В ответ горячие ладони прижимаются к коже и ведут вверх, прижимая к себе так, что почти отнимаются ноги от ощущения твёрдого тела, и, кажется, кое-чего ещё — у Хейла обалденный напряжённый член, который прижат сейчас прямо к ягодицам Стайлза.

Стайлз готов завыть вслух.

— Меня заводит твой запах, — тихо признаётся он, чувствуя, как краснеют щёки.

— Да? — губы Дерека оставляют в покое волосы и теперь сухо прихватывают шею сзади. — Какой он?

От низкого голоса срывается дыхание и пересыхают губы. Стайлз облизывает их, силясь открыть глаза, но организм отказывается выныривать из сладких волн, которые рассылают по телу сильные руки, которые уже гладят самый низ живота, дразняще проводя по широкой резинке штанов.

— Ты… пахнешь собой. И фруктовым мылом.

Хейл тихо