Смерть расписывается кровью - Алексей Макеев

– Почему в Москву? – Осинцев чуть заметно усмехнулся. – Затеряться легче. Столица большая, народу в ней много. Разного.

– Ну, не только, – спокойно возразил Станислав. – Тем более в Москве сейчас регистрация обязательная. Не может быть, чтобы не возникла у тебя мыслишка самому попробовать документик толкнуть. Не на память же о Кайлинском ты его прихватил!

Их разговор как-то сам собой вошел в спокойное русло, совсем перестал походить на допрос. Крячко видел – Осинцев ему не врет. Решившись на то, чтобы поверить обещаниям странноватого милицейского полковника, Сергей шел до конца и вовсе не пытался выставить себя и свои действия в выгодном свете. Просто говорил правду. Кому еще ее расскажешь в преддверии приближающейся смерти, которая черной кошкой лежит под боком и уже выпустила свои безжалостные когти? А рассказать хотелось! Ох, недаром существует в христианстве такое таинство, как исповедь… Людям свойственно полагать, что кого-кого, а самих себя они знают неплохо. Чаще всего люди заблуждаются, а в ситуациях экстремальных, когда гибель близка, вдруг самые неожиданные черты характера прорезаются. Только диву даешься. Не мог и не хотел сейчас Сергей Осинцев врать и выкручиваться. Да и смысла в этом никакого не видел.

– Возникла, – немного помедлив, сказал Сергей. – Не без того. Лучше бы не возникала… Не лежал бы я тут сейчас. И на кладбище перебираться, глядишь, не так скоро бы пришлось. Так ведь жадность – штука заразительная.

«Это точно, – мысленно согласился Станислав. – Нет более прилипчивой заразы, чем жадность. И глупость. Того же Иннокентия Кайлинского взять. Как он мог не понимать, что смертельно рискует, когда берет с собой в Москву Осинцева? Когда распускает язык, позволяет своему школьному «приятелю» – уголовнику догадаться, какая ценность стоит на кону? На что Кайлинский надеялся? На то, что Осинцев станет его послушным орудием? Из волка собаки не сделаешь, волчара таскать поноску не станет. На то, что Осинцева удастся запугать? Сделать совсем ручным? Так это сильно надо было головушкой об асфальт приложиться, чтобы на такое надеяться. Воистину: кого бог хочет наказать, того лишает разума».

– Вот тут я допер, что сам себя глухо в угол загнал, – продолжал Осинцев. – Когда до Москвы добрался. Что я сдуру и по пьянке натворил. Я же без понятия: на кого Кеша в столице выходить собирался? Мне бы, идиоту, подождать, пока Кеша товар толкнет и деньги получит, а уж тогда требовать свою долю по справедливости. И по-трезвому, спокойно, без склоки с мордобоем. Глядишь, совсем по-другому дело бы обернулось: и Кеша жив остался бы, да и я ножом в бок не получил бы. Или если уж бить Кешу, так надо было в плечо. Чтобы не насмерть. Атак… Как мне искать покупателя? Я ведь даже не слишком понимал, что ко мне в руки попало. Догадывался только, что листочек этот большую ценность имеет. Словом, идиотское положение. На мне два трупа, в кармане – бумажка, которая черт знает сколько бабок стоит, а кому ее толкнуть? Плюнуть бы мне тогда на это дело, не лезть в чужой огород. Но это я сейчас такой умный стал. А тогда… Почуял фарт, дай, думаю, попробую удачу за хвост ухватить.

– И ты решил искать контакты? – понимающе спросил Крячко.

– Вот-вот. Нашел я контакты. На свою дурную голову. Свинья грязи сыщет. Подвернулся мне один старый корешок, с каким еще у хозяина чалились…

– Кто такой? – Крячко оторвал настороженный взгляд от протокола. Надо же, почти шесть листов исписал!

