Одуванчики в инее - Маргарита Зверева

Мир, город, наш двор были готовы к новой битве. И мы решили запустить на поле боя нашего отважного гладиатора Макарона.

За ту пару недель, в которые уже велась наша новая игра, я успел прилично изучить распорядок дня и привычки нашей бессмертной колдуньи и ее посетителей. Так что когда Макарон собрался с духом и вызвался добровольцем на следующий выход в свет, я не сомневался ни минуты, когда и к кому его пристроить.

Помимо вечерних посиделок, к мадам Кукаразовой по четвергам наведывался один настолько обыкновенный с виду господин, что среди прочих членов этой пестрой компашки он выглядел прямо-таки вызывающе.

Господин был среднего роста, средней упитанности и со средне-скучающим выражением длинного лица. Ходил он всегда в черном костюме и черном пальто, с черным портфельчиком в руке и с черной шляпой на беспощадно седеющей голове. Единственной изюминкой были длинные серые усы, за которыми его губы прятались, как за щитом.

Приходил он всегда уставший и уходил тоже уставший, и только по его приподнятым уголкам глаз можно было догадаться, что провел он время не в паспортном столе. Пару раз я караулил его у выхода из нашей арки и видел, как он коротко останавливался у киоска господина Дидэлиуса и смотрел на дверь, так ни разу и не зайдя. Когда я спросил о нем самого господина Дидэлиуса, тот только повел плечами и снова застрочил на своей печатной машинке.

Итак, мы в очередной четверг сидели с Макароном одним этажом ниже того, на котором находилась квартира нашей колдуньи, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, и делали вид, что меняемся наклейками с изображениями разных пород драконов.

Когда-то давным-давно у меня был порыв коллекционирования, доселе дремавший в недрах моего сознания, и я на карманные деньги целого месяца приобрел альбом и несколько пачек наклеек. После того как я заполнил этой красотой половину альбома, мне это дело, естественно, наскучило. Но вот хотя бы теперь наклейки пригодились для отвлекающего маневра.

Макарон был не при деле. Он нервничал и все время косился наверх, хотя увидеть что-либо сквозь потолок и лифтовую клетку было невозможно. Холодная лестничная площадка была наполнена приглушенными звуками сериалов, реклам и отдельными настоящими голосами. Они-то и доносились из-за двери Ляльки Кукаразовой.

Вдруг я почувствовал, что кто-то за нами наблюдает, и с опаской огляделся вокруг. Вычислить пару любопытных глаз было несложно. Занавеска с цветочками на двери по правую руку от нас была отодвинута, и за ней кукожилась Сигимонда.

Как известно, в каждой деревне есть свой Иванушка-дурачок, а в каждом подъезде есть свой сумасшедший. Сигимонда была сумасшедшей нашего подъезда. Старая, как морская черепаха, и высохшая, как пустынный богомол, она только изредка покидала свою мизерную комнатушку, чтобы сбегать за чем-нибудь съестным и наведаться в киоск господина Дидэлиуса.

Тогда ее юбки подметали пыль на дорогах, а платки и шарфы развевались по городским ветрам, и на любопытные взгляды прохожих она отвечала изумленными, желтыми глазами лесной совы. На белых костлявых пальцах ее светились камни столь древних, но шикарных колец, что неволей приходилось поражаться той вопиющей несправедливости, что вещи, в отличие от их владельцев, не старели и не умирали. Сигимонда ни разу еще ни с кем не разговаривала, и принято было считать, что она вовсе немая.

У бабинца, разумеется, были свои теории и предположения по поводу ее прошлого и настоящего. Охотно поддерживалась и развивалась версия о том, что богатый муж застал ее с любовником и выставил непутевую жену из дома с тем, что на ней было. Бедной аристократке пришлось найти облезлую дыру и смириться с нищетой, на чем она, собственно, и рехнулась. Эта история всем нравилась своей поучительностью, хотя сам бабинец был очень даже не против внесупружеского мужского внимания, как мне доводилось слышать.

Квартирка Сигимонды и вправду была значительно меньше всех остальных в нашем подъезде, потому что резвые соседи смогли оттяпать себе юридическими путями добрую часть ее имущества. Этими резвыми соседями были родители Макарона, Гаврюшки и Василька, прорубившие после кровавой бумажной битвы дырку в потолке и создавшие себе что-то наподобие дворца, если судить по нашим дворовым меркам. После этого тете Юле люто завидовал весь бабинец, зашедшийся в фальшивых похвалах и восторге, но в глазах его она значительно выросла. Дети же стыдились даже подниматься на второй этаж незаконных хором и каждый раз опускали взгляд, когда видели где-то вдали спешившую за покупками, сгорбившуюся Сигимонду с развевающимися серо-фиолетовыми кудрями, или когда просто проходили мимо ее двери.

Но сейчас что-то было не так, как обычно. Желтые глаза Сигимонды не таращились и не бегали, а спокойно глядели на меня. Знающе, как мне показалось. Она просто стояла и смотрела, в то время как ее призрачные пальцы держали занавеску, и слегка улыбалась. Я сглотнул и постарался приподнять уголки рта, но вышло, по-моему, не очень. Тут Сигимонда уже явно и почти что заговорщически ухмыльнулась, подняла указательный палец вверх, кивнула и пропала за еле колохнувшейся занавеской.

Этажом выше скрипнул замок, и отворилась дверь. Рядом со мной остолбенел Макарон.

– Ну, что ж, – послышался приятный и очень выдержанный мужской голос. Мне сразу представилась семья, в которой к ужину принято наряжаться и спрашивать разрешения, перед тем как встать из-за стола даже на минутку. – Как всегда, ваша компания была безмерно приятна, почтеннейшая. И как всегда, очень жаль, что надо прощаться.

– И как всегда, вы знаете, что совсем скоро мы снова увидимся, – ответила Лялька Кукаразова, и я вздрогнул.

Мне и ранее доводилось слышать ее голос крайне редко, а теперь, когда мы возвели ее практически в небожители, такие явные знаки земного, человеческого пребывания просто вводили меня в ступор. Заговори бы вдруг чердачное привидение Василька, я был бы менее удивлен.

Мимо нас наверх лениво протащился лифт и, страдальчески охнув, открыл свои двери перед прекрасным незнакомцем. Мы бросились вниз по лестнице. Тихо, еле касаясь ногами каменных ступенек. Внизу мы всем нашим невеликим весом налегли на тяжелую дверь, выскочили во двор и помчались к арке. Другого выхода не было, и господин неизбежно должен был пройти через нее.

На улице было холодно, но довольно солнечно и сухо, что было хорошо. Следить за кем-то с мокрыми ногами наверняка не очень приятно.

Тяжело дыша, мы остановились у пустующей подстилки Мистера Икса.

– Что-то я его уже несколько дней не видел, – отрывисто проговорил облокотившийся о красную стену Макарон.

– Да, – кивнул я. – Потом вернется весь мечтательный и потрепанный, и гадай себе до конца своих дней, где он пропадал. Ты, давай, возьми себя в руки! Нельзя уже в начале пути выглядеть, как будто ты только что на Монблан взошел.

Макарон еще больше покраснел и вовсе перестал дышать. По двору спешили шаги.

– Помни, главное – держаться так далеко, насколько возможно, но и так близко, как необходимо, – деловито прошептал я, как опытный сыщик.