Парижское эхо - Себастьян Фолкс

– Думаю, со мной случалось нечто подобное, – сказала Ханна, а потом спросила: – И что же ты сделал?

Такой реакции я не ожидал. Я был уверен, что она надо мной посмеется. Я ответил:

– Пошел прогуляться, чтобы немного проветрить голову.

– А где находится «Сталинград»? Не могу вспомнить.

– Знаешь, где бульвар де ля Виллет? Ля Шапель? Вот в тех краях. Гадкое местечко. В верхней части канала. Помню, что я вышел туда через рю де Танжер и рю Марок. Из-за этих названий я тогда еще вспомнил о доме. Там же мне попался какой-то магазин, в котором продают ловушки для крыс.

– Значит, Танжер, – задумчиво протянула Ханна. – Что-то такое припоминаю. Кажется, это название попалось мне на днях в моем исследовании.

Она взяла со стола большой блокнот.

– Ну да, вот же. Жюльетт Лемар. Я слушала запись ее воспоминаний. Судя по голосу, она была замечательной женщиной. Жила на рю де Танжер со своими родителями.

– Бедная Жюльетт. Может, в те времена район был получше.

– Они были бедны, но район, по-моему, считался вполне приличным. И вот еще… Каждый день она садилась в метро на станции «Обервилье – Бульвар де ля Виллет». – Ханна посмотрела на меня поверх блокнота. – Я проверила по карте, и оказалось, что такого метро больше нет.

– Давай посмотрим в интернете. Если с вай-фаем все в порядке.

Я достал телефон и, чуть повозившись, наконец нашел нужную информацию. Прочитав статью по первой ссылке, я сказал:

– Изначально станций было две: «Рю Обервилье» и «Бульвар де ля Виллет». Их объединили в 1942 году. А в 1946-м «в честь победы русских войск под Сталинградом, часть бульвара переименовали в площадь Сталинграда». Тогда же название поменяла и станция метро.

– Так это одно и то же место.

– Да.

В комнате воцарилась тишина. Ханна задумалась и теперь была где-то далеко. Полагая, что она ждет от меня продолжения, я спросил:

– А французы и русские воевали на одной стороне?

– Некоторые да. Но большинство воевало на другой.

– То есть все было сложно?

– Да. Под конец многие переметнулись.

Голос Ханны стал совсем чужим, словно она потерялась где-то в перипетиях прошлого и совсем забыла о моем приключении.

– Значит, Жюльетт была замечательной?

Ханна взглянула мне в глаза.

– Очаровательной, да. Хотя, конечно, судить я могу только по голосу.

– Думаешь, она была красивой?

– Может быть. А при чем тут это?

– Но как ты думаешь?

– Ну… Поклонники у нее точно были. У нее такой голос… Скромный, но в то же время уверенный.

В конце концов я все-таки дождался ответа от Лейлы. Она писала: «Как же тебе повезло! А у нас скоро экзамены. Мисс А. куда-то пропала. Говорят, заболела, но я думаю, что она вернулась на родную планету! У Найат появился мальчик, представляешь? Ему 12! Билли говорит, что побьет его, если увидит рядом с домом. Вчера в Медине я встретила твою мачеху, но она убежала прежде, чем я успела что-то сказать. Надеюсь, ты хорошо проводишь время. Присылай фотки. Целую. Л.».

Я несколько раз перечитал сообщение на случай, если вдруг проглядел какие-то слова: например, «ужасно по тебе скучаю» или «вот ссылка на фотографию моей груди». Но сообщение не изменилось. Оставалось только надеяться, что в слове «целую» прячется какой-то тайный смысл. Спустя несколько дней, убедившись, что никаких других смыслов в сообщении нет, я его удалил.

Дважды, отработав утреннюю смену, я снова ходил к мосту Бир-Акем и стоял там напротив темно-бордовой двери. Происходило это примерно в то же время, что и в первый раз. Девушка не объявлялась. Конечно, я не знал, зачем она вообще туда приходила: может, работала где-то поблизости или навещала подругу. А может, ей понадобился крысиный яд.

На третий раз я решил попытать удачи с самого утра. В тот день я работал в вечернюю смену и, встав пораньше, снова пошел к мосту. В поезде я подобрал старую газету и в шесть тридцать уже стоял напротив темно-бордовой двери.

Заняться мне было нечем, поэтому я решил почитать. В газете писали только про политику, торговлю и войну. Как студенту экономического факультета, мне полагалось интересоваться такими вещами, но, по правде говоря, прочитанное меня совсем не тронуло. Кажется, я впервые прочитал газету от корки до корки. Что сказать… Не думаю, что захочу повторить этот опыт в ближайшем будущем.

Иногда дверь открывалась, и оттуда выходили люди: старики, дети, молодые парни и девушки в джинсах и наушниках-затычках. Туда-сюда бегали строители и курьеры… Вскоре поражение стало очевидным: она здесь не жила, в лучшем случае навещала подругу, которая просто поделилась с ней ключами от домофона – для удобства.

Я уже почти смирился, как вдруг, в семь пятнадцать утра, дверь снова отворилась, и на пороге показалась знакомая фигура. На ней было то же самое пальто до колен и смешная шляпка. Таблетка? Так их, кажется, называют? Выглядела девушка стильно, но немного старомодно – в двадцать первом веке так точно никто не одевается. Ее образ больше напоминал о военном времени – когда была сделана та фотография.

К моему удивлению, она не пошла налево к мосту Бир-Акем, а повернула направо. Вслед за ней я шагал по маленьким улочкам, пока наконец не вышел к просторной площади, за которой начиналось Марсово поле. По левую руку, где-то вдалеке, виднелась Эйфелева башня. Поравнявшись с Эколь Милитер[28], я заметил в стенах здания вмятины, похожие на следы от пуль. Девушка не стала спускаться в метро, свернула налево, потом направо – на рю де Гренель, – потом спустилась по переулку и впорхнула в какую-то лавочку. Все это время я держался от нее метрах в двадцати. Подождав с минуту, я решил прогуляться мимо окна и посмотреть, куда же она меня привела. Оказалось, это было ателье – на стекле витрины я прочитал крошечную надпись: «Retouches. Transformations. Tons vetements»[29]. Я увидел, как в глубине помещения, за рядами швейных машин и грудами одежды, девушка сняла пальто и с кем-то заговорила. Видимо, она тут работала. Запомнив название улицы – рю де л’Экспозисьон, – я побрел обратно, домой.

В конце концов решение оставить Тарика в квартире на испытательный срок далось мне легко. Он постоянно пропадал на работе, и, бывало, мы целыми днями не видели друг друга. Когда-то давно я тоже была молодой и приехала в Париж совсем одна. Помня, чем тогда обернулась моя собственная поездка, я немного переживала за Тарика. Квартирант из него, конечно, так себе, но другой компании на тот момент у меня не было. Возможность поработать в уединении – это замечательно, однако настоящее одиночество – это чрезвычайно болезненное состояние.