«Нет, Зиму я сдавать не стану, – подумал Осинцев. – Вот не уверен я до конца, что Колька знал, чего эти шакалы задумали. Могли ведь его втемную разыграть. Даже если и догадывался Зима, все равно не хочу я его сдавать. Пусть он, может, и сволочь. Только я сволочью быть не желаю. Ножом меня Колька не бил. Били другие. А вот их я жалеть не собираюсь. Сами виноваты».

– Этого, полковник, я тебе не скажу, – сказал он вслух таким решительным тоном, что Станислав понял: нажимать не имеет смысла. – А вот на кого он меня вывел… Устал я, полковник. Голова кружится, круги перед глазами. Дай еще сигарету. Плевал я на врачей, а ты – тем более. Эх, выпить бы сейчас. Может, сбегаешь за пузырем? Буду потом в преисподней хвастаться, что мне полковник ментовский за водкой бегал. Да шучу я, шучу. И в ад не верю. Нет там ничего. Хорошо. Слушай. Хоть знаю я про них немного.

…Еще через полчаса Станислав закрыл за собой дверь больничной палаты. Желать Осинцеву скорейшего выздоровления Станислав Васильевич не стал. Фальшиво прозвучало бы. Но обещание свое подтвердил.

Полковнику Крячко было о чем задуматься.

Хоть ничего неожиданного он от Сергея не услышал. По словам Осинцева, выходило, что некий «корешок» – уточнять, кто именно, Сергей категорически отказался, да и не было это на данном этапе принципиально важным, – вывел его на организованную преступную группировку, в просторечии – банду братков, контролирующую столичную торговлю антиквариатом. О, конечно, не всю торговлю, лишь какую-то ее часть. Еще раз: в самом факте такого контроля ничего удивительного и необычного Станислав не усматривал. С некоторых недобрых пор так уж повелось в России, что любое дело, приносящее мало-мальский доход, «крышуют» братки. Ничего с этим не поделаешь, примета времени.

Тот самый «корешок» непосредственно с бандитствующими любителями старинных раритетов дел не имел, но был у него на братков выход, канал связи. Московский криминал весь пронизан такими связями. Реально это выглядело так: столичный знакомец Осинцева дал Сергею номер телефона, по которому можно было связаться с этими деятелями. А сам обещал замолвить за Осинцева словечко. Дальше уж – как Сергей договориться сумеет.

Ну, как Осинцев сумел «договориться», Станислав своими глазами видел. Последствия гм-м… переговоров. Да и рассказал ему Сергей о деталях встречи с «крысаками». Опять же, ничуть эти детали и общий итог встречи Крячко не удивили. Разве что провинциальная наивность Осинцева несколько обескуражила: это ж умудриться надо в наше время сплошного беспредела сохранить веру в какие-то там «блатные законы»! Сейчас среди столичных мафиози среднего пошиба один закон в чести: кто смел, тот и съел. Право сильного, закон джунглей. Среди своих, московских, еще поддерживается какой-то паритет, существуют правила, даже некая блатная взаимопомощь просматривается. Сегодня я тебе помог добычу загнать или свидетеля опасного убрать, а завтра – ты мне. Но что до залетных гастролеров… Ничего им в Москве не светит, кроме таких вот печальных вариантов. Как с Осой.

Однако что же есть в сухом остатке после встречи с умирающим Осинцевым? Не так уж много, но кое-что есть, а курочка по зернышку клюет. И сыта бывает. Начать с того, что теперь, когда Осинцев подписал протокол, два дела, проходящие как стопроцентные глухие висяки, можно считать раскрытыми. Убийство Андронова. Убийство Кайлинского. Это, конечно, хороший подарок сыскарям из Кислогорска и линейщикам Приволжской железки.

А вот что касается заморочек с дальнейшей судьбой письма… С убийством Арзамасцева, с тем, чем они с Львом сами занимаются…

Крячко недовольно покачал головой: тут все совсем не так радужно. Кошкины слезки, а не информация. Да, подтвердилось то, что они с Гуровым и без Осинцева считали наиболее вероятным: письмо Лермонтова попало в Москву из Кислогорска. Из архива местного краеведческого музея.