В индейских прериях и тылах мятежников. (Воспоминания техасского рейнджера и разведчика) - Джеймс Пайк

Овладевшие частью наших лошадей дикари с триумфом отошли. Капитан Фицхью тотчас приказал своим людям оседлать лошадей и догнать их, но он не успел — еще один отряд команчей, издавая адские вопли, атаковал нас, но обнаружив, что мы готовы к отпору, сразу же покинули пределы досягаемости наших винтовок. Но до самого утра они так шумели, что спать мы уже не могли, и с оружием в руках мы бодрствовали до первых лучей солнца — к этому времени около нас не было уже ни одного дикаря.

В первой группе нападавших насчитывалось около 60-ти человек — все на прекрасных и крупных американских лошадях, а второй отряд — в основном на пони. Они были вооружены винтовками, луками, копьями и револьверами, которые они использовали совершенно бессистемно — некоторые из них стреляли из луков, хотя в то же время, на их запястьях болтались привязанные к ним их шестизарядные. Одежды на индейцах практически не было совсем — одни были только в набедренных повязках, а другие — в узких охотничьих штанах, но, тем не менее, все — в головных уборах и мокасинах. Некоторые из них были одеты полностью. Команчи — в бизоньих скальпах, а большинство из тех, кто в панике бежал от нас — в перьевых уборах кайовы — некоторые из них стали нашими трофеями. Они очень красивы — их изготавливают из длинных и белых, похожих на лебединые, перья, их кончики окрашены в красный, желтый и черный цвета. Стержень пера пришивается к плотно прилегающей к голове шапочке из оленьей кожи, и расположены так близко друг к другу, что, после водружения на голову, оттопыривающиеся во все стороны перья придают его владельцу невероятно отвратительный вид. Бизоний скальп носится вместе с рогами, они располагаются в верхней части головы и так хорошо очищены, что почти ничего не весят. Та часть морды бизона, что находится ниже глаз, отрезается, а вот шея и горб свисают по спине, так что она вся прикрыта мехом, а иногда он дополнительно украшается орнаментом из бисера. Лица дикарей разрисованы самым безобразным образом — основные цвета — черный, красный, желтый и белый.

Часть боя велась врукопашную, и дикарям удалось захватить семерых наших людей и унести с собой всех своих убитых и раненых, так что нам не удалось точно установить их потери, хотя они, должно быть, были серьезными, несмотря на то, что бой происходил ночью, да еще при низкой луне. Судя по всему, всего было около семисот индейцев, и, скорее всего, это число скорее занижено, чем завышено.

Наши потери в этом бою — 7 человек, 46 лошадей и 7 мулов. В темноте гнаться за дикарями не имело смысла — ведь после ее окончания мародеры были уже далеко, и задолго до того момента, когда мы могли бы догнать их, мы были уверены, что их полчища наверняка окружат и уничтожат всех нас. Тем не менее, полковник провел разведку местности в радиусе примерно 10-ти миль, но не узнал ничего нового, за исключением того, что техасских рейнджеров в этих местах ждут большие неприятности.

Мы немедленно уничтожили все наши вещи и кухонные принадлежности — все, что нам было необходимо для сохранения жизни, и сразу же отправились в Белнап. Палатки, седла, чересседельные сумки, все, что горит, полетело в огонь, котелки, тарелки, сковородки и топоры сломаны и погребены в зыбучих песках. Поскольку многие из наших людей остались без лошадей, нам пришлось как-то приспосабливаться к вновь сложившимся обстоятельствам. Марш начали пешие, затем пошли верховые, и вот таким образом мы преодолели огромную равнину, которая просто кишела луговыми собачками. Некоторых из них мы убили и съели, но поскольку боеприпасы наши практически закончились, мы стреляли только тогда, когда это было действительно необходимо.

