Дневник невестки - Соня Дивицкая

Роддом находился неподалеку от студенческого городка, я пришла туда утром в понедельник одна. Предъявила медсестрам свои документы, и меня проводили в какой-то грязный бокс, где стояли четыре кушетки. На одной из них под капельницей лежала женщина лет тридцати пяти, ей стимулировали роды, потому что в животе у нее был мертвый ребенок. На другой сидела такая же, как я, молодуха, ее привели слишком рано, но не знали, куда положить, и оставили в боксе для рожениц. И этой бедной крошке полдня пришлось наблюдать, как я корячилась на клеенчатом матрасе, и слушать мои вопли. Представляю, как она благодарила тех, кто притащил ее в «кричалку» раньше времени.

Возможно, в боксе был кто-то третий, но я не видела, мое сознание временами отключалось, и мне казалось, что я одна и в этом боксе, да и на всей планете, и в целом космосе. Кругом темно и пусто, и в этой пустоте нет ничего, кроме холодной железной трубы центрального отопления, за которую я иногда хваталась.

Где-то рядом были врачи, я это поняла по мельканию белых халатов. В полдень, когда у сестер был обеденный перерыв, они присели в ординаторской попить чайку. Одна из них заглянула ко мне и сказала, что от моих воплей у них болит голова.

– Нельзя ли потише? – попросила она.

Я пыталась потише. Схватилась за железную трубу и сжала ее, руками и зубами. «Как хорошо, что у меня в руках труба, – я так подумала, – как хорошо, что рядом нет ножа». Мне стала понятна психология самураев, до родов я не представляла, как они могут делать себе харакири.

Самое смешное, что в сумке под кушеткой у меня валялся второй том «Анны Карениной». Его вернула Аллочка, и, отправляясь в роддом, я была уверена, что между схватками смогу немножко почитать. «А вдруг процесс затянется? – я так подумала. – Часов на десять или больше? И что я буду делать все это время? Да я же там умру со скуки».

Зря беспокоилась, веселье было жуткое, и в самый уморительный момент явились ангелы. Как со мной это часто случается, все ангелы были в мужском обличье. Сначала в дверном проеме появился белый ангел, высокий и седой, он был похож на доктора. За ним возникли еще два ангелочка, попроще, в синих рабочих костюмах.

Они вошли в тесный маленький бокс, подняли молодуху, которая дрожала под казенным одеяльцем, отодвинули ее кушетку и начали стучать по трубам. Двое в синем оказались сантехниками, они готовили роддом к ремонту. А тот, что в белом, был заведующим, по долгу службы он обходил здание вместе с рабочими.

Он увидел меня и тут же воззвал:

– О господи!

И у меня возникла сразу мысль: «Ну… раз уж нет у меня врача, так, значит, этот посланник божий и будет моим врачом». Я схватилась за трубу покрепче, и старый доктор поймал моего ребенка, а потом завернул в ординаторскую и перебил там все чашки к чертям собачьим.

О том, что я в роддоме, никто из родственников не знал. Только мой муж и все его однокурсницы. Они звонили в регистратуру каждый час и бегали к Антону сообщить – «еще нет, еще нет»… Мой муж все это время был на факультете, у них там проходила большая экономическая олимпиада – такая интеллектуальная игра, когда студенты моделируют реальные экономические ситуации. И все серьезно очень, за круглые столы садятся сорок, а то и больше команд со всей России, а побеждают те, кто заработал больше всех. Деньги, конечно, тоже условные, не настоящие.

Мой муж, должно быть, от волнения был в большом ударе, его команда постоянно побеждала, мне в роддом он принес золотую медаль за первое место. К сожалению, в тот вечер я была без макияжа. Антон в окно увидел мою рожу, и по его глазам я поняла, что выгляжу не очень. Санитарка передала мне букет, и я улыбнулась в окошко: «Спасибо».

Через пару дней появились родители. Сначала мама, я услышала ее издалека, она ругалась на дежурном пункте.

– Женщина! – орала моя мать. – Я не пойму, что вам от меня нужно? Я приехала к дочери! Я привезла ей пожрать! А вы с меня трясете какие-то бахилы! Зачем вам тут бахилы?! В этот свинарник можно пройти только в резиновых сапогах!

С ней была Роза Михална, она своим фирменным успокаивающим жестом поглаживала мою мать по плечу. Роза Михална никогда не дергалась по пустякам, она сгоняла быстренько в аптеку и купила эти несчастные бахилы. Когда я вышла в серый зал для посетителей, она меня расцеловала и тут же энергично вытерла с моей щеки свою красную помаду.

– Ну? Дорогая… – обняла меня Роза. – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – отвечаю.

Роза выпустила меня из своих крепких объятий, и я неожиданно грохнулась в обморок.

– Нашатырь! – тут же отдала команду Роза Михална.

Нашатыря не пожалели. Чего-чего, а нашатыря у нас в больницах всегда хватало, даже в девяностые. Я открыла глаза и услышала голос. Мать моя снова ругалась, на этот раз с заведующей отделением:

– …чуть не угробили! – кричала она и даже визжала.

Докторша отстреливалась, убегая от нее по коридору:

– Вы все еще наплачетесь! И со своею дочкой! И со своим внучком!

Мне было смешно, и я совсем не замечала ни мусорных корзин, которые там были катастрофически переполнены, ни грязного пола, ни противного запаха хлорки… Все это мелочи, зачем привередничать? Зачем переоценивать значение момента? Родился человек – ну, поздравляем, и что особенного в этом? Роддом не нравится? А где у нас только бабье не рожает. Моя прабабушка вообще вон… разродилась в чистом поле. Сено она убирала. Такими четырехрожковыми вилами с тяжелой деревянной ручкой она их поднимала со всей дури, чтобы закинуть сноп повыше на скирду. Родня ее не отпустила в декретный отпуск. К чему же расслабляться? Отпуск, роддом, врач хороший… Зачем невестке все эти нежности? Невестке они не нужны. Невестка – существо неприхотливое, и лишние иллюзии ей ни к чему.

Через неделю Антон прикатил за мной с братом Левушкой. Мой муж внезапно побледнел, когда увидел меня с младенцем, а Лева строил глазки молоденьким сестричкам. Одна из них совсем сошла с ума от наступившей летней жары, ее халат просвечивал насквозь. Стриптизерша протянула ребенка старшему брату.

– Возьмите, папочка. – Она еще и ножкой об него потерлась.

– Нет-нет… – Левушка облизнулся. – Этот не мой.

Я хватанула сына, прыгнула на заднее сиденье в размалеванную тачку, где громыхала музыка.

– Гони! – я попросила Левушку. – Гони!