Зима во время войны - Ян Терлау

– Мой покойный супруг служил в гусарском полку, – холодно пояснила баронесса. – В доме есть армейская винтовка и двуствольное охотничье ружье. Да и боеприпасов достаточно.

– Знаете ли вы, что за хранение оружия полагается смертная казнь? – спросил комендант обескураженно.

– Мне это известно. Садитесь, пожалуйста. К сожалению, не могу предложить вам чаю, потому что вся моя прислуга находится в музыкальном салоне.

– В музыкальном салоне?

– Да-да. И все мои домашние тоже. Они все трусишки. Я отправила их в музыкальный салон и закрыла дверь на засов.

«Она чокнулась», – подумал комендант. Баронесса сидела напротив, с идеальной осанкой, направив на него дуло пистолета. Немец не сомневался, что она выстрелит, попытайся он отобрать у нее оружие.

– Мефрау, время сейчас военное. Я вынужден просить вас пройти вместе со мной.

– Куда?

– В казарму.

– Чтобы меня там осудили и казнили? – усмехнулась баронесса. – Вы же сами только что сказали: я-де заслуживаю смертной казни за хранение оружия. Да и сопротивление при аресте я оказала, ранила одного из ваших солдат в руку. А еще вы считаете, что я каким-то образом связана с коппельской переправой. Нет, любезный мой комендант, я уже приняла решение, что не дам себя арестовать даже представителям высшей расы.

Несмотря на весь свой пиетет перед родовой аристократией, комендант начал терять терпение.

– Мефрау, дайте мне ваш пистолет.

Вместо ответа баронесса взвела курок.

– Нам придется применить силу, чтобы вывести вас на улицу.

– Почему же вы не сделали этого вчера?

– Вас это не касается.

Баронесса встала. Аудиенция была окончена.

Охваченный бешенством, комендант направился к двери. «Пока она будет возиться с запорами, я выбью у нее из рук пистолет», – решил он. Но баронесса не предоставила ему такой возможности. Наклоном головы статная дама подала немцу знак, чтобы тот сам отодвинул засовы и снял цепочку.

– Вы поступаете неразумно, ваша светлость, – предупредил он на прощание.

– По сравнению с тем, что позволяет себе немецкий рейх, всё остальное разумно, – отчеканила баронесса.

Она снова наклонила голову и заперла за гостем дверь.

На следующий день перед белым домом на берегу Эйссела появился танк. Вместе с танкистами в нем сидел сам комендант гарнизона. Он размышлял всю ночь и в конце концов нашел решение, достойное баронессы, достойное этой баронессы. Подъехав к усадьбе, комендант не стал выходить из танка.

– Баронесса! – высунувшись по пояс из бронебашни, крикнул он.

Баронесса показалась у окна второго этажа.

– Готовы ли вы сдаться?

– Минутку! – с достоинством произнесла пожилая дама.

Вскоре с противоположной стороны здания приоткрылась дверь, через которую на улицу вышли все домочадцы: служанки, камердинеры, племянницы, свояк, зять и, наконец, дочь. Баронесса осталась внутри.

– Мама, пойдемте с нами, – умоляла ее дочь.

– Чтобы эти нелюди поставили меня завтра в шесть утра к какой-нибудь стенке? Нет, благодарю. Я слишком стара, чтобы сидеть в кутузке. И слишком горда.

Дочка всхлипнула и присоединилась к остальным домочадцам. Баронесса аккуратно закрыла за ними дверь на засов. Затем вышла на балкон с винтовкой в руке.

– Комендант!

– Да, мефрау, я вас слушаю.

– Прошу вас обратить особое внимание на то, что никто из моих домочадцев не имеет отношения к тому, что происходило в усадьбе. Никто из них вообще ни единого раза не разговаривал с вашими людьми. Я отвечаю за всё одна.

– Да, мефрау, я это учту, – заверил комендант. – Мефрау, сдавайтесь!

Баронесса направила винтовку в сторону танка и выстрелила. Пуля пролетела по касательной, едва не задев затылок коменданта. Тот поспешно нырнул внутрь и захлопнул люк танка.

Баронесса спокойно покинула балкон и спустилась в большой зал, где на стенах висели фамильные портреты.

– Огонь! – приказал комендант.

Танк начал стрелять. Двадцать залпов. Дом вспыхнул как факел, вскоре обрушились стены. И только когда стало ясно, что под этими развалинами уже никто не мог остаться в живых, был отдан приказ отходить. Едва танк исчез из виду, домочадцы баронессы и все, кто сбежался на пожар, бросились тушить пламя. Через час огня уже не было, и родственники отважились войти в здание, держась подальше от обуглившихся, пробитых осколками снарядов стен. Они искали и нашли. Вдовствующая баронесса Луиза Адельгейд Матильда Веддик Вансфельд, почти не обгоревшая, лежала под кучей черных от копоти кирпичей. На ней была оранжевая перевязь[27]. Если бы комендант отважился взглянуть ей в лицо, и после смерти сохранившее всё то же непреклонное выражение, он бы понял, что Германия в итоге проиграет войну.

Летели недели. Проходили месяцы. Наступил самый короткий день в году – 21 декабря. А за ним и Рождество 1944 года, совсем не праздничное. Тут подоспел и Новый год. Что он принесет, этот 1945 год? Настанет ли наконец мир? Январь выдался холодным и тянулся, казалось, бесконечно. Дров не хватало, еды тоже. В больших городах свирепствовал голод. У многих от недоедания раздувались животы, некоторые умирали. Те, у кого еще оставалось хоть сколько-то сил, шли на восток и на север страны в надежде раздобыть немного провизии и принести хоть что-то маленьким детям и старикам. Скорбный поток ходоков из больших городов становился всё более плотным и двигался всё медленнее. Люди совсем ослабли.

Немцы же нервничали всё сильнее и потому орудовали всё более беспощадно. Они терпели поражения на всех фронтах. С востока их гнали русские. На юге немецкие оборонительные линии были сметены до последней. С запада союзнические войска освободили Францию, Бельгию и юг Нидерландов и теперь прорывались на восток, в Германию, в их родной Heimat[28]. Рано или поздно Гитлер проиграет войну, в этом не сомневался ни один здравомыслящий человек.

А что будет потом? Станут ли союзники хозяйничать в Германии так же, как фрицы хозяйничали в Нидерландах, Бельгии, Франции, в Северной Африке и на Ближнем Востоке, но особенно в Польше и Советском Союзе? Что ждет немцев, если откроется правда насчет концлагерей и лагерей смерти, где были уничтожены миллионы невинных людей, словно это вредные насекомые?

Куда подевался гордый Великогерманский рейх с его современнейшей армией и непобедимым фюрером Адольфом Гитлером? Да, Гитлер по-прежнему произносил речи об окончательной, полной победе, о тайном оружии, которое-де вот-вот будет пущено в ход, о превосходстве германской расы. Но кто ему теперь верил? В сердцах немецких военных поселилось отчаяние, и повсюду, где они еще оставались хозяевами, всё чаще и чаще слышались залпы по команде «пли».