Воды не было, мы изнемогали от жажды. Вся эта равнина, по сути, являлась огромной бесплодной пустыней, и чтобы одолеть ее нам требовалось пройти не менее ста миль. Страдания людей достигли таких размеров, что на второй день после нашего разгрома наше командование предстало перед призраком открытого мятежа — солдаты требовали позволить им свободно уйти, офицерам пришлось применить все свое красноречие, чтобы не дать им в поисках воды и пищи разбежаться в разные стороны. Майор Фицхью лег на землю и умолял, чтобы кто-нибудь застрелил его и таким образом положил конец его страданиям, а капитан Вуд — совершенно выбившийся из сил — просил нас идти дальше, а его самого бросить на произвол судьбы.

Как же, все-таки, по-разному ведут себя люди, когда им случается попасть в столь тяжелое положение! Майор Фицхью отчаялся и сдался, в то время как его брат Габриэль, страдая точно так же, как и он, только укрепился в своей решительности. Капитан Вуд — крупный и сильный мужчина — еле держался на ногах, а другие — значительно менее мускулистые, быстро и уверенно шли вперед.

Не успев пройти достаточно далеко по этой равнине, мы поняли, что из-за недостатка воды не сможем одолеть ее, и нам снова пришлось искать берега Ред-Ривер. Воды в ней было предостаточно, но вот путь к ней на многие мили изобиловал валяющимися повсюду острыми обломками кремня и слюды и, кроме того, был чрезвычайно холмистым, наши ноги страшно страдали от такой прогулки по камням и песку, а наши глаза просто выгорали от палящих лучей немилосердного солнца. Но у нас не было выбора, мы не могли умереть от жажды.

Я так плохо чувствовал себя из-за отсутствия воды, что, найдя у подножия огромного 9-ти футового соляного валуна нечто вроде наполненной холодной и соленой водой пещерки, я плюхнулся в нее весь, как был, в одежде, и наслаждался купанием до тех пор, пока ко мне не подъехал полковник Джонстон, который приказал мне идти на юг, найти воду и сообщить об этом револьверным выстрелом. Затем прибыл мой компаньон — верный чероки Джон Сосье, с лошадьми и несколькими флягами, чтобы в них привезти голодным людям воду. Примерно в 7-ми милях от того места, где я расстался с полковником, на южном берегу Ред-Ривер я нашел ручей, и когда я достиг его, моя жажда уже так разбушевалась, что я прыгнул в воду, сделал огромный глоток, а затем прокатился по прохладным волнам, испытывая такое удовольствие, какое только может почувствовать человек. А потом я обнаружил, что вода, которую я пил, была нестерпимо горька, но надеясь, что чуть дальше она будет намного лучше, я не поленился проплыть дальше, но она была все же очень соленой. Я слегка растерялся, но вспомнив о том, в каком состоянии мои спутники, и о том, что им нужна вода, я решил переплыть реку, чтобы попытаться найти родник на противоположном берегу. Я непрерывно пробовал воду на вкус, решая при этом сразу две задачи — проверял, пригодна ли она для питья и освежал мой иссохший язык, и, к моему удивлению и удовлетворению, на середине речушки я выяснил, что там на вкус она сладкая и приятная. Я сразу же вернулся на берег и выстрелил из своего револьвера, подавая таким образом измученной команде сигнал, что им стоит еще раз напрячься и всем вместе собраться здесь. Я сделал несколько выстрелов и, наконец, слышал три ответных. Теперь я знал, что полковник услышал меня, и в полной уверенности, что команда придет очень скоро, я приступил к исследованию ручья, чтобы узнать, откуда пришла сладкая вода, и выяснил, что она вытекает из расположенного в полутора милях выше по течению родника. Здесь мы снова несколько раз пальнули и, несмотря на то, что нас разделяло немалое расстояние, мы получили ответ.

Я сразу же наполнил все фляги и отправил Джона верхом на его лошади, чтобы он подкрепил команду, и по его прибытии бесценное сокровище бережно было распределено как между самыми страждущими, так и теми, кто в изнеможении лежал на тропе. Поскольку делать мне теперь было совершенно нечего, я улегся и крепко заснул, а проснулся только от стука копыт лошади Джона, который постарался вернуться к роднику как можно скорее.