Дневник невестки - Соня Дивицкая

Чудесно спал ребенок – на свежем воздухе, в тенечке, я даже удивилась: он никогда не спал так долго, и я уже не знала, куда себя пристроить. Пошла к вольерам. Собаки тоже были сонные от жары, они раскидали по земле свои черные туши и лежали, как мертвые, только щенки подходили к решетке и потягивались.

Свекровь мне вынесла за летний столик чай с молоком и снова начала внедрять, что долго я не протяну, что от меня через полгода ничего не останется, что я сорву иммунитет…

– Пойди, поспи, – она мне раза три сказала.

И мама снова:

– Заплети косичку! Заплети косичку!

Наверно, нужно было пользоваться возможностью и причесаться, и косу заплести, и привести свою бледную рожу в порядок… Но вместо этого я почему-то вдруг достала из коляски своего ребенка и присела с ним в кресло. Роза Михална мой юмор не поняла.

– Спит мальчик! – она шептала строго. – Что ты в него вцепилась?

– Спасибо за чаек, – я ей ответила. – Огромное!

– Как знаешь, деточка… – Она обиделась. – Как знаешь…

На газоне вертелась автоматическая поливалка, у Розы всегда были самые новые приспособления для сада. Эта система разбрызгивала струи по кругу, и вода доставала и траву, и виноград. Он еще не поспел, но сверкало все это под солнцем очень красиво – и гроздья, и листья, и капли воды. Я наклонила голову немножко вбок и увидела радугу. Сижу, смотрю на эту радугу, губами осторожно трогаю макушку спящего ребенка и ни о чем вообще не думаю. Такая тишина была в моей душе, которая с тех пор ни разу не повторилась.

Меня никто не беспокоил, только Бабуля пару раз прокряхтела: «Да что ж он голову не держит?», «Что ж он голову не держит?», но Роза быстро упаковала ее обратно за стол. «Тортик, мама, у нас отличный тортик…»

Семья Бабули была вполне благополучной по советским меркам, и даже отец у нее вернулся с фронта живым. Правда, без руки, все-таки стратегия «не высовывайся» стопроцентной гарантии не дает. Он был санитаром, ему оторвало руку, когда он выносил раненого с поля боя. С его возвращением связана одна интересная история, которую Бабуля за тортиком и рассказала. А я подслушала в распахнутую дверь.

Возвращается отец с войны, одна рука отсутствует, в другой несет трофейный «Зингер». Идет он по родным местам, видит следы бомбежек, оборванных детишек, беспокоится, конечно, за свою семью и видит – все обошлось. Дом уцелел, дети вышли навстречу, все трое живы и здоровы, жена на плечи кинулась. Он ей вручил подарочек и спрашивает: «Ну как вы тут, не голодали?»

– А мама выдвигает ящик из комода. – Бабуля это говорила почти шепотом, – а в шкафу у нее – деньги.

Денег был полный ящик. Этого отец не ожидал. «Откуда столько?» Он испугался.

– А мать заплакала… – Бабуля тоже прослезилась, – и в хлев его повела, там корова наша стояла.

Всю войну осторожная женщина берегла свою корову. Прятала ее в сарае, чтобы злые голодные наши люди не украли, не зарезали, не сглазили. Она пасла ее ночами в потайных лужках и там же, пока никто не видит, косила ей на зиму сено. Как только гавкнет собачонка, женщина вставала и бежала во двор проверять свою корову.

– А без коровы мы бы и не выжили, – качала головой Бабуля. – В городе все голодали. Соседские-то дети пухли с голоду, а мы – нет, не пухли.

Корова была молодая, молока давала достаточно и на семью, и на продажу. Умная крестьянка делала из молока квашенку, а Бабуля, она была тогда маленькая девочка, бегала с железным бидоном на вокзал и там эту квашенку продавала.

Через нашу станцию проходили военные эшелоны, линия фронта была рядом, в пятидесяти километрах. У нас поезда тормозили на стоянку, солдаты выпрыгивали из вагонов и смотрели, что продают на перроне. Бабуля со своим бидончиком и с алюминиевой кружкой к ним подбегала. Они выпивали свежую домашнюю квашенку тут же и давали девочке денежку, она ее прятала в карманчик, а эшелоны ехали дальше на фронт последние пятьдесят километров.

– Почем была квашенка? – свекровь моя спросила.

– Да уж я теперь и не помню, – прокряхтела Бабуля. – Когда деньгами мне платили, а иногда подходит какой-нибудь солдатик, говорит: «Денег нет…» А я ему: «Что есть?» – «Соль, спички…» – «Ну, давай соль». Он мне и отсыплет стаканчик, а я все матери несу и братишкам.

На деньги, которые заработала корова, отец построил новый дом, не коттедж, разумеется, но крепкий, крытый железом, там до сих пор живут Деды. Желтый домик я его назвала, потому что он всегда выбелен бледной бежевой краской, которая не бросается в глаза.

Интересно, что после войны Бабуля никогда и ничего не продавала, а тех, кто выходит на рынок, она называла презрительно – «торгаши». Сама она, конечно, приходила регулярно покупать и творожок, и сметану, но, как и многие в нашем городе, считала всех продавцов спекулянтами, а торговлю занятием не вполне приличным. Ей даже приходилось иногда ругать Антона за то, что он убегал торговать на рынок за компанию с другой своей бабушкой.

Несмотря на все репрессии, Боевая старушка по природе своей так и осталась купчихой. Она любила развлечься торговлишкой и время от времени выходила на рынок продавать свои знаменитые груши.

– Она же учитель! Ветеран войны! – возмущалась Бабуля. – Да неужели ей не стыдно? Еще и ребенка с собой берет! А если вдруг знакомые увидят? Что люди скажут?

Боевая старушка об этом даже и не думала, ее никогда не парило, что скажут люди.

Рынок был для нее развлечением, она любила шумную толкучку, со всеми весело болтала, и на базаре ее знали все.

Грушки уходили влет. Обычно она привозила в тележке четыре ведра Гигантского Бергамота, а этот сорт у нас пойди еще найди. В городе эти груши звали царскими, ни у кого таких груш не было, только у Марьи Ивановны.

Мой друг Зильберштейн, как маленький купчишка, отвешивал килограммчики ручными весами с пружинкой и без ошибки отсчитывал сдачу. Он аккуратно складывал денежки в кошелек, но старуха-оторва спускала их тут же на рынке.

Боевая старушка любила транжирить, она покупала все, что ей вдруг захотелось, для дома и для души. Ей хотелось новое красное ведерко, ей хотелось дыньку, и шерстяные теплые носочки, и новый фартук, и конфетку, и внуку пистолетик, и требухи говяжьей она не забывала прикупить в мясном вонючем павильоне, потому что дюже вкусные пирожки получаются с начинкой из требухи.

– Бабушка, – спрашивал ее маленький экономист, – где деньги? Ты же потратила все, что мы выручили.