Нерон - Игорь Князький

Служение Аполлону, а игра на кифаре, пение, позднее и выступление на сцене — это и было наилучшим способом служения божеству, способному очистить матереубийцу от скверны совершенного им злодеяния, не могло теперь не стать важнейшим для Нерона делом жизни. Ведь страх перед расплатой за убийство Агриппины преследовал его постоянно из года в год, а не только в первые дни после самого преступления. Светоний сообщает, что Нерон не раз признавался, что его преследует образ матери и бегущие Фурии (римский аналог Эриний) с горящими факелами.[87] Поскольку видения такого рода преследовали его постоянно, то он вправе был считать, что Аполлон пока не идет ему навстречу, не очищает от матереубийства. Тем беззаветней, значит, надо ему служить, дабы быть прощенным!

Не полагаясь только на олимпийские божества — Аполлона и Минерву, каковых он вправе был считать своими прямыми покровителями, Нерон, как некогда и его мать, стал обращаться к представителям восточных культов. Правда, если Агриппина хотела узнать свое и сына будущее, то неблагодарный отпрыск надеялся с помощью священнодействий магов, выходцев из Ирана, а может, и ловких проходимцев, себя за таковых умело выдававших, вымолить прощение у духа убитой по его приказанию матери за свое прошлое деяние, каковое, как мы помним, ей-то какие-то мудрецы с Востока и предсказали.

Впрочем, в свое очищение от скверны убийства и в прощение матери он так и не уверовал. Ведь будучи в Греции и присутствуя на элевсинских таинствах, где глашатай, по обычаю, велел удалиться нечестивцам и преступникам, он не осмелился принять посвящение.[88]

Вернемся в первые месяцы после убийства Агриппины, когда Нерон еще только приступал, точнее, намеревался приступить к прямому служению Аполлону своим пением и игрой на кифаре, наряду с совершенствованием в деле управления квадригой.

То ли умело построенная аргументация Нерона подействовала на его воспитателей, то ли, что скорее всего, они просто отчаялись переубедить его, но вскоре Сенека и Бурр решили пойти на уступки. Надеясь все же частично удержать Нерона в рамках поведение, приличествующего принцепсу, префект претория и мудрый философ решили, что пусть он посвятит себя одному из своих странных увлечений, дабы не отдался обоим.[89] Более безобидным они сочли пристрастие Нерона к управлению квадригой — все-таки это действительно забава царей и полководцев древности. Чтобы свидетелей воскрешения старинной царственной забавы было поменьше, огородили специальное ристалище для Нерона в долине Ватикана. Предполагалось присутствие только небольшого числа избранных зрителей, способных либо с пониманием отнестись к причуде обожаемого цезаря, либо покорно изобразить таковое, скрыв свои истинные чувства.

Нерон довольно бойко начал совершенствоваться в непростом искусстве возницы квадриги. Мы не знаем, соотносил он себя при этом с кем-либо из царей и героев древности или с самим богом Аполлоном, а может, просто наслаждался быстрой ездой, упиваясь своим мастерством возничего и с удовольствием демонстрируя свою ловкость. Присутствие публики его заметно вдохновляло, и вскоре ограниченный круг лиц, допущенных к созерцанию императорской езды, стал ему скучен. Нерон велел созывать к ватиканскому ристалищу простой народ Рима. Ликуйте, римляне! Вот перед вами император, который не только щедро дарует вам хлеб, но и сам представляет редкостное зрелище в собственном исполнении!

Надо сказать, что простой римский народ в отличие от покорной условностям и сословной спеси знати восторженно приветствовал цезаря, столь ловко управляющегося с квадригой, дабы доставить удовольствие своим верным подданным.

Нерон, как натура, безусловно, артистичная, отличался наблюдательностью. Неприязненное отношение благородных римлян к его ристалищным занятиям было очевидным. В то же время он видел, что простые римляне вполне искренне одобряют его лихую езду на квадриге на глазах зрителей. Потому он решил по-своему проучить спесивцев, привлекая к выступлениям на арене представителей ведущих сословий римского народа. Ведь если сам принцепс не стыдится, а, напротив, гордится своими выступлениями на ристалище в присутствии многочисленной и совершенно разнородной публики, то чего, собственно, стыдиться пусть даже потомкам знаменитых нобилей, патрициям, всадникам? Неужто они полагают, что достоинства в них более, нежели в царственном потомке божественных Юлия и Августа?

Традиционный римский взгляд на вовлечение Нероном знатных римлян в публичные выступления на цирковой арене просто образцово высказал Публий Корнелий Тацит:

В глазах истинно римского аристократа, каковым, несомненно, и был великий историк, даже щедрость Нерона в отношении тех, кто разделил с ним его ристалищные упражнения, дело порочное. Думается, здесь как раз Нерон упреков жестоких не заслуживает. Намерение проучить знать за пренебрежение к занятию управления квадригой, конечно, присутствовало. Но форма была избрана самая мягкая. Тем более что он искренне полагал свое новое занятие делом достойным и, привлекая к нему иных людей, никак не мог считать, что унижает тем самым их человеческое достоинство. Более того, скоро выяснилось, что щедроты эти многих и многих явно привлекли. Поэтому, когда Нерон учредил игры, получившие название Ювеналий (юношеских), то нашлось очень много желающих принять в них участие. Это празднество проводилось под покровительством древнеримской богини Ювенты (Юности). Она была богиней римской молодежи, которой предстояло идти в легионы, и потому ее культ был связан с воинским искусством. Поводом к проведению Ювеналий послужил древний семейный праздник римлян, посвященный первому обритию бороды.

Согласно сообщению Светония, о сбритии бороды Нерону, к своему несчастью, нечаянно напомнила его тетушка Домиция.