Норби - Андрей Валентинов

От опушки отползли, встали, отряхнули с одежды землю и прошлогоднюю листву. Сверчевский неодобрительно покачал головой.

— А вот что без погон воюешь, плохо. Но и надевать нельзя, вроде как обман получится.

Доброволец Земоловский грустно усмехнулся.

— Надеюсь, все прочие проблемы мы уже решили.

Пан поручник ничего не ответил, лишь руками развел.

Лес оказался не слишком велик, от поля до поля — едва час ходу. Подводы спрятали в самой гуще, возле небольшого ручья. Но и там надолго не укроешься, слева одна просека, справа другая. И посты не выставишь, весь личный состав в дозор посылать придется. Да и лошади не молчат, ржание издалека услыхать можно.

По конскому маяку и вернулись. А еще по дыму костра, его тоже не спрячешь. Капрал Адам Рыхлы как раз заливал угли водой.

— Пан поручник! Докладываю: обед готов!

Из продуктов осталась одна картошка. Ее-то помощник повара и варил в котелке. Каждому — по две картофелины, без соли, зато горячие.

* * *

— Днем не уйти, — рассудил Сверчевский, затягиваясь папиросой. — И двумя подводами не уйти. Подождем до ночи, может, и не заметят. Отберем лучших лошадей, оружие погрузим.

С ним не спорили, и не только потому, что офицер всегда прав. Уходить надо, вот только куда? Была бы здесь Беловежская пуща или полесские болота.

— Создадим партизанский отряд! — Сверчевский сжал кулак. — Может, встретим таких, как мы, окруженцев. И в села заглянем, не все же там предатели! А партизанский отряд в тылу врага.

— Много не навоюет, — без всякого уважения к званию перебил бывший гимназист. — Здесь ближний тыл, рядом стратегическое шоссе. Развернут с марша батальон или даже роту. А у нас сколько людей будет? Взвод наберем?

Пан поручник явно хотел возразить, но промолчал. Доброволец Земоловский даже пожалел его мельком. Не учили парня такому! Пытается воевать, а как, не знает.

— Партизанское движение не может воевать без снабжения. Отряд, даже если мы его и создадим, будет все силы тратить на то, чтобы не умереть с голоду. Трофеями себя надолго не обеспечишь.

Бывший гимназист вдруг понял, что знает, как лучше поступить. Офицера не учили, а вот его.

— Но даже не это главное. Какой урон мы нанесем? Обстреляем из кустов колонну? Пристрелим нескольких «гвардейцев»? Так их же односельчане нас в НКВД сдадут!

Капрал Рыхлы втянул голову в плечи. Кажется, ему не очень хотелось воевать.

— Но не сдаваться же! — выдохнул пан поручник. — Мы — солдаты Войска Польского! Наша обязанность.

— Причинить врагу наибольший ущерб, — вновь перебил бывший гимназист. — Представьте себе большой город. Там наверняка будет русский штаб, может, и не один. Возле штаба останавливается авто, из него выходит комбриг или даже комдив. А я на крыше с винтовкой. Снайперки не надо, карабином обойдусь. А если снайперку достать? И ручной пулемет? Но это я без фантазии, исхожу из того, что у нас есть. А если по-умному. Добраться до Бреста или даже до Львова, там сейчас полно русского начальства. Хрущев, Ворошилов — выбирай любого! Русские небитые, о террористах кричат, а настоящая охрана только у Сталина. Этого не уцепим, а вот остальных.

Он вдруг понял, что повторяет чужие слова. Большой город, снайпер на крыше. А еще организация слежки, изучение маршрутов движения.

— Разве так воюют? — неуверенно возразил пан поручник. — Это неправильно! Это. Это неблагородно, в конце концов!..

Доброволец Земоловский вспомнил атакующий строй уланов. Марш! Марш! И — прямо под танки. Благородная война, как при Яне Собесском.

Промолчал. И так наговорил лишнего.

— Если не получится создать отряд, попытаемся перейти линию фронта, — решил офицер. — Вы, капрал, принимали присягу, поэтому в любом случае пойдете со мной.

Адам Рыхлы испуганно моргнул.

— А тебя, Земоловский, ни к чему не принуждаю. Решай сам.

Бывший гимназист прикинул, что он-то не пропадет, а вот пан поручник с капралом.

Додумать не успел — земля дрогнула. Раз, другой, третий.

— Ай!

Капрал Рыхлы попытался вскочить, но не устоял на ногах. Упал, перекатился на живот, прижимая ладони к лицу. Земля гудела, словно под лесной травой заработал гигантский мотор. Толчки не прекращались, становясь все сильнее, стреноженные лошади отчаянно ржали, ровная твердь пошла волнами.

И тут ударило в полную силу. Земля взметнулась к небу.

* * *

Вода лилась на лицо, попадая в раскрытые губы. Он закашлялся, открыл глаза. Фляга. Рука пана поручника. И сам пан поручник — без фуражки, лицо в земле и крови.

— Жив? Вставай, Земоловский, вставай. Надо уходить, правда, куда, не представляю.

Он нащупал руками траву, приподнялся, выпрямился, сдерживая стон. Земля змеилась трещинами, край поляны исчез под кронами рухнувших деревьев, телега лежала на боку.

Ни лошадей, ни капрала Адама Рыхлы.

— Землетрясение, — пан поручник, морщась, счищал грязь с мундира. — Х-холера! Угодили в самый эпицентр. Сколько баллов, даже не рискну предположить.

Бывший гимназист вспомнил бесконечный поток войск, идущих на запад, к Варшаве. Вот он, эпицентр!

— Нет, не землетрясение. Это ударили по шоссе.

* * *

Добираться пришлось больше часа. От леса мало что уцелело, деревья лежали вповалку, сломанные, вырванные с корнями. Отчаянно голосили птицы, остро пахла разрытая земля.

На одном из коротких привалов пан поручник вспомнил о Тунгусском метеорите, но бывший гимназист, подумав, сравнение отверг. Там беда пришла с неба, здесь — из земных глубин. Да и беда ли? Капрала жаль, и лошадок тоже, но если он прав, целили не в них.

Вот и место, где они были совсем недавно. Опушка, за нею поле. Было — и нет. Вместо опушки — поваленные стволы, а за ними неровная, усеянная огромными кратерами, равнина до самого горизонта. Ни шоссе, ни машин, ни людей.

Ничего!

— Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum, — Анджей Сверчевский, расстегнув мундир, вытащил нательный крест, приложил к губам. — Adveniat regnum tuum. Fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra. [19]

Бывший гимназист перекрестился — в первый раз за все эти дни. Кем бы Он ни был, Свою волю Он явил.

В подъезде пахло так, будто все окрестные кошки приходят сюда умирать. Краска на стенах облупилась, а побелка осталась со времен Великой войны. Если бы на лестничных площадках лежало по трупу, я, конечно, удивился бы, но не сильно.

Четвертый этаж, мне — на пятый. На всякий случай я расстегнул пальто и поудобнее пристроил кобуру на поясе. Едва ли поможет, зато чувствуешь себя куда бодрее.