Мораторий на крови - Марк Фурман

На сей раз зал оказался полупустым. Калистратов с Фальковским уединились за столиком в дальнем углу за массивной, времен послевоенного интерьера, мраморной колонной.

— Неси все разом, Михалыч, — обратился Калистратов к официанту. — Две солянки, две котлеты по-киевски, салатики из помидорчиков, пару хачапури, минералку без газа.

— Что-нибудь покрепче минеральной? — Михалыч, седоватый представительный мужчина в светлом костюме и при бабочке, на правах давнего приятеля подмигнул Калистратову.

— Разговор серьезный, вот я и прихватил лишь бутылочку сухого. Но по пятьдесят коньячку для затравки не помешают. И, бекицер («быстро» на идиш. — Авт.), время — деньги.

Едва Михалыч отошел от стола, редактор извлек из дипломата бутылку «Мерло», открыв ее штопором от перочинного ножа, разлил вино по бокалам. После столь странного звонка неизвестного ему было что сказать Фальковскому. Новость, если она подтвердится, что и говорить, — сенсационная. И как на нее среагирует Анатолий?

— Поздравляю, Толик! — Калистратов поднял бокал с вином. — Давай чокнемся, старик.

— За что? — вяло поинтересовался Фальковский. — Напрасно ты меня в этот оазис разврата затащил, выпить можно было и в редакции.

— А вот и не напрасно. Пей до дна, тогда узнаешь, что к чему. — И уже на волне охватившего его энтузиазма, схожего с эйфорией, редактор закончил: — Возрадуйся, дружище! По непроверенным пока данным, Милославского все-таки расстреляли.

— Я об этом знаю. Мне вчера вечером подруга Ани по университету позвонила. У Кати Сычуговой мать в централе работает… Согласись, Илья, с такими новостями не шутят…

Рука Фальковского дрогнула, из нее выскользнул недопитый бокал. По белой скатерти расползлось темно-красное, схожее с кровяным, пятно.

— Мне тоже не до шуток, поэтому и зазвал тебя сюда. Выйдем, перекурим, пока уберут и заменят скатерть. Есть у меня идея, надо бы все обсудить — и за дело.

Миновав кладбищенские ворота, черный джип «Чероки» выехал на главную аллею, проехав с полкилометра, свернул направо. В машине находились четверо: Калистратов с сыном Александром, Фальковский и грузный седой мужчина в спортивном костюме «Адидас». Дневная жара спала. Влажный после недавнего грибного дождика асфальт благодатно дышал свежестью. Край солнечного диска прощально мелькнул за стволами деревьев и пропал. Смеркалось…

Машина остановилась в нескольких метрах от бетонной стены. Калистратов, сидевший за рулем, выключил мотор:

— Это где-то здесь, мужики. Бери лопаты, Александр, и выходим.

Все четверо вышли из джипа. Мужчина в «Адидасе» закурил, присев на скамейку за резной чугунной оградкой. Рядом поставил потертой кожи фибровый чемоданчик.

Могилу, указанную незнакомцем, нашли быстро. На общем фоне надгробий и крестов выделялся невысокий холмик со свежевскопанной землей и грубо выструганной табличкой с обозначением «73-а».

— Бесфамильная, ни венков, ни цветов. И номер сходится, — заключил редактор. — Что ж, начнем. Ты у нас, Сашок, главная ударная сила, — обратился он к сыну.

Высокий, с короткой стрижкой, спортивного сложения парень, отбросив в сторону табличку, начал копать. Вторую лопату попытался взять Фальковский.

— Ты, Соломонович, пока с доктором перекури, а мы с сынком, как в деревне на грядках, повкалываем. Настанет и твой черед, посиди пока на скамеечке, отдохни.

Фальковский недовольно глянул исподлобья. Однако не ослушался, сел рядом с мужчиной, достал пачку сигарет, щелкнул зажигалкой. Его соседа, Сергея Карловича Гуреева, журналисты знали давно, с той поры, когда тот стал главным судмедэкспертом Тригорска. В прошлом фронтовик, рядовой санвзвода, после войны окончив мединститут, избрал редкую среди врачей профессию. Имя Сергея Гуреева, занимавшегося наиболее сложными делами — убийствами, изнасилованиями, смертью при неочевидных обстоятельствах — в Тригорске было на слуху. И, хотя вот уже лет пять, как он вышел на пенсию, поговаривали, даже начал писать мемуары, по старой памяти журналисты не раз обращались в чисто житейских ситуациях за консультациями к старому врачу. Однако на этот раз, не без колебаний, только после настойчивых просьб и как давний приятель Калистратова, Гуреев согласился участвовать в столь странной эксгумации.

Двумя часами ранее редактор отыскал эксперта на даче. Между ними состоялся откровенный разговор, и доктор был в немалой степени удивлен, что именно ему предложили опознать тело предполагаемого насильника-убийцы.

— А не обратиться ли тебе, Илья Борисович, в областное бюро судмедэкспертизы? Оформим все официально, давай я позвоню его начальнику Литвинову, он, кстати, мой ученик.

Вот тут Калистратов и растолковал врачу, что, поскольку предполагаемый Милославский захоронен тайно, под видом некоего туберкулезника, причина смерти его отнюдь не ясна. А вскрытие уже произведено, но нет официального заключения, и появится оно не скоро, — вот ему, как независимому судмедэксперту, и следует попытаться установить истину. Проще говоря, подтвердить факт и причину смерти того, кто захоронен в могиле 73-а, тогда и тайное станет явным. И установление правды больше всего интересует несчастного, не находящего себе места Фальковского, отца столь трагически погибшей Ани, доброго знакомого его же, Гуреева.

После того, как комья земли убрали с крышки, и Александр монтировкой вскрыл гроб, в могилу спустился Гуреев. Натянув на руки анатомические перчатки, бывший судмедэксперт склонился над телом покойного, откинул покрывавшую его простыню. Стоявший рядом редактор фонариком осветил лицо трупа.

Из деревянного короба в остывающее от дневного зноя ночное небо было устремлено в короткой желтоватой щетине худощавое лицо, с рыжеватой бородкой, блестевшими на бледном лбу капельками пота.

— Гляди, Сергей Карлович, покойник вспотел, — удивился Калистратов. — И ведь недаром в народе говорят, что у мертвых и щетина растет…

— Мало ли что, Илья, в народе говорят. Впрочем, есть действительно такой феномен, посмертная переживаемость тканей. — Судмедэксперт вытер лицо покойника краем простыни. — Отсюда и пот. Можно фотографировать, только не берите меня в кадр.

Ночную темень разрезали яркие вспышки. Александр, стоявший рядом, сверху заснял лицо трупа.

— Пойдем дальше, — Гуреев, закрыв блестевшие в темноте глаза, ощупал голову лежащего. — Давай-ка, Илья, перевернем его на левый бок. Сзади на затылке нечто прощупывается, надо бы взглянуть поближе. Ты берись за руки, я за ноги, и поворачиваем.

После того как тело повернули, голову осветили фонарем. Присевший на корточки Гуреев опустился на колени.

— Труп уже вскрывали, и совсем недавно. Имеем налицо две ушитые раны на затылке, обе рядом, в сантиметре друг от друга. Похожи на входные огнестрельные отверстия, а коль так, должны быть и выходные раны. Теперь светите сюда, прямо на мои пальцы.