Семейная могила - Катарина Масетти

Я всегда очень неохотно оставляла с ним надолго детей. Однажды я пришла домой, а он сидит и треплется себе по телефону — корм он там заказывал, что ли. А за его спиной Нильс внезапно научился новой штуке — карабкаться по крутой лестнице. Он уже добрался до двенадцатой ступеньки и теперь стоял и пошатывался взад-вперед. Я с криком бросилась к лестнице и еле-еле успела его подхватить, когда он вдруг покачнулся и полетел вниз.

— Тихо вы, я же по телефону говорю! — возмутился Бенни, даже не обернувшись.

Когда я высказала ему все, что думаю, ему хватило наглости заявить, что я просто привыкла все контролировать и никак не научусь полагаться на него.

— Ну конечно, для этого нам нужен по крайней мере десяток детей! — фыркнула я.

— Почему это?

— Если полагаться на тебя, то следует заранее учесть возможные потери.

— Ерунда! — пробурчал Бенни. — Ничего же не случилось!

А когда я в середине осени отдавала детей в садик, то поняла еще одно: если они придут туда чумазыми или в перепачканной одежде, краснеть за них все равно придется мне, пусть даже отводил их Бенни. Иногда подобное случалось, а он за такими вещами не особенно следил, и я сквозь землю была готова провалиться, узнав, что он отвез их в садик в той же одежде, в которой они ползали по коровнику… Когда мы заходили в магазин и кто-то из них начинал верещать, то все косились на меня, а не на Бенни. По всем статьям отвечать за них приходилось мне, и точка.

Со стороны, конечно, все это звучит, как сплошное нытье — дети и правда вытягивали из меня все соки, — но в глубине души я каждую минуту отдавала себе отчет в том, что именно они придают смысл моей жизни, не подумайте чего. А сколько с ними приходилось смеяться! Я была матерью-тигрицей: если б кто-нибудь посмел обидеть моих детей, я бы не задумываясь впилась обидчику в горло и не выпустила бы до последнего.

В середине ноября настала пора снова выходить на работу. Я закинула детей в садик, а сама поехала в город в непривычно пустой машине. Только сейчас я оценила, какая это роскошь — спокойно ходить по коридору, не крутя головой во все стороны, как сова. Посидеть с газетой во время обеденного перерыва… Ходить в туалет одной… Обедать с коллегами за мирной беседой, когда тебе никто не мешает…

Короче говоря, нет ничего труднее, чем воспитывать маленьких детей. Ну разве что управлять воздушным движением большого аэропорта. В условиях тумана в час пик, когда воздушное пространство забито аэробусами со встречными маршрутами. Но даже авиадиспетчер рано или поздно идет домой и отдыхает.

Хорошо, что до появления детей об этом не знаешь.

Но чего еще не знаешь, так это того, что ты способна на такую безумную любовь. И того, что из-за них жизнь вдруг становится трехмерной.

Вот так, в одно прекрасное утро она уселась в свою машину и рванула со двора.

Мне следовало этого ожидать. Она записала обоих пацанов в детский сад, накупила им новых шмоток и приготовила мешки со сменной одеждой, даже себе чего-то прикупила и в кои-то веки сходила в парикмахерскую.

И все же! Она ведь так долго сидела дома. Два года, не считая нескольких месяцев в прошлом году. Здесь стало невыносимо пусто.

Никаких тебе завтраков по утрам, никаких тебе детей, которые вертятся под ногами и то и дело норовят забраться на колени. В доме холод — Дезире не успевала запустить котельную по утрам, собирая детей в детский сад. Так я и сидел в пустом доме, прихлебывая растворимый кофе, залитый горячей водой из-под крана, как раньше. Как в холостяцкие времена после смерти матери и до появления Дезире — вернее, Аниты. Вот уж не чаял я снова там очутиться.

Зато я мог спокойно почитать газету за завтраком. А вечером все снова вставало на свои места, когда они вваливались в дом и все вокруг оживало. Но дни были одинокими, как никогда.

