Счастье - Зульфю Ливанели

Ночью, оставшись один, он достал из кошелька все кредитки и разложил их в выдвижном ящике маминой швейной машинки «Зингер». Туда же он кинул свой паспорт с двухгодовой шенгенской и десятилетней американской визами. Больше у него ничего с собой и не было.

Он почувствовал моральное и материальное облегчение, словно сбросил балласт, освободился от пут, его душа поднималась вверх, парила, летала, а сердце наполнялось ветром радостных перемен.

В один из дней на заставе, под музыку, которая вырывалась с хриплым шумом из прислоненного к стене транзистора, Селахатдин рассказал историю про музыканта, игравшего на старинном инструменте – кануне. Сейчас в Стамбуле лучшим и самым востребованным исполнителем на кануне был молодой музыкант по имени Халиль, уроженец Газинтепе. В детстве отец приковал к его рукам железные грузы и так заставлял заниматься. Маленькие ладошки ребенка, с подвязанным к ним железным грузом, с трудом перебирали струны. На протяжении многих лет отец не разрешал ему снимать груз во время игры. Ребенок свыкся с таким положением и с каждым днем, несмотря на подвешенное железо, играл все быстрее и быстрее. Когда он вступил в период совершеннолетия, отец снял с его кистей железо. И сказал: «Давай играй теперь!» И руки Халиля, избавившись от железных пут, взмыли, как крылья, он почти их не чувствовал; десятилетиями тянувшие железную ношу руки парили над струнами кануна, и поэтому ему не стало равных!

Джемаль, вернувшись в село, чувствовал себя словно тот музыкант, избавившийся от двухлетних оков, но пока не понимал, что же ему делать с освободившимися руками. Сняв военную форму, патронташ, берцы и одевшись в гражданское, он чувствовал себя голым. Жесткий ворот мундира не натирал шею, на ногах нет пропитанных насквозь водой сапог; гуляя по селу, Джемаль не чувствовал силы земного притяжения. И руки, и ноги словно взлетали, он ощущал себя необычайно легким. Ладони тоже опустели: ни рации, ни винтовки G3, ни ручных гранат…

Когда он, безоружный, шел к автобусу, то был растерян и даже немного побаивался. Если боевики РПК перережут дорогу и начнется обыск, то чтобы понять, что Джемаль военный, им даже не надо будет заглядывать в его удостоверение личности. Люди, ведущие огонь с позиций, узнают друг друга среди тысяч. Вот и он, сходя с автобуса, мог получить свои девять граммов свинца. За столько лет суметь сберечься от пули РПК в горах, а, получив увольнение, быть убитым, словно беззащитный котенок, – это просто не укладывалось в голове! Обычно таких, как он, отправляли домой самолетом, чтобы не подвергать опасности. Но этот способ подходил для тех, кто призывался из больших городов – Анкары, Измира, Стамбула, а не для живущих, как он, поблизости.

Привыкший в военной жизни все планировать на ближайшую и дальнюю перспективу: рассчитывать каждый час, каждую минуту и то, как выдержать самые суровые испытания, Джемаль был охвачен чувством странного опустошения. Жизнь казалась безвкусной, как трава… У него возникло беспокойство: словно в этот момент в каком-то уголке его мозга появилось что-то плохое, и он никак не мог понять, что именно.

Конечно, он мечтал о гражданской жизни; ночи напролет крутил мысли, строил планы; однако все это словно заволокло густым туманом. Люди вокруг были чужими: шофер в солнцезащитных очках, его обильно наодеколоненный напарник, выходящие и садящиеся в автобус – все они были из другого мира, и что ему делать в этом мире, как себя вести, он не знал.

