Кубок королевы Розамунды - Наталья Николаевна Александрова

Марианна подумала, что раз уж приехала в такую даль и поднялась по крутой и грязной лестнице — она не вернется ни с чем, непременно поговорит с художником!

Приняв такое решение, она быстро пошла по коридору в глубину квартиры.

Глаза постепенно привыкли к полутьме, и она увидела, что кроме повернутых к стене картин были и другие, висящие на стенах, как в галерее. Стены были высокие, как обычно в мастерских художников, и они снизу доверху были увешаны картинами.

И тут Марианна заметила во всех этих картинах пугающую странность.

На каждой из них был непременно изображен человеческий череп.

Это был обычный череп, стоящий на столе, рядом со стопкой книг, или натюрморт с фруктами, позади которых виднелся череп, или шекспировский могильщик с черепом в руке, или, наконец, кубок из черепа, оправленный в золото, — точно такой, как тот, который Марианна нашла в кладовке. Тот, который сейчас лежал в потайном отделении ее туалетного стола.

Этот череп особенно часто попадался на картинах. Он был темным или светлым, маленьким или большим — но всегда два рубина пылали в его глазницах мрачным огнем.

«Тот самый», — поняла Марианна.

И эти пылающие глаза пристально и неотступно смотрели на зрителя, то есть на нее, Марианну…

Одна картина привлекла особое внимание Марианны. На ней был изображен самый натуральный бомж — пожилой дядька с одутловатым лицом, в живописных лохмотьях. Он сидел за столом, опершись на него локтями, перед ним стояла бутылка с какой-то мутной жидкостью, а напротив, на другой стороне стола, красовался тот самый череп с багровыми рубинами глаз. Выглядело это так, будто старый бомж играет с черепом в гляделки. Или разговаривает с ним о жизни. Хотя какая жизнь может быть у черепа…

Марианна прошла уже половину коридора, как вдруг слева впереди нее открылась дверь, и в коридоре появился мужчина.

— Павел Питиримович? — проговорила Марианна, замедляя шаги.

В коридоре было довольно темно, и она не сразу разглядела обитателя квартиры.

Это был высокий худощавый человек лет сорока с небольшим, с коротко стриженными темными волосами. В руке у него была кисть, поверх обычной одежды — джинсов и свитера — на нем был длинный холщовый фартук, измазанный краской. Ну да — он же художник, они всегда во время работы надевают такие фартуки или блузы, чтобы не запачкать одежду краской…

Ясно, Марианна оторвала его от работы, поэтому он не сразу к ней вышел, поэтому у него такой недовольный вид. Ну да — вот и кисть у него в руке…

— Да, это я, — ответил мужчина, откровенно разглядывая Марианну. — А вот вы кто такая?

Последние дни Марианна удивительным образом изменилась. Она перестала доверять людям, в каждом из них подозревая обман, фальшь, двойное дно. Вот и сейчас что-то в этом человеке показалось ей фальшивым, ненатуральным.

Новоселова называла его Питиримычем. Так, по отчеству, называют обычно пожилых людей. Да и само старозаветное отчество могло принадлежать человеку немолодому, родителям которого имена давали еще по святцам. А этому мужчине на вид около сорока… Ирина воспринимала бы его как ровесника и называла бы скорее Павлом, Пашей или даже Павликом…

Да и одет он был совсем не так, как обычно одеваются современные художники.

Марианна во время подготовки к выставке нагляделась на живописцев. Они даже в галерею приходили в вытертых и поношенных штанах и бесформенных кофтах, на которых нет-нет и попадалось пятно краски. Можно себе представить, в чем они ходят в мастерской! А на этом был красивый свитер, аккуратные джинсы известной фирмы… правда, поверх них он напялил перепачканный краской фартук, но этот фартук был ему явно велик, неловко завязан и вообще смотрелся на нем как-то ненатурально, неуместно, как на корове седло…

Нет, среди художников он смотрелся бы как инопланетянин. И что вы там ни говорите, этот человек не нашел бы с подростками никакого общего языка. И ничему бы их не научил, обострившимся чувством поняла Марианна, такого они бы и слушать не стали.

И тут она заметила еще одну странность.

На ногах у мужчины были ботинки.

Уличные ботинки на толстой рубчатой подошве. Хорошие такие ботинки, почти новые, в дорогом магазине куплены, уж это Марианна замечает.

Мало кто станет ходить у себя дома в таких ботинках. Не потому, что жалко, а просто они для улицы предназначены, в помещении неудобно в них, жарко.

Но это было не все.

Марианна заметила, что ботинки мужчины оставляют за собой на пыльном полу коридора отчетливые влажные следы. Она вспомнила лужи во дворе и поняла, что этот человек совсем недавно пришел в мастерскую, даже обувь не успела просохнуть.

Но если он пришел недавно, он, может быть, просто не успел переобуться?

Ага, переобуться не успел, но фартук надел и, судя по кисти в руке, начал работать…

Нет, фартук он напялил наспех, вот и завязать толком не успел, и кисть схватил первую попавшуюся, чтобы выдать себя за художника…

Все эти мысли промелькнули в голове Марианны в считаные доли секунды. И она уже другими глазами посмотрела на мужчину. Он явно не тот, за кого себя выдает!

А тогда где же Питиримыч?

— Так кто вы такая? — повторил мужчина свой вопрос и приблизился к Марианне.

— Я-то? — переспросила Марианна, придав себе максимально глупый вид. — Я — Ма… Марина, — она в последнее мгновение решила не называть свое настоящее имя. — Мне про вас знакомая моя рассказала… тут, понимаете, какое дело… у моего мужа, у Василия, скоро день рождения будет, и даже, можно сказать, юбилей, круглая дата… то есть, вообще-то, полукруглая…

— Какая? — удивленно переспросил ее собеседник. — Как это — полукруглая?

— Ну, круглая — это если, допустим, тридцать или сорок, а ему сорок пять, это не совсем круглая дата, но все-таки и не совсем простая, вот, я и говорю — полукруглая…

— Ничего не понимаю! А при чем тут я?

— Сейчас я вам все объясню… мой муж, он хотя и бизнесмен, но очень культурный…

Во время разговора мужчина ненавязчиво подталкивал Марианну к открытой двери. Он просто подходил к ней вплотную, и она невольно отступала, чтобы не измазать одежду об его фартук. И вот теперь они незаметно, шаг за шагом, переместились из полутемного коридора в большую и очень светлую комнату — видимо, это и была мастерская Павла Питиримовича.

Здесь тоже было множество холстов, законченных и находящихся в процессе работы. Одна незавершенная картина стояла на мольберте посреди комнаты. На ней