Здесь водятся драконы - Борис Борисович Батыршин

на окружающие красоты или наслаждаться запахами моря, каштанов, свежевыловленной рыбы. Их дело — металл, огни горнов, в которых калятся заклёпки для сборки на стапелях корпусов броненосцев и коммерческих пароходов, машинное масло, нефть — и, конечно, уголь, уголь, уголь…

Выходя из вагона, Вениамин сунул кондуктору русский серебряный двугривенный (тот угодливо склонился в поклоне), кивнул в ответ и не спеша направился вдоль перрона к вокзальному дебаркадеру. Состав же отправится дальше — «Восточный экспресс», всего пару лет, как начавший курсировать по маршруту Париж-Берлин-Вена-Константинополь. Это стало возможным после того, как некая бельгийская фирма протянула нитку рельсов через греческие Салоники до самой столицы Южной Славии — Юго-Славии, как окрестили газетчики государство, недавно созданное трудами России на обломках европейских владений Блистательной Порты. И теперь, сев в вагон первого класса недалеко от собора Парижской богоматери путешественник, достаточно состоятельный, чтобы заплатить за плац-карту в этом самом шикарном из поездов, курсирующих по железным дорогам Европы, уже через двое с небольшим суток мог любоваться православными крестами на куполе собора Святой Софии…

Вениамин припомнил разговор как раз на эту тему, состоявшийся между ним и нынешним его патроном по пути в Триест. Тогда он ещё только раздумывал, стоит ли сменить мундир морского офицера на карьеру в департаменте разведки, и Юлдашев потратил немало сил, чтобы укрепить его в этом намерении. Между делом, они обсуждали и перспективы строительства магистрали, призванной соединить железнодорожную сеть Юго-Славии с европейской. А ведь это именно тогда впервые прозвучало «Восточный Экспресс» — из его, Вениамина, уст! Потом этот незначительный эпизод начисто вылетел из памяти, и всплыл лишь двумя годами спустя, когда он сотрудник разведывательного департамента Адмиралтейства, прочёл о только что запущенном поезде с таким названием в одной из петербургских газет. И вот теперь он сам шагает мимо зеркальных окон «Восточного экспресса», и впереди высятся кирпичные, украшенные позолоченными имперскими орлами башенки вокзала.

А ведь далеко не только о названиях будущих железнодорожных маршрутов они говорили тогда с Юлдашевым…

'…Граф щёлкнул лезвием крошечного перочинного ножика.

— Я не вполне понимаю… — сказал Вениамин. — Мне поручено произвести расследование связей Бёртона в Триесте… Но — с какой стати? Я в этом ничего не понимаю, я же не жандарм, а морской офицер, артиллерист…

Именно это предписывало ему содержимое пакета, который вручил ему Юлдашев.

— Чему? Воровать портфели с документами, резать людей потайными стилетами в подворотнях?

Юлдашев иронически усмехнулся и оставил реплику собеседника без ответа. Да Вениамин и сам понял, что сморозил глупость. Тем не менее, ему отчаянно хотелось понять, что это за должность ему предлагают — если не сказать, навязывают?

Граф, видимо, прочёл всю эту гамму чувств на его физиономии.

— Привыкайте, друг мой. В вашей новой должности ещё и не тому придётся научиться. — Дело это секретное, и посвящать в него посторонних людей никак нельзя. Так что, кроме вас никого попросту нет. да вы не переживайте: всего-то надо опросить полдюжины человечков, за неделю справитесь. Вы ведь знаете итальянский и немецкий?

— Немного. — вынужден был признать Венечка, и про себя проклял юношеское увлечение языками.

— Вот видите! Кому же, как не вам? Тем более, чтотело Бёртона так и не нашли…

— Да, я в курсе. — кивнул молодой человек. — Подогнали водолазный бот, землечерпалку, обшарили обломки шхуны — ничего!

— В этом-то всё и дело. И чтобы окончательно прояснить этого господина — а может и выяснить, куда он скрылся после того, как прикинулся так ловко погибшим — надо разобраться с его связями. Ведь помните, что рассказывал тот проходимец об их тёмных делишках в Триесте?..'

Забавно, подумал Вениамин, вот он и снова в этом городе — и опять для того, чтобы расследовать нечто, случившееся на противоположном берегу Средиземного моря. Получается замкнутый круг, усмехнулся он — про себя разумеется. Вокзальная суета, паровозные гудки, толпа на перроне — не самая лучшая обстановка для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Но память подкидывает картинки с таким упорством, что отмахнуться от них решительно невозможно. Да и нужно ли отмахиваться? Вениамин привык доверять своей интуиции, и в особенности — в таких вот чрезвычайных ситуациях.

'…пленник, выходец из Албании, профессиональный вор и взломщик с большим уголовным стажем, познакомился со сбежавшим бородатым господином семь лет назад, в Триесте. Тогда он попался при попытке ограбить здание британского консульства. Схвативший его англичанин, дипломат, против ожидания, не стал сдавать пойманного властям, а заставил подписать признание и сделал своим тайным агентом. С тех пор взломщик не раз выполнял его поручения — по большей части сомнительные, а то и откровенно преступные, нередко связанные и с кровопролитием тоже.

«Это страшный тип, страшный! — захлёбываясь, повторял албанец. — Такому человека убить — что комара прихлопнуть, да вы и сами видели…» В воровском мире Триеста об «англичанине» ходили жуткие слухи: будто бы, он раньше жил на Востоке, в Аравии и Дамаске, и совершил там что-то такое, за что мусульманские владыки приговорили его к посажению на кол. Британские власти, узнав об этом приговоре, решили спасти ценного сотрудника и перевели его на второразрядную дипломатическую службу, в сонный Триест. Но там «англичанину» вскоре стало скучно — прожжённый авантюрист, он великолепно владеет любым оружием, свободно говорит на дюжине языков, знает Коран не хуже иного муллы и способен сойти за своего и в албанских трущобах, и в портовом кабаке и в мечети. Спустя несколько лет он исчез из Триеста, да и вообще с Балкан, и завербованный взломщик вздохнул с облегчением, надеясь, что страшная кабала осталась в прошлом.

Но не тут-то было! Несколько лет «англичанин» действительно не показывался на горизонте, пока не появился две недели назад, и снова в Триесте. Отыскал бывшего своего агента и доходчиво объяснил тому, что придётся отправиться с ним. А в ответ на жалкие попытки спорить — продемонстрировал сначала пожелтевшую бумагу с подписью, а потом тонкую рояльную струну с деревянными ручками — жуткую гаротту, которой не раз на глазах албанца душил тех, кто имел неосторожность чем-то ему не угодить…'

Речь тогда шла о человеке, замешанном в истории с кражей дипломатический переписки из здания германского