Слава богу, соседнее кресло пустовало. Джемаль вытянул длинные ноги и расслабился, устроив свое крупное тело наискось, сразу на двух сиденьях, однако полностью ложиться запрещалось. Он держался настороже – так, будто кто-то притаился на заднем сиденье. Даже задремав, внутренне он продолжал держать ситуацию под контролем. Когда помощник водителя коснулся его плеча, чтобы разбудить, он резко вскочил посреди автобуса, решил, что это сержант и ему пора заступать на дежурство. Всматриваясь напряженным взглядом в молодого человека и окружающих, Джемаль попытался осознать обстановку.

Окончательно проснувшись, он уставился на дорогу, высматривая признаки опасности в идущих навстречу машинах, крутых поворотах, автозаправках. При нем даже ножа не было; представить только, насколько безоружным, беззащитным, насколько голым он был! Вдобавок ко всему он чувствовал себя словно иностранец, приехавший в другую страну, где все вокруг были чужими. Он постоянно молчал, не пытаясь сблизиться ни с кем из окружающих.

На привале в одном из придорожных ресторанов он пошел в мужской туалет и там, умыв руки и поплескав водой в лицо, подошел к зеркалу и стал с изумлением рассматривать коротко постриженные волосы, скуластое загорелое лицо. Словно не верил, что это он сам. В этот момент кто-то толкнул его сзади и произнес: «Давай, братишка, автобус отходит, ну, однако ты и любитель полюбоваться в зеркало!» Джемаль мгновенно обернулся, и, не успев даже толком разглядеть лица, не поняв – молодой ли, старый, полный или худой, – он ударил, впечатав человека в стену напротив. Тот отлетел, как пушинка. Наступила оглушительная тишина, кто-то подошел и поднял упавшего, потом пришли владелец ресторана и автозаправки, они что-то говорили Джемалю, он бросил в ответ одно-два слова, плохо отдавая себе отчет в происходящем. Все было как во сне. Со словами: «Ладно, ладно. Ничего не случилось. Наш приятель военный. Давайте расходитесь», они разогнали зевак и дружески похлопали его по спине. Вздрогнув, он напрягся от прикосновения незнакомых людей, но смог сдержать себя. Немного позже он сидел в ресторане за маленьким столиком и ел чечевичный суп, стараясь ни с кем не встретиться взглядом.

Оставшаяся часть пути прошла так же. Подъезжая к городу, Джемаль почувствовал головокружение от сутолоки автовокзала, шума, галдящих людей, оглушительной арабской музыки из кассетных магнитофонов, смешивающейся с громким звуком азана, криками продавцов-семитов, предлагающих кукурузу и котлеты. Болела голова, он постоянно был готов отразить опасность, а на автомобильный выхлоп реагировал как на взрыв, пригибаясь к земле. Он пересел на микроавтобус, идущий до села, по-прежнему чувствуя себя растерянным, хорошо хоть там было немного людей: шофер и два пассажира, которые посмотрели на него, пытаясь понять, на кого же он похож. Так же молча он заснул, раскачиваясь с открытым ртом…

Когда он пришел домой, дверь открыла Дёне – и в первый миг не узнала Джемаля, но после некоторого колебания воскликнула: «О боже!» и немедленно кинулась сообщить всем добрую весть. Всех женщин дома, во главе с его матерью, охватило волнение.

Его мать плакала от радости, благодаря Аллаха за то, что сохранил ей сына, вернул его целым и невредимым. А сколько его ровесников возвратились домой в сосновых гробах, обернутых красно-белыми флагами, и были похоронены после печальных траурных церемоний! Некоторые же приехали с оторванными руками и ногами, без глаз… но слава богу, слава богу, ее сын, ее ладный Джемаль, пришел с войны без раны, без царапинки.

О радостном событии немедленно дали знать его отцу и дяде. Джемаль поцеловал благословенную руку отца. Тот обнял его и сказал: «Да будет доволен тобою Всевышний в обоих мирах! Ты защищал свою родину как настоящий герой, и, хвала Всевышнему, Всемогущий Бог помиловал нас». Джемаль был очень счастлив услышать такие слова от отца. Отец считал его героем!