Чернила под кожей - Марина Комарова

С небес хлынет дождь, послышатся крики прохожих, оказавшихся на улице без зонтов. Громыхнет молния, рассекая небосвод на части, давая возможность заглянуть туда, где живут боги.

В тот момент я пойму, что небо оплакивает смерть моего лучшего друга. И жизнь тех, кто еще не ушел за ним…

Я не знаю, сколько так сижу. Потом вспоминаю, как выпроваживал девчонку, снятую в кафе. В ее глазах удивление и вопрос, но я не собираюсь ничего разъяснять. Если ты побывала в моей постели, это не значит, что ты имеешь права на сердце и холодильник.

Мысленно морщусь, прикидывая, что делать, если она сейчас попробует устроить сцену. Сам дурак, не стоило тащить девицу в свое логово. С другой стороны, она пришла сама. Силком никого не вожу.

– Все? – тихо спрашивает она.

– Все. Дать денег на такси?

Она на меня смотрит так, будто готова вцепиться в лицо и разодрать его ногтями, усыпанными безвкусными камушками, но… берет себя в руки и кивает.

Я даю столько, что хватит объездить весь город. Она уходит.

Вот так-то лучше, детка. Спасибо.

Я не рыцарь. Не джентльмен. Я подонок без души, который не хочет сейчас думать о чьих-то страданиях. Мы получили что хотели. Вот и нечего разводить церемонии.

Перед глазами снова появляется Демид. Хмурый, сосредоточенный. В каждой линии его сильного и гибкого тела есть что-то от стального клинка. Если вонзится в твою плоть – пощады не будет. А когда вонзится – всего лишь дело времени.

Как Женя с ним связался? Почему именно с ним?

Сейчас во мне бурлит глухая злость на мальчишку, который сам себе перерубает дорогу в нормальную жизнь. И нет, не из-за того, что предпочитает спать не с теми, с кем общество считает правильным спать. А потому что его избранник…

Тряхнув головой, понимаю, что совершенно запутался в происходящем и ничего не могу расставить на нужные места.

А еще чертовски хочется курить.

Поэтому я беру сигареты, банку пива и выхожу на балкон. На улице до сих пор дождь. Дороги унылые и серые, людей нет, только проносятся машины и общественный транспорт. Зато листва на деревьях свежая и яркая. И трава, напившись живительной влаги, вспомнила, что для нее даже бетон не преграда.

Я опираюсь на перила, смотрю на свои руки, покрытые татуировками: плечо, предплечье, кисть… Это все делал Эдик. Даже сейчас я знаю, что ничего не изменится – останется в первозданном виде. Как набил Каспийский, так и будет. Я должен сохранить то, что осталось от него в этом мире.

Громыхает молния, кто-то на улице вскрикивает. А потом на дорогу вылетает светловолосая девчонка в розовом платье. Она смеется, шлепает босыми ногами по лужам, держа босоножки в правой руке. Бежит быстро, но кажется, что дождь ее ни капли не пугает.

В какой-то момент она оборачивается, убирает со лба мокрые волосы. Улыбается и машет мне рукой. Не дожидаясь реакции, снова смеется и бежит через сквер.

Свободная. Смешная. Случайная.

Ни черта не боится.

И я понимаю: надо быть сильным. Что бы ни подсунула мне судьба, я не слабее девочки в розовом сарафане.

Затягиваюсь, выпускаю дым. Капли дождя тарабанят по балконному козырьку. Внезапно осознаю, что надо с кем-то посоветоваться. Возможно потому, что больше не способен думать обо всем этом один. Возможно потому, что у девочки под дождем волосы того же цвета, что и у Аннике.

Я набираю номер, через пару гудков слышу высокий голос:

– Привет, Макс. Как ты?

И внутри становится теплее. Пусть она появилась позже, чем хотелось бы, но я до конца жизни буду благодарен этому ангелу-спасителю с локонами до плеч, в потертых джинсах и с целой коллекцией массивных колец на пальцах.

Аннике… По паспорту – Анна Сершова, младшая сестра моей матери. Сбежала из дома в восемнадцать, больше не поддерживала отношений с семьей. Я о ней почти ничего не знал.

Аннике появилась на пороге моего дома спустя много лет. Именно в тот момент, когда я похоронил отца. Молодая, не вписывающаяся в обшарпанный подъезд, прокуренный коридор и закопченную кухню. Не дорогая, нет. Свободная. Уверенная в себе.

Это меня и впечатлило.

«Я твоя тетка, Максим, – так и сказала она. – И я рада, что мы встретились».

С ней я уехал в Амстердам…

Мысли проносятся в мгновение ока, и я отвечаю более хрипло, чем надеялся:

– Как после похорон лучшего друга, Аннике.

– Не жалей о том, чего не знаешь, – мягко говорит она. – Эдик окончил свой путь здесь, но там у него все начинается.

– Умеешь утешить, – бормочу я, поддаваясь гипнозу ее голоса.

Есть в интонации нечто такое, отчего бушующие эмоции сразу успокаиваются.

– Я знаю, ты не просто так звонишь. Что произошло?

В очередной раз поражаюсь, насколько она проницательна. И тут же чувствую искреннее огорчение: мне такого от матери не передалось.

Говорю я долго. Получается как-то сумбурно и путано, хотя особо и путаться негде. Аннике терпеливо выслушивает, не зря она работает психотерапевтом. За свою практику навидалась и наслышалась много чего.

– …мне не нравится Демид, – заканчиваю я. – Совершенно. Тот редкий тип, когда хочется убрать этого человека с дороги сразу, едва завидев. Не будет Жене от него добра.

Я готов продолжать еще и еще, но Аннике молчит. И эта тишина меня настораживает. Что-то не так. Может, я все сам себе придумал и в Демиде нет ничего страшного?

– Аннике?

– Макс, – произносит она и замолкает, что-то решая для себя. – А ты не ревнуешь?

* * *

Я смотрю на Веру и улыбаюсь так, словно безумно рад ее видеть. Улыбаюсь во все свои белоснежные тридцать два, прекрасно зная, как улыбка сурового мужчины действует на нежную женскую душу.

Только вот ей, кажется, не по себе. Чувствует, что в этой улыбке есть что-то от оскала голодного крокодила, который только и думает о том, как утащить свою жертву в темный угол и разорвать ей горло.

Во-первых, я голоден. Во-вторых, эта клуша ставит под угрозу прекрасный вечер с Таей, которая в кои-то веки перестала вести себя как ежик и явно получает удовольствие. В-третьих… Впрочем, достаточно и двух причин.

Но в то же время это прекрасная возможность показать милой блондиночке, что надо держать язык за зубами. Знаете, как говорят? Возьмите и расскажите вашему другу, что творит его жена, когда он отсутствует. Будет скандал, слезы и битая посуда. А потом они помирятся. Но вашей ноги у них на пороге больше не будет.

Бросаю на Таю быстрый взгляд. Она напряжена, однако улыбается. Только так, будто решила заморозить стоящую рядом девушку.

А Вера-то… Темно-синее облегающее платье, золотой пояс, какие-то мудреные кольца на тонких пальчиках, волосы уложены. Никак на свидание собралась?