Мягкая мощь. Как я спорил с Бжезинским и Киссинджером - Джозеф Най

задающий тенденции край современности и инноваций». Несмотря на вульгарность, секс и насилие, «наши картины и музыка восхваляют иконы свободы, прославляют общество, способствующее восхождению вверх», мобильности, неформальности, эгалитарной непочтительности и жизненной силе». Это превознесение имеет свою привлекательность в эпоху, когда люди хотят приобщиться к хорошей жизни по-американски, даже если, будучи политическими гражданами, они осознают ее негативные последствия для экологии, общества и равенства». Например, объясняя новое движение в сторону использования судебных исков для отстаивания прав в Китае, молодой китайский активист пояснил: «Мы видели много голливудских фильмов — там показывают свадьбы, похороны и обращения в суд. Поэтому теперь мы считаем, что это вполне естественно — несколько раз в жизни обратиться в суд». В то же время такие образы либерального общества могут вызвать обратную реакцию у консервативных фундаменталистов.

Амбивалентность накладывает ограничения на популярную культуру как источник американской «мягкой силы», а маркетинг американских корпораций может вызывать как притяжение, так и сопротивление. По словам историка Уолтера Лафебера, транснациональные корпорации «не только меняют покупательские привычки в обществе, но и изменяют состав самого общества. Для общества, которое ее принимает, «мягкая сила» может иметь жесткие последствия». Протесты часто направлены против McDonald's и Coca-Cola. К лучшему и худшему, правительство США мало что может сделать с этими негативными последствиями американского культурного экспорта. Попытки сбалансировать ситуацию путем поддержки экспорта американской высокой культуры — библиотек и художественных выставок — в лучшем случае являются полезным паллиативом. Многие аспекты «мягкой силы» являются скорее побочным продуктом американского общества, чем целенаправленных действий правительства, и они могут как увеличивать, так и уменьшать его власть. Притяжение (и отталкивание) американской популярной культуры в различных регионах и среди различных групп населения может облегчать или затруднять американским чиновникам продвижение своей политики. В одних случаях, например в Иране, американская культура может вызывать отторжение (по крайней мере, у правящей элиты), в других, например в Китае, притяжение и отторжение среди различных групп населения могут нивелировать друг друга. В других случаях, например в Аргентине, американская политика в области прав человека, отвергнутая военным правительством 1970-х годов, привела к тому, что спустя два десятилетия, когда к власти пришли те, кто ранее находился в тюрьме, «мягкая сила» США стала весьма значимой.

Пример Аргентины напоминает нам о том, что не стоит преувеличивать роль популярной культуры и что «мягкая сила» — это не только культурная сила. Как мы видели в главе 1, «мягкая сила» основывается на формировании повестки дня, а также на привлекательность, а популярная культура — это лишь один из аспектов привлекательности (и то не всегда). Высококультурные идеи, которые Соединенные Штаты внедряют в сознание полумиллиона иностранных студентов, ежегодно обучающихся в американских университетах, или в сознание азиатских предпринимателей, которые возвращаются домой после успеха в Силиконовой долине, более тесно связаны с элитами, обладающими властью. У большинства китайских лидеров есть сын или дочь, получившие образование в США, и их реалистичное представление о Соединенных Штатах часто расходится с карикатурами официальной китайской пропаганды.

Государственная политика внутри страны и за рубежом может как усиливать, так и ослаблять нашу «мягкую силу». Например, в 1950-х годах расовая сегрегация в стране подрывала нашу «мягкую силу» в Африке, а сегодня практика смертной казни и слабые законы о контроле за оружием подрывают нашу «мягкую силу» в Европе. Аналогичным образом внешняя политика оказывает сильное влияние на нашу «мягкую силу». В качестве примера можно привести политику Джимми Картера в области прав человека, а также усилия правительства по продвижению демократии во времена администраций Рейгана и Клинтона. И наоборот, внешняя политика, которая в глазах других выглядит высокомерной и односторонней, снижает нашу «мягкую силу», о чем мы подробнее поговорим в главе 5.

Мягкая сила, приобретающая все большее значение в информационную эпоху, отчасти является социально-экономическим побочным продуктом, а не только результатом официальных действий правительства. Неправительственные организации, обладающие собственной «мягкой силой», могут осложнять и препятствовать усилиям правительства по достижению желаемых результатов, а распространители популярной культуры иногда мешают правительственным агентам в достижении их целей. Однако долгосрочные тенденции в целом складываются в нашу пользу. В той мере, в какой официальная политика внутри страны и за рубежом соответствует принципам демократии, прав человека, открытости и уважения к чужому мнению, Соединенные Штаты получат выгоду от тенденций глобального информационного века, даже если в некоторых странах сохранятся очаги реакции и фундаментализма. Однако существует опасность, что мы можем затушевать более глубокий смысл наших ценностей высокомерием и односторонним измом. Наша культура, как высокая, так и низкая, помогает создавать «мягкую силу» в информационную эпоху, но действия правительства также имеют значение — не только через такие программы, как «Голос Америки» и стипендии Фулбрайта, но, что еще более важно, когда наша политика избегает высокомерия и односторонности, отстаивает ценности, которыми восхищаются другие. Тенденции информационного века говорят в нашу пользу, но только в том случае, если мы не наступим на горло собственной песне.

Заключение

Столетие назад, на пике индустриальной эпохи, великий немецкий социолог Макс Вебер определил монополию на легитимное применение силы как определяющую характеристику современного государства. Это по-прежнему актуально, но в информационную эпоху правительства менее надежно контролируют основные источники силы, чем в прошлом веке. Крупные государства по-прежнему имеют подавляющие военные преимущества, но распространение технологий массового уничтожения открывает возможности для террористов и создает уязвимые места в постиндустриальных обществах. А в доиндустриальных обществах частные армии и преступные группировки в некоторых случаях обладают силой, способной одержать верх над правительствами.

С точки зрения экономической мощи транснациональные корпорации действуют в масштабах, превышающих масштабы многих стран. По крайней мере, у десятка транснациональных корпораций годовой объем продаж превышает валовой национальный продукт более чем половины государств мира. Например, объем продаж Mitsubishi превышает ВНП Вьетнама, объем продаж Shell в три раза превышает ВНП Гватемалы, а объем продаж Siemens в шесть раз превышает ВНП Ямайки. И в случае с «мягкой силой», хотя такие крупные страны, как США, имеют преимущество, правительство зачастую не в состоянии его контролировать. Более того, поскольку в информационную эпоху «мягкая сила» приобретает все большее значение, следует помнить, что именно в этой области неправительственные организации и сети могут конкурировать, поскольку это их основной ресурс власти. Государство остается суверенным, но его полномочия, даже для Соединенных Штатов, уже не те, что были раньше. По словам двух проницательных иностранных наблюдателей, «если государство остается центром управления в мире, то что изменилось? Одним словом, все. Никогда еще столько различных негосударственных субъектов