Из озера взметнулись молнии - Милисав Антониевич-Дримколский

— А церковь? Кто нам построит новую церковь? Разве возможно такое кощунство? — сетует какой-то старик.

— Отстань ты с церковью, не до нее сейчас, — резко отвечает молодой крестьянин.

— Как же без церкви? Ты что, безбожник?

— Это не наша забота, пусть у попов голова болит, — вмешался один из членов комитета. — О церкви их спрашивайте. Уездная церковная община решит этот вопрос.

— Смотри-ка на него, поучай лучше свою жену, а не нас! — кричит бородатый крестьянин, не снявший бараньей шапки, хотя солнце уже печет немилосердно. — Знаем мы, чего вам надо! И мы можем кое-что, руки-ноги у нас не отсохли. Вот они, наши крестьянские кулаки!

Толпа зашумела, задвигалась. Самые озлобленные выкрикивают ругательства, угрозы и тут же прячутся за спины. Другие их одергивают, начинается перебранка между теми, кто понял, что озеро принесет всем благо, и теми, кто не может оторваться от своих клочков земли и прогнивших лачуг.

К столу подходит Махмуд, он кажется сейчас еще более худым и высоким. Схватившись руками, как клещами, за край стола возле Наума и глядя прямо в лицо тем, кто только что выкрикивал слова ненависти, он говорит спокойно, как будто его это нисколько не задело:

— Послушайте, товарищи, мужчины и женщины, где бы вы ни жили — в селе или в городе, я скажу вам то, что есть на самом деле, без хитростей. Вот я приехал из Белграда, из Управления планирования и проектирования, чтобы осмотреть строительство, поговорить с вами, рассказать вам, что по нашему требованию для крестьян, которые переселяются из тех мест, где разольется озеро, будут построены дома, каких нет ни в одном селе во всей нашей стране. Послушайте меня, поймите, в новых домах вам лучше будет жить. Рядом пастбища, в доме электрический свет, да и земли больше, чем сейчас.

— Горной земли, на которой хлеб не вызревает… Такую ты нам землю предлагаешь?! Мы-то знаем, где хлеб растить. Сам живи там, паши, сей, ломай себе шею!

— Выматывай из Белграда!

— Ты земли не нюхал, мотыги в руках не держал, а учишь крестьян, как жить. Сам как сыр в масле катаешься, живешь в городе, одет по-господски, а нам мозги солишь! Думаешь, мы, крестьяне, ничегошеньки не видим. Нет, и у нас есть глаза!

— Есть, кто говорит, что нет, — так же спокойно отвечает Махмуд. — Для вашего блага строим, для ваших же глаз, для детей ваших…

— Правильно! — подхватывают голоса. — Видишь, из Белграда приехал человек, чтобы нам все объяснить, поговорить с нами.

— Во время войны крестьянин был нам и друг, и кормилец, — продолжает Махмуд. — Он был вместе с рабочими, делил с ними и горе и радость. Мы хотим, чтобы электрический свет был не только в городах, но и в селах, и вот здесь у вас.

— Тогда вас кормил и сейчас кормит, а вы ему по шее.

— Говорят и так и эдак, а лошадей у нас забирают! Дети на себе тащили хлеб с поля… Вы и их мучите, — все еще слышатся, как из подземелья, хриплые выкрики.

— Пусть вначале проведут свет в наши дома! — вступают новые голоса. — Сперва нам, а уж потом в рудники и в шахту. А то из других сел насмехаются над нами за то, что нас прогоняют из собственных домов.

— Я вам обещаю, — Биедич поднимается на цыпочки и еще больше нависает над столом, лицо его светлеет, как и площадь, с которой постепенно расходятся люди. — Не только я, но и товарищи из Народного комитета тоже обещают. Вот товарищ Наум, видите его? Первая линия электропередач будет проведена в ваши села и в рудник, что по соседству. Хотите поступить на работу — пожалуйста, можете не заниматься землепашеством.

— Мы и без света жили, а вот без хлеба не проживешь. Нет без него жизни. Небось был на войне, знаешь, что такое хлеб. Хлеб — это жизнь.

Словесная перепалка еще продолжается, в ней одобрение и злоба, надежда и горечь, но слившиеся голоса людей уже напоминают шум далекой реки, бурлящей и пенящейся на перекатах.

XX

Стоит облачная ночь. Над долиной сгрудились и нависли черные, тяжелые облака. Уже перевалило за полночь, с кухни уже не доносилось звяканья алюминиевых мисок и котлов, не слышно было разговоров о закупках продуктов и стариковской суеты Марко, спешащего поскорее отпустить по домам своих помощников-парней из ближнего села. Все стихло. В комнате у Мартина догорает керосиновая лампа, фитиль моргает, коптит и постреливает. Крстаничин спит сном смертельно усталого человека, ему снятся кошмарные сны: озлобленные горластые крестьяне с подкрученными усами, в высоких бараньих шапках и в белых домотканых штанах набрасываются на него, хотят убить.

«Ты виноват во всем этом, в погибели земли нашей, которая нас кормила… Ты!»

«Говори, чем мы детей накормим? Как будем жить?»

«Эй ты, злодей! Со света нас сживаешь, живыми в гроб вгоняешь? Мы еще не мертвые!»

«Нагнал сюда чужаков, а они всю нашу землю затоптали своими ножищами. Дьяволу продал землицу нашу…»

«Видишь нож? Посмотри хорошенько! Вот им тебя и прикончим!»

А он во сне скрючивается под одеялом, со стоном бормочет какие-то неясные слова, осторожно высовывает из-под одеяла руку, тянется к столу, будто хочет схватить тяжелый кусок руды темно-желтого цвета с красными прожилками, который нашли у входа в водосборный туннель.

Мартин проснулся внезапно, от собственного крика. Посмотрел в темень ночи, услышал размеренный стук дождевых капель по крыше барака. Как будто палкой по черепу, поморщился он. Я, наверное, только что уснул. Но через мгновение мрачная дождливая ночь над стройкой огласилась несколькими взрывами, которые следовали один за другим. Он вскочил, зажег керосиновую лампу, быстро оделся, достал из ящика стола револьвер, взвел курок, накинул пальто и выбежал на улицу, держа в одной руке револьвер, а в другой электрический фонарик. Что могло случиться? Куда бросили бомбы? А вдруг на бараки, где спят рабочие? Очень легкомысленно я отнесся к недовольству крестьян. Эх, сто чертей, даже на партийном собрании не напомнил о бдительности. На любые преступления идут наши враги! Да, они не спят. Кто знает, что они сейчас учинили… А вдруг бросили бомбы на бараки молодежной бригады? Правда, криков и стонов не слышно… А может, это просто ветер? Все эти мысли промелькнули у него в голове, пока он бежал к ближайшему бараку, откуда уже высыпали возбужденные рабочие.

— Это гранаты взорвались. Да, так взрываются гранаты…

— Товарищ Мартин, это дело рук тех гадов! — крикнул подбежавший геодезист Бошевский. —