Дальгрен - Сэмюэл Дилэни

– Что ж, – говорила тем временем мадам Браун. – Наше время почти истекло. Наверняка это пришел мой следующий пациент.

– Ладно. – Мне тоже как-то полегчало. – Эй, спасибо вам большое.

– Хотите – договоримся о следующем…

– Нет. Спасибо, нет, я больше не хочу приходить.

– Хорошо. – Она поднялась и задумалась, что бы такого сказать; и придумала, видимо, вот что: – Шкет, пожалуйста, не считайте, что я кичливая. И насчет вас, и насчет того, о чем мы говорили. Может, я и не понимаю. Но это не от равнодушия.

Я улыбнулся. Мурашки все бежали, бежали…

– Я не думаю, что вы кичливая… – И разбежались. – Но я знал, что пациентом приду сюда только один раз. Надо же мне было отыграться. Я в терапии провел массу времени. Надо уметь им распорядиться. – И я засмеялся.

Она улыбнулась:

– Хорошо.

– Увидимся, когда Ланья позовет нас с Денни на ужин, или раньше. Пока. И кстати, если хотите обсудить все это с Ланьей – валяйте.

– Ой, я не стану…

– Если она спросит, скажите ей, что думаете. Прошу вас.

Она сжала губы.

– Ладно. Это нам, вероятно, обеспечит тридцать шесть часов непрерывной беседы. – Она открыла мне дверь. – Пока. До ско… Ой, здравствуйте. Я скоро вас позову.

– Конечно. – На углу стола от книжек Новика с улыбкой оторвался длинноволосый пацан, который среди ночи сидел по-турецки в подвальном книжном и говорил Ом.

Мадам Браун удалилась в кабинет и закрыла дверь.

Я подошел к столу и подобрал три книжки из тех, что валялись рядом с пацаном.

– Это я сопру. Передай мадам Браун – если ей прямо надо, Ланья вернет… – Я хотел еще что-то прибавить, но и так вышла глупость.

– Запросто. Скажу доктору Браун сразу, как зайду.

Отчего мне стало интересно, что подумал он, когда я назвал ее «мадам». Я вышел в коридор. Проходя мимо Мюриэл, которая смягчившимися глазами следила за мной с вершины лестницы, я услышал, как открылась дверь в кабинет.

Я все это записал, потому что сегодня в тетради не хватает страницы со списком имен. Вернувшись после сеанса в гнездо, полистал и ее не нашел. Сколько раз я ее перечитывал? Хотел заставить себя прочесть что-нибудь из Новика. Но как увидел, что страница пропала, вдруг одолело желание перечитать ее снова, и я стал снова и снова перерывать записи – может, проглядел. Сколько раз я ее уже читал? (А теперь помню оттуда лишь Уильяма Дальгрена.) В конце концов, просто чтоб от нее отвлечься, стал записывать вышеприведенный (и сокращенный) рассказ о том, как провел с мадам Браун час, о чем с ней договорилась Ланья, которая сама была в школе. И толку? В смысле – ну записал; и что теперь?

* * *

у них в руках; оптическая цепь (сотня футов; две сотни футов цепи?) растянулась между десятком танцующих, поблескивала в зверском свете, хлопьями отражений усыпав испод листвы. Они восторженно выли в ночь вокруг нас, кто-то подступал к жаровне, кто-то отступал.

Саламандр запястьем потер губы. Глаза очень красны, все лицо словно лаковое и блестит.

– Не, ну как тебе, а? – сказал он. – Охрана! Эта сволочь Калкинз хотел, сука, охраны!

Он отвернулся от меня к Флинту. Я засмеялся. Смех пробили хлопки ладоней. Саламандр вдруг поднял голову; заревел и тоже захлопал горстями. Хлопал он не в такт, и слышно было хорошо. Он все кивал кивкам Флинта, пока не поймал наконец ритм, но тогда уже смеялся. Леди Дракон стояла за опрокинутым очагом, один сапог водрузив на упавший шлакоблок, разминала плечо, задумчиво и сосредоточенно, смотрела, как все пляшут, выключив пока свое нефритовое чудовище.

