Парижское эхо - Себастьян Фолкс

Я шел вдоль железнодорожной эстакады; слева от меня шумела черная река. В голове все смешалось, и я никак не мог поверить, что встретил девушку-призрака со старинной черно-белой фотографии в самом обычном поезде парижского метро. Я уже не помнил, что увидел в отражении старика. В другой раз я бы об этом задумался, хотя бы на минуту-две. В любом случае в реальность я вернулся, увидев на причале памятник.

Передо мной стояла группа бронзовых фигур. На лицах у них застыло отчаяние. К тому моменту уже стемнело, поэтому деталей я разглядеть не мог, но, похоже, здесь собрались все поколения: родители с грудным ребенком, бабушка и дедушка с ребенком постарше, девочка с куклой в руках и молодая женщина – может, сестра, – которая прилегла, опершись о чемодан. Они выглядели как беженцы. Когда я подсветил их фонариком телефона, металл окрасился в зеленый цвет, и весь монумент приобрел грубоватые очертания, словно скульптору пришлось экономить на материале. На постаменте я прочитал надпись: «РЕСПУБЛИКА ФРАНЦИЯ. ПОСВЯЩАЕТСЯ ЖЕРТВАМ РАСИСТСКИХ И АНТИСЕМИТСКИХ ПРЕСЛЕДОВАНИЙ И ПРЕСТУПЛЕНИЙ ПРОТИВ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ, СОВЕРШЕННЫХ ПО РАСПОРЯЖЕНИЮ ТАК НАЗЫВАЕМОГО «ФРАНЦУЗСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА». 1940–1944 ГГ. МЫ НИКОГДА НЕ ЗАБУДЕМ».

Перед словом «CRIMES[27]» стоял артикль «DES», но буква «И» отвалилась. Должен сказать, надпись меня озадачила. Я понимал, что в ней скрывалось какое-то важное послание, но язык был таким обтекаемым, словно тот, кто это написал, очень не хотел в чем-то сознаваться, но в итоге ему пришлось.

Трудно сказать, что обо мне думала Ханна. Скорее всего она презирала меня, потому что я был слишком юн. Но в то же время своих чувств она немного стыдилась, потому что я к тому же был африканцем. Пусть и не такое уж малочисленное, но все-таки меньшинство (когда с нами еще жила Сандрин, я рассказал им историю «черноногих», алжирцев, берберов и бедуинов). Может, Ханна хотела доказать самой себе, что у нее нет предрассудков по отношению к таким людям, как я, но ей с трудом удавалось скрыть ужас во взгляде каждый раз, когда я оставлял кроссовки в коридоре или того хуже – в гостиной. И все же порой я чувствовал, что ей нравится моя компания, иначе в ее странноватой жизни не было бы ничего, кроме прошлого и мертвецов.

Как и предсказывала Сандрин, в конце концов Ханна разрешила мне остаться в квартире на испытательный срок. У нее были очень строгие правила посещения ванной комнаты, да и вообще я быстро понял: малейшая оплошность с моей стороны – и она отправит меня обратно в «Сараево» быстрее, чем я успею сказать «TangFreres».

И все же, когда она согласилась, я испытал такое облегчение, что решил всерьез постараться.

– А что, этот Джулиан Финч – он твой парень? – спросил я как-то раз во время совместного ужина.

– Что? Конечно нет. Он просто приятель, мы познакомились десять лет назад.

– Получается, и он в каком-то смысле историческая фигура.

Ханна рассмеялась, и я понял, что никогда прежде не слышал ее смеха. На самом деле мне было интересно, занималась ли она с этим Джулианом сексом, да и вообще занималась ли она сексом хоть с кем-то, или, может, она уже слишком старая, или ждет мужчину, который бы на ней женился.

