Диагноз: Раздевайся, Даша! - Харли Напьер

class="p1">Я лишилась всего. Любимого человека, своей мечты. Мое тело меня не слушалось. Имя мое смешали с грязью. Просто взяли и сломали меня.

– Посмотри какой вкусный суп, – уговаривала мама, осторожно положив свою руку на мою. – Я утром варила. Как ты любишь, с клёцками. Дашенька, тебе нужно набраться сил, чтобы встать, чтобы идти дальше.

– Я устала, мама, – прошептала я в отчаянье. – Я так устала... Можно просто оставить меня в покое?

Меня и правда вымотали постоянные мотивирующие речи. Бесконечный поток врачей и медсестер. Их хмурые брови, предположения, новые диагнозы и курсы лечения.

Я устала от вопросов, взглядов полных жалости, шепота и пересудов за моей спиной. От постоянного напоминания о моей травме и печальных прогнозах, о дисквалификации. Так хотелось исчезнуть, раствориться.

– Я знаю, родная, – произнесла она с болью. – Но ты не можешь сдаться. Ты должна бороться. Для себя, для тех кто тебя любит.

Как я могла бороться, когда понимала, что уже все потеряла? Как я могла найти силы, чтобы двигаться вперед, когда оттолкнула от себя единственного мужчину, которого любила? Когда тренер отвернулась от меня, а моя репутация уничтожена...

Слезы катились по моим щекам. Горячие и соленые, как молчаливое свидетельство о боли, которая поглотила меня.

Вдруг дверь резко распахнулась, и в палату влетел ураган. Назар явно был рассержен и очень недоволен. Я же не поверила своим глазам.

Но никаких сомнений не было. Передо мной стоял Борзов. В белом халате, надетом на светлый спортивны костюм. Его глаза, цвета штормового неба прожигали меня насквозь. Цепко сканируя мое тело. Подмечая мою худобу и темные круги под глазами.

Я не знала, что говорить. Как он здесь оказался? Кто ему позвонил? Родители точно не знали его номера.

Борзов, тем временем, оттолкнул ногой стоящую рядом с кроватью коляску, на которой мама «выгуливала» меня в коридоре, и двинулся ко мне.

Мое средство передвижения с грохотом ударилось о стену, а я непроизвольно открыла рот, чтобы возмутиться. Но слова будто застряли в горле.

Столько гнева плескалось в его очах, что я просто боялась, что его взорвет от переполняющих эмоций.

Не говоря ни слова, Назар легко взял меня на руки, нежно прижав к себе и широким размашистым шагом двинулся прочь из палаты.

– Куда?! Куда вы ее несете? – в волнении воскликнула мама, поднимаясь на ноги и всерьез рассматривая вариант, звать на помощь.

У меня же сердце готово было выпрыгнуть из груди. Он рядом. Здесь со мной.

От него так приятно пахло. А сколько силы и уверенности было в нем... Только я уже другая. Зачем ему калека? Что он задумал?

– На прогулку. Хватит ей лежать. Отдохнула, – твердо и непоколебимо заявил Борзов.

Его слова заставили улыбнуться. Они словно были пронизаны обещанием новой жизни. Мир снова заиграл красками.

– Возьмите плед, – засуетилась мама, тоже воспряв духом и бережно укутывая меня.

Я покидала больницу, в теплых и надежных руках Назара. Он держал не только мое тело, но и сердце в своих ладонях. Впервые за это долгое время улыбалась и хотела жить.

Воздух был густым с насыщенным запахом зелени. Повсюду щебетали птицы. На улице было тепло и свежо.

Я, казалось, отогревалась душой, пока Назар в полном молчании нес меня в небольшой сквер на территории больницы.

Прижимаясь щекой к его груди, робко улыбалась. Ткань стерильного белого халата была единственной преградой, между мной и бешено бьющимся сердцем Борзова. Она хоть немного усмиряла кружащиеся в беспорядке мысли в моей голове.

Он пришел ко мне, нашел и выдернул из той утопии, в которой я тонула. Захлебывалась в отчаянье и погружалась на самое дно своей беспомощности. Но... зачем? Почему?

Дойдя до одинокой скамейки возле раскидистых деревьев, Назар осторожно посадил меня. Забирая такое нужное и дарящее покой, тепло. Сам он продолжал стоять. Сверля меня недовольным взором.

– Ты вообще что ли не ела? – спросил он рассержено. – Я понимаю, что девушки любят худеть к лету. Но это уже перебор, Даша.

Я отвернулась, слова застряли в горле. Как я могла объяснить ему чувство безмерного одиночества, отчаяния? Полного отсутствия желания бороться. Страха от мысли, что потеряла его навсегда. Лишилась всего.

– Ты зря приехал, Назар, – выдавила из себя, а во рту стало горько, словно я пепел на вкус попробовала.

Он присел на корточки возле моих ног. Пальцы его нежно коснулись моего подбородка, поворачивая к себе. В моих глаза слезы. В его целая гамма эмоций, но самая яркая – боль.

– Я же обещал. Разве ты забыла? – произнес он почти шепотом.

А после взглядом указал на мое запястье. Где до сих пор был золотой браслет.

Внутри все сжалось от его слов. Столько мягкости и тепла в них было. По щекам моим полились слезы. Не могла их контролировать. Я столько времени была сильной, держала себя в рамках, а теперь будто расклеилась. В жизни столько не плакала, сколько пролила слез в этой больнице.

– Не плач, Даша, – еле слышно выдохнул Назар, стирая подушечками больших пальцев мои слезинки. – Ты же сильная. Ты все сможешь.

– Нет, – губы мои скривила гримаса боли, а голос задрожал. – Не сильная. Не смогу. Нет больше той Даши. Я калека. Неудачница. Уходи, Назар. Не нужно смотреть на меня такую. Нет во мне больше сил бороться.

– Хочешь, чтобы я ушел? – глаза его потемнели, а лицо стало хмурым.

«Нет! Нет! Нет! Если ты уйдешь... Я умру...»

И это уже не просто про чувства. Назар был для меня маяком, рядом с которым я живая. Тем, кто заставляет смотреть на мир иначе, за чьей спиной так безопасно и на чьем плече ужасно спокойно.

– Предлагаю пари, – не дождавшись моего ответа и спасая меня, проговорил он легко.

Встрепенулась, готовая спорить хоть на что, только бы он не ушел. Ну не могла я представить свой мир без него. Не хотела даже думать о той пустоте, которая поселится в моем сердце после его отъезда.

– Если хочешь, чтобы я отстал, то начни ходить. Как только пройдешь сама от крыльца больницы до... – Назар осмотрелся в поисках конечной точки. – Этой лавочки. Я сразу оставлю тебя в покое.

– Хорошо, – прошептала я, задыхаясь от слез.

Борзов молчал. Скользил своим внимательным взглядом по моему лицу, словно соскучившись, заново впитывал в себя мой образ.