Баллантайн - Уилбур Смит

узкую щель на площадку и встал, молча глядя на отца.

– Что стряслось, сынок? – тихо спросил Зуга, замирая от страха.

Вместо ответа Ральф отвернулся к пустой бадье.

Зуга подошел и встал рядом с сыном – и увидел, что ошибся: бадья вовсе не была пустой.

– Мы потратили все утро, чтобы вырубить эту штуку из восточного склона, – сказал Ральф.

Неровный каменный прямоугольник шириной с размах рук взрослого мужчины выглядел как грубо обтесанное надгробие, на котором еще не вырезали надпись: на поверхности виднелись свежие отметины стальных клиньев и кайла.

– Мы на нем сломали три кирки, – мрачно продолжал Ральф. – Вытащить этот камень удалось лишь потому, что там была естественная трещина, в которую вбили клинья.

Зуга уставился на уродливый каменный куб, не желая верить своим глазам, пытаясь не слушать, что говорит сын.

– Под ним то же самое – твердый, как сердце шлюхи, камень, без единой выбоины или трещинки.

Перед Зугой лежала уродливая глыба пестрого камня, на которой виднелись более светлые отметины и борозды, оставленные стальными орудиями.

– Мы работали целое утро – все шестнадцать человек. – Ральф показал ладони: твердые желтые мозоли были сорваны, на содранной коже запеклась корка из крови и пыли. – Целое утро надрывались как черти и ломали кирки, а вырубили жалкий кусок весом меньше полутонны.

Зуга медленно перегнулся через край бадьи и протянул руку: на ощупь темно-синяя крапчатая глыба оказалась холодной – и от этого холода кровь застыла в жилах.

– «Синева», – подтвердил Ральф. – Мы докопались до «синевы».

– Придется рвать динамитом или гремучим студнем – иначе не пробьемся, – сказал Ральф.

Обнаженное до пояса тело юноши покрывал пот, капельки которого, словно роса, блестели в густой поросли волос на груди. Ральф опирался на рукоятку кувалды, у его ног лежала плита из синего мрамора. Удары по камню вызвали фейерверки искр, от крохотных облачков белой пыли, точно от перца, свербело в носу, но глыба оставалась невредимой.

– В шахте взрывать нельзя, – устало ответил Зуга. – Представь себе двести старателей с динамитом, и каждый взрывает, когда ему вздумается. – Он покачал головой.

– Другого выхода нет, – вздохнул Ральф. – Иначе сквозь камень не пробиться.

– А что делать с породой, если удастся вытащить ее из шахты? – спросил Джордан, уже час молча наблюдавший с веранды.

– Что ты имеешь в виду? – В голосе Зуги слышались напряженные нотки: злость и раздражение вот-вот вырвутся на поверхность.

– Что вы будете делать с этой штукой, когда вытащите? – настойчиво повторил Джордан.

Все трое уставились на уродливую синюю глыбу.

– В ней ведь нет алмазов. – Джордан высказал вслух то, что другие боялись.

– Почем ты знаешь? – огрызнулся Ральф – в его голосе прорезалось то же напряжение, которое едва сдерживал Зуга.

– Знаю, – категорически заявил Джордан. – Чувствую. Да вы сами посмотрите: твердая, тусклая и пустая глыба камня.

Не получив ответа, Джордан с сожалением тряхнул кудрями.

– Даже если бы в ней были алмазы, как высвободить их из породы? Не кувалдой же выбивать – так от них одна пыль останется!

– Ральф, – Зуга отвернулся от Джордана, – эта штука, «синева», она ведь только на восточном склоне?

– Пока да, – кивнул Ральф, – но…

– Закрой восточный склон, – приказал Зуга. – Засыпьте его гравием, чтобы никто не увидел. Об этом никто не должен знать.

Ральф кивнул.

– Поднимайте желтый гравий с других участков как ни в чем не бывало, – продолжал Зуга. – Молчите о том, что мы докопались до «синевы». – Он посмотрел в глаза Джордану. – Понятно? Никому ни единого слова.

Зуга уверенно сидел в седле с длинными стременами, как ездят бурские охотники и англичане, рожденные в колониях.

Родс через несколько недель уедет на занятия, в Оксфорд, – возможно, близкий отъезд сделает его решение менее обдуманным.

– Во всяком случае, будем на это надеяться.

Лошадь насторожила уши, прислушиваясь к голосу наездника.

– Спокойнее, старина. – Зуга потрепал его по холке.

В душе шевельнулось чувство вины: Баллантайн знал, что собирается продать подпорченный товар, но заглушил голос совести. Прижав колено к боку лошади, Зуга заставил ее свернуть с пыльной дороги и через дыру в молочайной изгороди направился в лагерь Родса.

С кружкой в руке Родс привалился к глиняной стене хижины и, склонив лохматую голову к плечу, слушал Пикеринга.

На прииске ходили слухи, что Родс стал мультимиллионером, по крайней мере на бумаге. Зуга своими глазами видел ведерко для шампанского, полное неотшлифованных алмазов. Тем не менее Родс сидит в пыльном дворе на ящике из-под мыла, пьет из эмалированной кружки с отбитым краем и носит потрепанный мешковатый костюм. Зуга бросил поводья, и лошадь послушно остановилась. Он спешился, даже не подумав ее привязать: она с места не двинется, покорно ожидая хозяина.

Подойдя к небольшой группе мужчин, Зуга улыбнулся про себя. Кружка с отбитым краем, зато налит в нее коньяк двадцатилетней выдержки, а на ящике из-под мыла Родс сидит с видом короля на троне, причем собравшиеся вокруг него «придворные и просители» – богатые и влиятельные персоны, новая аристократия прииска.

Один из них пошел навстречу Зуге, посмеиваясь и размахивая свернутой в трубочку газетой.

– А, майор, легок на помине! – Он хлопнул Зугу по плечу. – Надеюсь, выпад против мужской чести задел вас не меньше, чем нас, и вы решили встать на ее защиту!

– Ничего не понимаю! – Слова Зуги потонули в смехе и дружелюбных похлопываниях по плечу, когда остальные подошли поздороваться. Только Родс остался сидеть, но даже он улыбался.

– Пиклинг, дайте ему газету, пусть читает! – предложил Родс.

Пикеринг торжественно вручил Зуге последний номер «Даймонд филдс эдвертайзер» – настолько свежий, что краска мазала пальцы.

– Заголовок на первой странице! – сияя, подсказал Пикеринг.

ПЕРЧАТКА БРОШЕНА. ОСКОРБЛЕННАЯ ДАМА ТРЕБУЕТ САТИСФАКЦИИ

Сегодня утром мы имели честь приветствовать в редакции прекрасную гостью нашего города. Миссис Луиза Сент-Джон, жена героя Гражданской войны в Америке, славится как искусная наездница.

Принадлежащий ей жеребец Метеор – превосходный экземпляр