«Крот» - Павел Барчук

«кровавого карлика». По сути, откровенно угрожал. И Нина Ивановна, конечно, боялась. Панически боялась и осведомленности Вадима, и его злых, хододных глаз.

Чертов Вадим… Как? Откуда? Из записей отца Ниночка поняла, папенька отрекся от родителей, сменил фамилию, а затем попытался тщательно замести свой след. Потому и переехал в захолустье. Скорее всего, люди из Комитета Государственной Безопасности все равно прекрасно знали, где поселился сын Рюмина. Но… Вадим каким боком к этой структуре?

Конечно, угрозы начались не сразу. Поначалу он был милым, заботливым и обаятельным. Пока Ниночка не заикнулась о том, что не желает подглядывать и подслушивать на заводе. Вот тогда открылось истинное лицо Маркова.

Значительно позже Нина Ивановна поняла, этот мужчина никогда ее не любил. А сама она — редкая дура. Поверила красивым словам. Решила, вот он принц. А принцу нужна была послушная служанка. Все очень просто.

Конечно, Филатова прекрасно осознавала, для чего Вадим требует докладывать ему о всем, что происходит на заводе. Просто боялась сказать это вслух. И уж тем более, боялась задать прямой вопрос Вадиму. Своим поступкам она тоже отчет вполне могла дать. Ее используют, чтоб шпионить. Догадаться несложно. Соответственно, сам Вадим — предатель, который работает на врага. Вот такая получилась в итоге страшная сказка про Принца.

Тем более, еще яснее все стало после ситуации вокруг семейства Масловых. А вернее, вокруг их внезапной кончины.

Нина Ивановна вообще никогда не думала, что она настолько может бояться кого-то. А вот Вадима боялась до одури. И ещё боялась, вдруг он выполнит свое обещание. Донесет, куда надо, кем в реальности является гражданка Филатова.

К счастью, в последнее время Марков появлялся все реже. Практически пропал. После того разговора об Анне Степановне он так и не приехал больше. Вернее…после того, как Калинин помог разобраться с поручением Вадима. После того, как они…

Ниночка тряхнула головой, отгоняя дурные воспоминания и не желая даже мысленно произносить слово «убили». Чертов Вадим с его угрозами, чертов отец с его любовью к мемуарам, чертов дед и чертов Максим Сергеевич. Как бы им всем икнулось раз несколько. А кое-кому — в гробу перевернуться. Сволочи… Сами сдохли, а ей, Ниночке, слабой женщине, теперь приходится отвечать за чужие грехи.

Максима Сергеевича, кстати, Нина Ивановна особо в данный момент ненавидела.

Вернее, чувства, которые она испытывала к Беляеву, были очень противоречивыми. С одной стороны — жгучая злость, с другой — он все равно казался ей безумно привлекательным. Впрочем, наверное первое вытекало из второго. Максим Сергеевич ни в какую не поддавался попыткам Ниночки прибрать его к рукам. И такое с ней произошло впервые. Чтоб мужчина отказался от внимания Филатовой — это нонсенс. Но Беляев будто издевался. Маячил перед носом Нины Ивановны, раздражая и провоцируя. То, что он, вообще-то, вроде как по делу прибыл на завод, Филатова не думала. Она твердо решила, Максим Сергеевич послан ей в наказание.

Ниночка прошла мимо столов, которые постепенно занимали работники завода, взяла поднос, направилась к раздаточной и пристроилась в самый конец очереди. Сейчас — обеденный перерыв, поэтому народу набежало много. Те, кто не брали еду из дома, всегда приходили покушать в столовую.

— Лишь бы пожрать…– Пробормотала Филатова себе под нос.

На нее тут же обернулась стоящая впереди дама. Лицо этой дамы было Ниночке знакомо. Вроде бы, из пятого цеха она. Но не точно. Да и какая к черту разница…

— Что такое? — Нина Ивановна даже не скрывала своего раздражения. — За Вас переживаю. Посмотрите на свой зад. Скоро в дверь будете боком походить. А все туда же. Первое, второе и компот подавай. Капусту кушайте. А то в одном месте слишком много, а в другом — слишком мало.

Дама возмущённо фыркнула, залилась краской, но отвернулась. Репутация Нины Ивановны многим известна. Наглая, хамоватая скандалистка.

— А вы слышали про эту тихоню из отдела главного технолога? Это просто ужас! Говорят, она спуталась с тем самым проверяющим из Москвы. Говорят, у них самый настоящий роман…

Филатова наклонилась влево, выглядывая из-за спины стоящей перед ней женщины. Разговор шел чуть впереди. Две дамочки с подносами в руках обсуждали последний, будоражащий весь завод слух. Слух, от которого у Нины Ивановны начинался зубовный скрежет и даже, есть подозрение, выделялся яд на кончике языка.