Насмотревшись фильмов и сериалов, я решил, что в отличие от Лейлы, Васи, Каширы и других девчонок, с которыми я дружил в Марокко, американки могут без раздумий переспать с любым парнем, если тот им нравится. Помню, в одной старой американской комедии был отличный момент, когда героиня – молодая девушка из Нью-Йорка – очень долго перечисляла мужские имена; это были имена мальчиков, с которыми ее соседка по комнате, называвшая себя девственницей, «развлекалась» на первом свидании.

Но такое поведение никак не вязалось с серьезным характером Ханны. Небольшого роста, стройная, с двумя седыми волосками в густой темно-каштановой шевелюре, она редко красилась и обычно ходила в джинсах; правда, когда встречалась с Джулианом, она немного прихорашивалась: красила губы и надевала юбку. Она, конечно, была не красавица, уж прямо скажем, не Лейла, но выглядела вполне привлекательно, особенно когда, разнервничавшись, откидывала рукой волосы с лица.

Вдруг она снова вернулась к моей непреднамеренной шутке про Джулиана, отчего в воздухе на мгновение повисла неловкость.

– Иногда мне кажется, что мертвые незнакомцы – единственные мои друзья, – сказала Ханна, наливая себе уже второй за тот вечер бокал вина. – Порой я чувствую с ними какую-то связь, которой нет, когда я общаюсь с настоящими людьми – например, с однокурсниками, коллегами или соседями. Думаешь, это странно?

Знаете, кого она мне напоминала? Мисс Азиз. Каждый раз в конце лекции та пыталась заставить нас «подумать самостоятельно». Чтобы заманить нас в обсуждение какой-то темы, она начинала рассказывать совершенно безумные вещи, и рано или поздно одному из нас, студентов, приходилось заговорить.

Ханна протянула мне бутылку. Вино я не любил, но сказать об этом прямо было как-то неудобно, поэтому я кивнул, и она налила мне немного в пустой стакан, из которого я пил за ужином воду.

– Так что ты думаешь, Тарик?

Она что, пьяная? Неужто с двух бокалов? За всю свою жизнь я выпил так мало вина, что даже не знал, сколько нужно, чтобы напиться. Может, двух бокалов было вполне достаточно.

– О чем?

– Думаешь, это странно, – переживать о мертвых незнакомцах сильнее, чем о живых людях рядом с тобой?

– Не знаю.

– Да ладно тебе! У тебя должно быть хоть какое-то мнение. Подумай об этом!

Но думать я мог только обо одном: у меня была своя комната в теплой квартире с батареей. Я покупал продукты и старался не разбрасывать свои вещи, но просить от меня чего-то большего? Если вместо нормальной аренды хозяйка квартиры собирается требовать от меня разговоров…

На самом деле мне хотелось рассказать ей про ту девушку из фотоальбома и как я шел за ней до подъезда. Но я боялся, что Ханна рассмеется и скажет, что я все выдумал. А то и вовсе выкинет меня на улицу, окрестив охотником за женщинами.

– Ну давай, Тарик! Скажи хоть что-нибудь!

Прокашлявшись, я заговорил:

– Ладно. Кое-что я расскажу. На днях я спускался в метро «Сталинград» и увидел там девушку, молодую женщину, которая шла мне навстречу. Я почувствовал, будто мы с ней уже встречались. Может, в другой жизни. Хотя нет, не так. Я почувствовал, что она – моя вторая половина, человек, с которым мне суждено провести всю оставшуюся жизнь. Нет, и это не то… Не могу объяснить.

– Продолжай, пожалуйста. – Ханна улыбалась, но по-доброму, без насмешки.

– Что-то в ней как будто говорило со мной – но не с тем, кто я сейчас, не с тем парнем, который постоянно разводит вокруг бардак и работает в дерьмовой забегаловке. Мне казалось, она была предназначена мужчине, в которого мне только предстоит превратиться, мужчине, которым я уже и так являюсь где-то в глубине души. Он старше и лучше меня, но он уже там, под всей моей неуклюжестью и прочей ерундой, с которой живут все молодые, и все подростки, и все такие же, как я.