Магеллан. Великие открытия позднего Средневековья - Фелипе Фернандес-Арместо

итоги. Экспедиция выдвинулась из Лиссабона в августе 1513 года и имела целью освобождение португальской крепости Азамор на Атлантическом побережье Магриба и взимание дани с марокканских вождей. В составе экспедиции находился и Магеллан, только что вернувшийся домой. Номинальным командиром являлся дон Жайме, герцог Браганса. Реальное же руководство, видимо, было отдано подчиненным, однако подчинение герцогу – первое свидетельство связи Магеллана с династией, которая рассчитывала сместить короля Мануэла с португальского престола.

Дом Браганса был основан королевским бастардом, получившим герцогский титул в 1442 году. Жуан II отреагировал на рост благосостояния, власти и амбиций дома Браганса казнью третьего герцога, а также конфисковал его собственность, часть наследников истребил, а часть изгнал в Испанию, где возможность принять участие в завоевании Гранады создавала благоприятный предлог для их отсутствия дома; в Севилье сформировался круг недовольных португальцев, к которому впоследствии присоединился и Магеллан[199]. Возвращение дона Жайме ко двору было частью политики короля Мануэла по отказу от ряда решений своего предшественника, но аристократ находился в двусмысленной ситуации: убив свою первую жену, он поставил себя в полную зависимость от короля, и экспедиция в Азамор должна была частично искупить его вину.

Согласно Баррушу, именно в Марокко Магеллан получил рану копьем, из-за которой впоследствии хромал[200]. Это противоречит приведенному ранее рассказу о ране в Каликуте. Однако Магеллан обрел не только рану, но и перспективы обогащения. Как мы видели, во время захвата Гоа его финансы были настолько плачевны, что Албукерке пришлось подарить ему какие-то старые доспехи. Он потерял один из грузов перца, в который вложил средства; часть он рассчитывал вернуть по суду, подав иск против семьи своего бывшего делового партнера, но процесс требовал времени и денег. Доходы от второго груза он тоже еще не получил, хотя ему и удалось наложить арест на спорную партию товаров, которая оценивалась в 60 крузадо[201]. Чтобы поехать воевать под Азамор, ему пришлось купить боевого коня в кредит, а когда конь под ним погиб, то Магеллан вынужден был отправить прошение королю, «потому что его убили, когда я был на вашей службе, в честном бою, подвергаясь большой опасности, и должен был для спасения биться пешим»[202].

Успех Азаморской кампании улучшил его перспективы. Португальцы захватили в плен 890 человек и 2000 голов скота. Вместе с неким Алвару Монтейру Магеллан стал официально отвечать за скот. Эта должность предусматривала контроль за выпасом стада, его содержанием, кормежкой и уборкой навоза и предоставляла возможности как для сравнительно честного обогащения, так и для прямой коррупции. Очевидно, что предложение продать 400 голов скота местным жителям, которое выдвинул Магеллан, относилось к последней категории. Судя по всему, он передал скот ночью, а затем объявил, что его угнали. Его внезапное возвращение в Португалию в июле 1514 года выглядит попыткой уклониться от обвинений, хотя сам он утверждал, что у него срочные дела при дворе и в судах[203].

Судя по всему, Магеллан указывал на свою хромоту как на свидетельство самоотверженной службы и на финансовые неурядицы, которые, как он считал, ему должны компенсировать. Он начал выдвигать королю требования, среди которых, как писал Барруш, «говорилось, что он требовал увеличения своего содержания – вопрос, всегда вызывавший сложности у знатных людей в этом королевстве; в известном смысле источник мучений для португальцев и частая причина их ссоры с королями».

Значительные расходы на двор заставили понести большой урон даже такую богатую казну, что была у Мануэла. Обязанности тех, кто получал содержание, были плохо определены, а монаршая милость, как объяснял Барруш, не являлась постоянной. Она основывалась на оказанных услугах, личных качествах и происхождении получателя средств. Если в содержании отказывалось, к этому следовало относиться с терпением. Магеллан же посчитал себя жертвой несправедливости и указал, что его менее даровитым соперникам достается больше. По крайней мере, на это указывает наблюдение Барруша по поводу того, что если человек видит, что кто-то равный ему попал в большой фавор, особенно на основании не подлинных достоинств, а сомнительных операций и личного знакомства, то терпение теряется, уступая место гневу, затем ненависти и, наконец, отчаянию. После этого человек переходит к действиям, за которые может быть только проклят вместе со своими приспешниками[204].

Тень дела о похищенном скоте нависала над всеми требованиями Магеллана. Обвинители предполагали, что его сетования на бедность – лишь отговорка. Когда от начальника Магеллана пришло письмо о том, что он уехал без уведомления, король отказался слушать его объяснения и приказал ему вернуться в Азамор к своим обличителям. В Марокко он приехал в июле 1515 года и сумел добиться снятия обвинения или его отсрочки – как не без умысла написал Барруш, «либо потому, что был невиновен, либо (как утверждает большинство) потому, что неразумно было делать что-либо идущее во вред безопасности Азамора. Король, однако, продолжал его подозревать»[205]. Историки выдвигают фантастические версии об иррациональных чертах характера или даже психологических патологиях, из-за которых Мануэл якобы ненавидел Магеллана. Сэмюэл Элиот Моррисон, закаленный в битвах и всегда готовый к бою адмирал, а также профессор Оксфорда и Гарварда, выразился по этому поводу с характерной краткостью: «Никто не знает почему»[206]. Но нет никаких свидетельств ненависти – только подозрения, вполне естественные в реальных обстоятельствах и усилившиеся, как мы увидим, после дальнейших событий.

В марте–апреле 1516 года Магеллан освободился от своих обязанностей в Марокко и смог вернуться в Лиссабон, к своим финансовым проблемам. Средства от продажи второго груза перца с Востока наконец-то прибыли[207]. Получить их, однако, было нелегким делом.

Условия контракта Магеллана с его партнером из Кочина Педро Анешем Абральдесом, судя по сохранившимся документам судебного иска, который был подан в результате этого договора, довольно бессмысленны[208]: они едва ли устраивали хотя бы одну из сторон, так что, вероятно, при составлении договора учитывались какие-то соображения, которых мы уже не узнаем. Подробности весьма утомительны, но важны для понимания причин беспокойства, тревоги и несдержанности, которые Магеллан проявлял в дальнейшем вплоть до отъезда из Португалии.

В 1510 году он вложился в груз перца, заплатив 100 крузадо; в Португалии его должны были ожидать 200 крузадо. Эта стопроцентная прибыль, судя по условиям исходного договора, составляла 50 % общего дохода и подлежала выплате периодическими траншами.

Вероятно, Магеллан ожидал получения своей доли после продажи следующего груза, поскольку иначе вычислить доход было бы невозможно. Однако Абральдес в 1513 году умер в долгах. Несомненно, гибель одного из кораблей, участвовавших в сделке, сыграла роль в его личном крахе. От казначея Каса-да-Индия в 1515 году (более точная дата неизвестна) Магеллан получил значительную сумму в компенсацию за перец и наличные деньги, «которые прибыли к нему на корабле как к партнеру с половинной долей»