Одна из сплетниц выглядела лет на сорок. В глаза сразу бросались ее зелёные тени, которые, пожалуй, можно рассмотреть от проходной завода, и такие же зеленые бусы. Вторая — немного приличнее. Но лишь немного… На вид ей можно было дать около тридцати. И накрашена она была не столь вызывающе. Но, конечно же, с точки зрения Филатовой, обе эти тетки — просто самый настоящий ужас. Если бы Ниночка стала на них похожа, она бы сразу пошла и удавилась. Отвратительный вкус, отвратительные прически, ещё более отвратительные платья у обеих.

— Да, да, да…- Продолжала та, которая с бусами. — Говорят, они даже не скрываются. Представляете? Он возит ее на машине. Забирает с работы. Постоянно вместе. Того и гляди уедет ушлая девка в Москву. Вот так вот… Не зря есть поговорка, в тихом омуте черти водятся. Ходила неприметная. Ни рожи, ни кожи. А вон какого хахаля отхватила.

— Да уж…Куда подевалась нравственность? Где мораль? Где достоинство? — Та, что помоложе, покачала головой с осуждением. Хотя, Ниночка прекрасно видела, обеих женщин гложет банальная зависть.

Нину Ивановну и саму пожирало это чувство. Она до одури завидовала Комаровой. Не могла понять, в чем соль? Почему Беляев обратил внимание на бледную моль? А ещё Нина Ивановна Комарову люто ненавидела. Все по той же причине. И здесь не было никаких противоречий, как в случае с Максимом Сергеевичем, когда Филатова сама не понимала, какие эмоции испытывает. Здесь точно имелась чистая незамутненная ненависть.

Ниночка снова спряталась за спину стоявшей перед ней женщины, от души желая сдохнуть всем. И этим двум сплетницам, и Комаровой, и Маркову.

Кстати, Марков… По идее, нужно радоваться, что он пропал и больше не появляется, но Ниночка отчего-то испытывала чувство тревоги. Объяснить разумно она это не могла. Пожалуй, можно списать на интуицию. И вот интуиция Нине Ивановне очень конкретно намекала, что-то затевается. Причем, что-то весьма плохое, опасное.

Филатова с тоской посмотрела на очередь впереди. В любой другой день она бы, совершенно не стесняясь, встала вперёд. И попробовал бы ей кто-то что-нибудь сказать. С землей сравняла бы. Сейчас же вообще не было желания лаяться.

Девушка обернулась назад, посмотрела на выход, размышляя, не плюнуть ли на обед. Честно говоря и аппетита особо нет. Так все обрыдло, что даже тошнит.

Еще, как назло, совершенно непонятно ведёт себя Игорь. Это сильно выбивает из колеи. Ниночка могла бы подумать, что он ее избегает, если бы не абсурдность данного предположения. Ведерников всегда вел себя так, что наоборот, периодически возникало желание послать его к черту. Был слишком навязчив. Постоянно крутился рядом. Ниночка конечно же знала, он безумно влюблен в нее. Была уверена, этот человек всегда останется рядом, как верный пес. Хотя, естественно, не рассматривала Игоря в какой-то иной роли, кроме дружеской. Но теперь даже он ведет себя странно. Поветрие, что ли, приключилось?

В этот момент, словно прочитав мысли Филатовой, в столовой появился сам Ведерников. Он был задумчив и смотрел куда-то себе под ноги.

— На ловца и зверь бежит…

Тихо прокомментировала Нина Ивановна, а потом громко позвала друга, махнув ему одной рукой. Вторая была занята пока еще пустым подносом. Очередь, как назло, еле двигалась. Этак никакого перерыва не хватит.

— Игорь! Иди сюда. Я заняла тебе очередь. — Крикнула Ниночка.

Ничего она, конечно, не занимала. За первую половину дня они и словом не перекинулись. Ведерников пришел ровно в восемь. Будто специально. А потом вообще не отрывался от работы. Сто́ило Филатовой посмотреть в его сторону, он буквально носом утыкался в чертежи и всем своим видом демонстрировал максимальную занятость.

Однако, услышав знакомый голос, Ведерников вместо того, чтоб подойти к подруге, вдруг посмотрел испуганно на Ниночку, а потом… резко развернулся и рванул обратно к выходу.

— Не поняла…– Нина Ивановна одну