Нашла себе блондина! - Екатерина Вильмонт

– Ну ты чего, Татьянка? Не звонил?

В ответ я только всхлипнула.

– Все они такие… Дерьмо свинячье… Да не расстраивайся.Главное, не залететь, а с остальным как-нибудь разберемся. Я же вот держусь,ничего… Хотя и обидно, если не придуриваться. Еще как обидно. Ничего, он ещепожалеет, как увидит меня по телевизору, всю в блестках, а потом посмотрит насвою жирную врачиху с маринадами… Танька, ты ржешь?

– Ага! Я тут перед твоим приходом тоже размечталась,как пойду в шикарной шубе в Дом кино…

– Наверное, все бабы об этом мечтают. Танька, мы стобой теперь кто? Бабы. А задача наша в чем?

– В чем?

– В том, чтобы стать не бабами, а женщинами.Экстра-класса! А что для этого надо? Начальный капитал.

Вот мы и будем его добывать! За дело, подруга, вперед и спесней! Я тут еще кое-что надумала… Можно шить юбки, на резиночке…

Я рассказала ей о своих идеях. Она расхохоталась.

– Танька, нам, похоже, надо бригаду целую сколотить, нотогда будет мало денег. Нет, давай пока попробуем с пончо начать. Еслиполучится, тогда и будем думать.

Никита так и не позвонил. При виде Сашки я всматривалась вее лицо, нет ли на нем следов грусти по поводу болезни любимого папы. Но ничегоне замечала.

Один раз в отчаянии все-таки набрала его номер. Ответиладомработница. И я, замирая от страха, попросила позвать Никиту Алексеевича.

– Так нету его, в Болшеве он.

И она повесила трубку.

В Болшеве… Что это такое? Дача у него там, что ли?

Когда вечером пришла Райка, я спросила, знает ли оначто-нибудь про Болшево.

– Естественно, знаю. Там Дом творчества киношников. Ачто?

Пришлось признаться.

– Вот гусь! Не мог, что ли, позвонить? Плюнь, Танька, иразотри. Да, между прочим, ты в порядке, не залетела?

– Нет.

– Уверена?

– На все сто!

– И то хлеб. Ну все, к черту всех киношников илетчиков! Первым делом, первым делом наши пончо, ну а е…. а е… потом! –пропела она и вправду дивным голосом.

Мы впряглись в работу и, надо сказать, дело у нас пошло.Райка очень неплохо вышивала, я делала аппликации и строчила на машинке. Когдачерез неделю, как раз к началу каникул, мы взглянули на результат, Райказаметила:

– Во, Танька, что значит быть заодно! Мы с тобой двеброшенки, нам позарез нужны башли, и мы кое-чего добились! Но главное, что мыобе брошенки…

– Почему это главное? – удивилась я.

– Сама, что ли, не понимаешь? Если бы я, к примеру,сейчас горевала, а ты бы сияла от счастья, что бы у нас получилось? Ни хрена!Ты бы бегала со своим Никитосом, а я бы завидовала и от зависти все быиспортила…

А так – самое оно!

– Ну ты и дура! – засмеялась я, хотя вообще впоследние дни почти разучилась смеяться. Одна радость – хорошо сдаласессию. – Ну что, Рай, когда в Измайлово двинем?

– На выходные, когда же еще! Там в будни торговли почтинет.

– И ты думаешь, мы за выходные это все распродадим?

– Не сомневайся! Тань, только я сегодня до вечера неостанусь, у нас тусовка намечается на курсе, по случаю каникул. Хочешь со мной?Пошли, чего сидеть тут и кукситься?

– Нет, не пойду. Меня тоже наши звали в общежитие, но яне хочу. Лучше еще что-нибудь сошью.

– Ладно, тогда до завтра. Слушай, а ты мне свитерокновый не дашь надеть?

– Не дам!

– Ну почему?

– Не дам, и все!

– Жадоба!

– Какая есть!

– Ну точно, кулацкое отродье, – беззлобно сказалаРайка и с этим удалилась.

А я остервенело принялась строчить новые пончо.

У меня уже в глазах рябило, в висках стучало, а я какненормальная все строчила…

Утром я проснулась от того, что в дверь отчаянно звонили. Яиспугалась.

– Кто?

– Открывай, свои!

– Райка, ты что, офонарела? Звонишь как на пожар…

– Ой, Танька…

Она плюхнулась в дубленке на диван. Вид у нее был крайневзволнованный. Я подумала, что, наверное, прикрыли торговлю в Измайлове, обэтом все время говорили.

– Танька, его фамилия Вдовин, да?

У меня оборвалось сердце.

– Ага, побледнела, значит, в точку. Танька, я вчера еговидела! Охренительный мужик, это правда, хоть и старый…

– Где ты его видела?

– В Доме кино!

– Как ты туда попала? – помертвевшим голосомспросила я, чувствуя, что ничего хорошего Райка мне не скажет.

– Случайно. Меня Игорь Глотов пригласил, он натеатроведческом учится, заглянул к нам на огонек и с первого взгляда втюрился.А у него родители критики, отец киношный, а мать театральный, мне Игорь самсказал, что их семью называют «союз аспида с коброй»!

– Райка!

– Но должна ж я тебе объяснить, как попала в Дом кино!Короче, Игорь позвал меня туда в ресторан. Он мне не больно понравился, но я жне дура, чтобы отказываться. Да и вообще с этим змеиным семейством лучшедружить, это будет дальновидно! Вот! Ну ладно, теперь к делу. Сидим мы с ним вресторане, то да се, знакомые его какие-то подходят, подсаживаются, в общем,ничего, довольно весело, знаменитостей всяких прорва, кого только я там невидела! И Абдулова, и Глузского…

– Райка!

– Ой, прости! Так вот, я смотрю и вдруг вижу: сидитженщина, шикарно одетая, немолодая, лицо знакомое, а кто, вспомнить не могу,понимаю, что артистка, а фамилия из башки вылетела… И мужик с ней, видныйтакой…

Я у Игорька спросила, кто эта женщина. А он говорит:

– Неужто не узнала, это Елена Ларина!

– Надо же, как она постарела! – я просто ахнула.

А с нами еще одна девушка сидела, она и говорит:

– Она больше десяти лет в России не была! Жила вИспании, но, видимо, не очень-то счастливо, если сразу в Москву кинулась, какразрешили. И прямиком к своему старому любовнику. Видишь, как она на негосмотрит.

Я уже все поняла. И буквально окаменела, а Райка продолжалатрещать:

– Я возьми и спроси, кто этот мужик А она отвечает:«Никита Вдовин, сценарист». Ну у меня сразу просветление – это он, твой Никита!Теперь все понятно, старая любовь не ржавеет! Он приехал, а тут она – здрасте!Говорят, у них была какая-то бешеная любовь, она требовала, чтобы он с женойразвелся, а ее вдруг перестали снимать… Знаешь, как у нас бывает, не угодилакому-то, а может, его жена постаралась… Одним словом, тут подвернулся богатыйиспанец, влюбился-женился, и она слиняла, причем, говорят, тоже были трудности,но в конце концов она все же уехала. Ну вот… Одета она, Танька, классно, видно,что все дорогущее, и брюлики в ушах нехилые, но ей все-таки уже сорок лет. Илицо какое-то обсусленное. Она похудела здорово, ей не идет…