Баллантайн - Уилбур Смит

недавно выведенной американской породы паломино. Он завоевал звание чемпиона Луизианы; такого великолепного жеребца Кимберли еще не видел.

Миссис Сент-Джон выразила желание записать его в список лошадей, принимающих участие в скачках с препятствиями, регулярно организуемых Спортивным клубом Кимберли, однако майор Баллантайн, председатель клуба, заявил, что миссис Сент-Джон не имеет права…

Зуга пропустил несколько параграфов.

«Только потому, что я женщина… Невыносимая мужская спесь…»

Он улыбнулся и покачал головой.

«Я бросаю майору вызов: дистанция скачки и сумма приза на усмотрение майора».

Баллантайн со смехом вернул газету Пикерингу.

– Наездница оказалась с норовом, – признался он.

– Я одолжу тебе Короля Чаку, – пообещал Бейт.

Король Чака, отличная охотничья лошадь англо-арабских кровей, отпрыск знаменитого на весь Кейптаун жеребца, обошелся Бейту в триста гиней.

Зуга покачал головой и с любовью взглянул на своего коня.

– Не надо. Не буду я состязаться.

Все шутливо завопили, протестуя.

– Побойтесь Бога, Баллантайн, вы нас подводите!

– Эта чертовка заявит, что вы перетрусили!

– Жена будет вне себя от радости – мой брак этого не выдержит!

Зуга поднял руки, призывая к тишине.

– Прошу прощения, джентльмены! Все это женские глупости – можете так ей и передать.

– Значит, вы не примете вызов?

– Конечно, нет! – Зуга улыбался, но в голосе звучало раздражение. – У меня есть дела поважнее.

– Вы правы, разумеется, – пискнул Родс, заставив всех почтительно замолчать. – Эта золотистая бестия – сущий дьявол с крыльями, а леди сидит в седле как влитая – все видели.

Шрам на щеке Зуги порозовел, глаза внезапно блеснули, хотя он по-прежнему улыбался.

– Ничего не скажешь, на равнине этот холеный красавчик хорош, но на дистанции, которую я выберу, он с трудом доползет до финиша – о победе и говорить нечего.

– Значит, вы согласны? – снова зашумели все.

– Нет, джентльмены. Это мое последнее слово.

Пикеринг, Родс и Зуга еще долго сидели втроем после того, как остальные разошлись. Солнце село, оранжевое пламя костра освещало лица. Первая бутылка коньяка опустела, и Пикеринг открыл вторую.

– Итак, майор, вы готовы продать, – говорил Родс, глядя в свою кружку. – Невольно приходит в голову вопрос, маленький такой вопросик: почему?

Зуга промолчал. Родс посмотрел на него.

– Почему, майор? – повторил он. – С чего вы вдруг решили продавать?

Заранее подготовленная ложь застряла в горле. Зуга молча встретил пристальный взгляд Родса.

– В моей жизни очень мало людей, заслуживающих доверия, – прервал молчание Родс, невольно глянув на Пикеринга. – Вы, майор, – один из них.

Он взял бутылку и плеснул немного золотистой жидкости в кружку Зуги.

– Однажды вам предложили нелегальных алмазов на сто тысяч фунтов – и вы нашли в себе силы отказаться от них. – Родс говорил так тихо, что Зуге пришлось наклониться поближе. – Вчера ваш сын поднял первую глыбу синего мрамора из Чертовых шахт – тем не менее вы не сумели соврать.

– Так вы знали! – прошептал Зуга.

Родс со вздохом кивнул.

– Если бы у меня было больше людей, похожих на вас! – Он покачал косматой головой и продолжил резким деловым тоном: – Когда-то я предложил вам за Чертовы шахты пять тысяч фунтов. Сейчас я предлагаю столько же… – Родс поднял мясистую руку, предупреждая возражения. – Погодите, майор! Выслушайте до конца, прежде чем благодарить. Птица в придачу к участкам.

– Что? – Зуга не сразу понял, что Родс имел в виду.

– Каменная птица, статуя. Я покупаю ее вместе с участками.

– Черт побери! – Зуга вскочил.

– Погодите отказываться! – произнес Родс.

Зуга сел обратно на бревно.

– Вы примете участие в скачках.

Баллантайн непонимающе покачал головой.

– Примите вызов миссис Сент-Джон, на ее условиях. В случае выигрыша вы оставите при себе шахты, статую и мои пять тысяч фунтов.

Молчание затянулось. Наконец Зуга заговорил внезапно охрипшим голосом:

– А если я проиграю?

– Вы же сами сказали, что это практически невозможно, – напомнил Родс.

– А если я проиграю? – настойчиво повторил Зуга.

– Тогда вы уедете отсюда так же, как приехали, – с пустыми руками.

Зуга оглянулся на едва заметную в темноте лошадь. Он назвал ее Том, в честь друга, старого охотника, который впервые рассказал ему о пути к далеким землям на севере. Том Харкнесс умер много лет назад. Эта лошадь была частью мечты о путешествии на север. Зуга собирался поехать на ней в Замбезию и отбирал тщательнее, чем выбирают жену, – и в списке достоинств коня красота стояла на последнем месте. В жилах Тома смешалась кровь многих пород: широкие ноздри и могучая грудная клетка давали ему выносливость арабского скакуна; от лошадки басуто достались крепкие ноги; от дикого мустанга – умный взгляд и вытянутая форма головы; от английского гунтера – сила и мужество. Длинная густая шерсть защищала от ночного холода и полуденного зноя, от камешков, вылетающих из-под копыт убегающей в панике дичи, и от острых колючек. Выглядел Том невзрачно, если не сказать уродливо: неприметный конек мышастой масти, с вытянутой мордой и длинноватыми ушами. Бегал он неуклюже – длины ногам недоставало, – зато мог скакать весь день, даже по труднопроходимой местности.

Том доказал, что умный блеск в его глазах не иллюзия. Конь быстро научился останавливаться, когда поводья брошены ему на шею, что позволяло всаднику держать ружье обеими руками, и, несмотря на треск выстрелов над головой, стоял как вкопанный – лишь ушами недовольно подрагивал. На открытом вельде, где Зуга продолжил обучение скакуна, Том ловко преодолевал каменистые склоны холмов и не боялся колючего кустарника, от которого его защищала толстая шкура. Том научился охотиться и, похоже, испытывал от погони не меньшее наслаждение, чем пони – от игры в поло. Он инстинктивно понимал, как подстерегать добычу, держась между ней и Зугой, и никогда не двигался прямо на дичь, постоянно меняя направление. Стада газелей позволяли лошади без седока подойти на расстояние выстрела – конь прикрывал хозяина своим телом.