Ланья развернулась и подпрыгнула – голубая рубашка испятнана материками пота; одной рукой она задирала цепь высоко в воздух. Другой водила гармошкой по губам, извлекая диссонанс за диссонансом. Лоб блестел как полированный, волосы на лбу мокрые.

Джомми – ну, видимо, Джомми – прорвался между Милдред и какой-то райской птицей (Собор заорал: «Эй, по сторонам-то смотри…»), вывалился в ослепительную паутину и цапнул цепь, чтоб не упасть. Тот конец, что держал Денни, – я вздрогнул – порвался (между зеркалом и призмой), но Денни лишь раскрутил его в воздухе; потом примотал к чьей-то еще цепочке и обеими руками поднял повыше. Кем-то оброненный цепочный хвост зазмеился и задергался в отсветах пламени на траве. Я подошел, поднял и нырнул под него, прыгая с ноги на ногу и вопя. Паутину сплели Б-г, и Паук, и Ворон, и Собор, и Тарзан (этот и впрямь пляшет не хуже ниггеров), и Джек-Потрошитель, и Накалка, и Ангел: одна нить завибрировала; другая провисла цепочной дугой меж тугих отрезков. Глэдис остановилась, качаясь и дыша распахнутым ртом, забрав в кулак зеленую ткань, что обтягивала громадный живот. Поднырнула под цепь, натянувшуюся поперек щеки, крутанулась и захлопала.

Вскоре я перестал вопить, потому что засаднило горло; и между хлопками до меня донеслось:

– Зайка, ты б вышла, показала им, как надо!

– Не дури, душа моя! Мы просто посмотрим.

– Да ладно тебе! Я ж и не видел, как ты танцуешь.

– Говори такие вещи с улыбкой. А сам чего стоишь?

– Ну кончай. Я хочу посмотреть, что умеешь ты.

В огне что-то взорвалось; над языками пламени взметнулись искры, опали дождем. Погасли мириады тоненьких парабол.

Доллар, блестя потной прыщавой спиной, стоял в центре поляны, широко расставив ноги, пригнув колени и голову. От каждого хлопка в животе у него что-то детонировало, отчего он всплескивал руками, и бедрами, и плечами.

Кое-кто из коммуны был голый.

Джон плясал, задрав бурую бороду, закинув назад светлые волосы и высоко взмахивая рукой в медной орхидее. Какая-то девчонка запнулась в цепочном кольце и упала; потом долго сидела, повесив голову, на одну грудь уронив волосы цвета сухой листвы. Несколько раз попыталась встать. Но на плечо ей упала другая цепь – кто-то уронил еще один хвост, – и, похоже, груз оказался слишком тяжел.

Дважды мигнул гриффон: запрыгал и задергался Адам. Цепи и лохмы закачались, и загремели, и исчезли в кружении чудовища.

Зайка, тявкая истошно, как болонка, воздетыми пальцами заплутав в десятке цепей, вдруг выступила вперед, отбрасывая с лица серебристые волосы. Перец шел следом в полуприседе, хлопая и бесовски ухмыляясь.

Черная старуха, которая принесла коробки с ужином и до сей минуты окаменело молчала, теперь закудахтала, тоже захлопала. Грузный черноволосый мужчина с бамбуковой флейтой наконец выпростался из штанов и подтанцевал к ней, загоняя ее в круг. Он свиристел, и приседал, и скакал; довольно лажово, и на миг я заподозрил, что она сейчас засандалит ему прямиком в хозяйство. Но она включилась и захлопала ему…

А я остановился, приземлившись на пятки, и меня сотрясло до самого черепа.

Я завертелся посреди этого фурора, кого-то ища (А в мыслях: откуда это?.. Почему сейчас?.. Что?.. а потом все отбросил, лишь бы удержать это); Ланья в расстегнутой хлопающей рубашке, тряся грудями, прикрыв глаза трепещущими веками, обернулась ко мне из-за цепей – пяти минимум. Я потянулся между ними и схватил ее за плечи.