Роковое зелье - Елена Арсеньева

Через несколько дней с моей помощью все разъяснилось, однаковеликая княжна затаила злобу против господина Лопухина и, по слухам, намеренадовести случившееся до сведения своего брата-императора и просить взять себедругого камердинера, отказав этому от должности. Она очень обижена и положиласебе непременно отомстить Лопухину. Вот каким невероятным спросом пользуютсяпри русском дворе испанские принцы и принцессы!

Теперь великая княжна возобновила свой интерес кматримониальным намерениям Дон Карлоса и, по рассказам Анны Крамер, началаинтересоваться тонкостями проведения некоторых католических служб, в частностимессы. Помнится, от кого-то я слышал, что один из предполагаемых браков великойкняжны (мне проще называть ее принцессой) Елизаветы кончился ничем именно из-занеобходимого условия перемены религии. Елизавета воспротивилась категорически.Однако, по всему видно, великая княжна Наталья Алексеевна ничуть не собираетсябыть столь категоричной. С ней вполне можно было бы договориться…

Это особенно обнадеживает в связи с поистине трагическойновостью. Восемнадцать человек в Смоленске, на польской границе, сделалиськатоликами. Об этом узнали в Москве; их тотчас же схватили и силой заставилиобратиться к русской религии. Один из них был тверже других в католическойвере; ему хотели отрубить голову, но наконец и его усмирили, подобно другим.Всех их сослали в Сибирь, где они останутся, пока не раскаются в своемотступничестве от русской религии и не возненавидят религию католическую.

Новость сию преподнес мне известный вам Хакоб Кейт,присовокупив, что насаждение католичества и даже унии в России может встретитьна своем пути столько препятствий, что о них и помыслить-то страшно, не то чтопытаться преодолевать. Он также говорил, что, учитывая пролютеранскуюустремленность Феофана Прокоповича, гораздо реальнее видеть Россию в будущемстраной протестантской.

Его рассуждения меня удручили до крайности, однако лишнийраз привели к выводу, что миссионеров наших в России необходимо будет готовитьс особенной тщательностью. Мы привыкли рассуждать о том, что трудно перечислитьи представить себе все те ужасы, каким подвергается всякий миссионер,вступающий в борьбу с людьми и природой, чтобы проповедовать язычникамЕвангелие, а того пуще – слово Игнатия Лойолы. Нет, мы никогда не отступали ниперед какими ужасами и угрозами. Точно так же, как храбрая армия выдвигаетновые войска на место павших, так и иезуиты идут вперед под знаменем креста сизумительной храбростью и героизмом. Однако нельзя забывать, что никакиеязычники не могут сравниться по окаменелости души и сознания с православнымихристианами, исповедующими греческую веру, и нам не следует забывать об этом…»

* * *

«Ваше преосвященство, за неимением курьера задержался сотправкою сего письма, однако оно и к лучшему, поскольку возникли другиеновости.

Суть их в том, что великая княжна внезапно и очень опаснозанемогла. Остерман, к которому она всегда питала великое доверие, весьма встревожен.Уменя создается впечатление, будто он скрывает истинное положение вещей:уверяет, что недомогание связано с обычным ухудшением грудной болезни НатальиАлексеевны, однако при этом намерен послать курьера к его величеству, которыйнаходится, по своему обыкновению, на псовой охоте. К сожалению, мне никак неудается встретиться с Анной Крамер, ибо общение великой княжны с посетителямипрекращено, ее гофмейстерина находится при ней безотлучно, однако, судя пооживлению Блументроста, лейб-медика здешнего двора, положение этой молодойдевушки и впрямь опасно. С другой стороны, Блументрост не кажется мнедостаточным знатоком своего дела. Например, он и слыхом не слыхал, что вИспании, например, при лечении грудных болезней с успехом применяют женскоемолоко. А ведь от его усилий зависит жизнь сестры императора!

Умоляю вас помолиться за ее жизнь. Уверяю вас, вашепреосвященство, – это будет незаменимая потеря для России, несмотря на то,что речь идет всего лишь о женщине. Ее ум, рассудительность, благородство,наконец, все качества души – выше всякой похвалы. Иностранцы теряют в нейпокровительницу.

Между прочим, ваше преосвященство, скоро исполнится год, какя при этом дворе, и поверьте, этот год стоит двух, проведенных в ином месте.Дай Бог, чтобы не прожить здесь еще года. Зима, кажется, еще и не думаетподступать: вместо снега и мороза по утрам теперь непролазная грязь».

Дашу все слушали как завороженные, однако пуще остальных былпоражен ее рассказом молодой император. Он весь обратился в слух, он не сводилглаз с девушки, которая с первого взгляда очаровала его красотой, а теперьявила такую силу духа, какую не часто и в мужчине встретишь.

С самых первых дней рождения надышавшийся воздухомпридворной жизни, пропитанной ложью, хитросплетениями, злыми кознями иковарством, он мало что знал о чистых помыслах, самоотверженности идобросердечии. Воинская храбрость – да, это поражало его воображение. Однакоона была всегда связана с жестокостью – таковы уж законы войны! А милосердие идругие добродетели человеческие оставались принадлежностью житий святых иотвлеченных нравоучений. Ни разу в жизни ему не приходилось стать свидетелемпоступка, не имеющего под собой никакой корысти, видеть жажду мести не заличную обиду, а во имя справедливости. Петру часто говорили – и Остерман, истарший Долгорукий, и князь Иван, и очаровательная тетушка Елизавета, ииспанский посланник де Лириа, который очень нравился молодому царю, и ещераньше Александр Данилович Меншиков, – да и вообще, чудилось, со всехсторон твердили ему: цель оправдывает любые средства. Но беда состояла в том,что никакой цели Петр перед собой не видел! Слова о величии государстваоставались для него лишь призраком, а средства для достижения этого величиябыли ему подсказаны другими, часто недобросовестными, пекущимися лишь о личнойвыгоде людьми. И почему-то именно сейчас – как ударило! – он впервыеосознал, что живет чужим умом, чужими страстями, чужой враждой и дружбой, чтовсе это ничуть не волнует его, что жизнь его, в сущности, пуста, хотя заполненаразвлечениями с утра до вечера, а часто им посвящена и ночь.

Он помрачнел, задумался, на миг ощутил сосущую тоску… носладким ядом власти уже слишком давно была отравлена его кровь, и этузастарелую отраву не взять было новым, еще толком не осознанным, легкимчувством восхищения перед незнакомой девушкой. Более того! Малейшее сомнение всебе раздражало мальчика, привыкшего кругом срывать цветы восхищения… пустьдаже фальшивые. Ему захотелось хоть как-то, хоть мысленно, восторжествовать наддевушкой, которая заставила его почувствовать себя несчастным. Он сновавообразил ее в своих объятиях, представил ее покорность, ждущий трепет, страхперед ним… перед мужчиной и властелином. И кивнул, довольный, ибо уже решил,что надо делать, – сам решил.