Раньше я, бывало, каждый день заезжал к Бенгту-Йорану потрепаться часик-другой. Но с тех пор, как появился Курт-Ингвар, я все реже и реже заглядывал к ним на кухню. Вайолет по большей части работала в ночную смену, так что она либо спала, либо сидела, как драконша, и тряслась над своим драгоценным чадом. Ей не нравился запах навоза в доме, а я не собирался переодеваться и принимать душ только ради того, чтобы с ними посидеть. А когда она спала, в доме должна была царить тишина. Как-то раз я все же к ним заехал, и все кончилось тем, что я остался сидеть в тракторе во дворе, а Бенгт-Йоран вышел ко мне на крыльцо и мы перекинулись парой ничего не значащих слов. До тех пор пока из дома не выкатился Курт-Ингвар, лицо Бенгта-Йорана тут же расплылось в улыбке — он даже не заметил, как я уехал.

Черт, и, как назло, ни одного помощника — ни покомандовать тебе, ни пообщаться… Я даже честно предпринял попытку в этом направлении, взял себе парнишку — практиканта по обмену из молодежного Союза работников сельского хозяйства. Он приехал из Латвии и поселился у нас, чтобы помогать мне в коровнике. Хотя вообще-то он был аптекарем и согласился на эту работу только ради того, чтобы на мир посмотреть да валюты подзаработать. Руки у него явно росли не из того места, а английский он выучил по старым пластинкам «АББЫ», так что собеседник из него был не ахти. К тому же мне пришлось готовить ему кашу и подавать завтрак — вот тебе и шведский стол! Мне было как-то странно обслуживать здорового парня, и я даже попытался уговорить Дезире оставлять на столе холодный завтрак перед уходом, но она лишь уставилась на меня, будто я какой инопланетянин. Как бы то ни было, месяц спустя моему латышу предложили работу помощником аптекаря в Гамбурге, и больше я не стал экспериментировать.

Иногда я даже подумывал, не сделать ли Дезире еще одного ребенка, чтобы снова привязать ее к дому. Но после нашей оплошности в рождественскую ночь она так внимательно за этим следила, что и близко меня к себе не подпускала, если считала, что есть хоть малейший риск забеременеть. Ну и правильно — это было бы все равно что надуть в кровать, чтобы согреться, — уж слишком скоро становится холодно. Трое сосунков за четыре года — а если опять колики?!

И потом, я прекрасно понимал, что мы все еще нуждались в ее зарплате. Она сразу вышла на полную ставку, поэтому мы наконец смогли расплатиться с этим чертовым долгом по евросоюзной дотации.

Нет, уж лучше попытаться уговорить ее найти какую-нибудь работу на дому. Я начал осторожно закидывать удочку: мне представлялось что-то вроде косметических дел Вайолет, ну или, скажем, шитья на дому. Пара таких халтур — и можно зарабатывать приличные деньги! Да, в современном сельском хозяйстве приходится проявлять изобретательность! Моя тетка Гун-Бритт, помнится, вышивала для кустарной мастерской — денег, конечно, немного, так ведь и издержек никаких. А иногда она пекла лепешки, делала клецки и продавала их загородным пансионатам.

Правда, когда я пытался внушить ей эти идеи, Дезире опять смотрела на меня, как на инопланетянина.

Где-то пару раз в неделю случалось, что она заканчивала пораньше, до вечерней дойки. В такие дни она обычно ездила на работу на автобусе, так было проще. Иногда я брал «субару» и заезжал за ней в город, хотя потом сам об этом жалел. Я останавливался перед зданием библиотеки и наблюдал через стекло, как Дезире общается со своими коллегами или посетителями. И каждый раз во мне шевелилось какое-то беспокойство — она казалась такой радостной: болтала, смеялась, а движения ее были так легки! Не говоря уже о том, какая она красивая, когда чуть-чуть прихорошится, — дома-то небось ей это невдомек! Иными словами, уж слишком ей там было хорошо. Первое время, придя домой, она часами тарахтела про все затеи, которые они там напридумывали с этим ее Улофом: фестиваль детских фильмов, дом сказок и черт знает что еще. Правда, вскоре перестала. Я никак не мог себя заставить изобразить хоть какой-то энтузиазм, так и представлял себе, как она и этот седовласый франт склоняют головы над очередным прожектом.