Аромат изгнания - Ондин Хайят

Она медленно прочла «Бродягу».

– Ты знаешь, что молодой поэт Даниэл Варужан опубликовался в журнале в тысяча девятьсот третьем году, когда ему было всего семь лет? – спросила она.

– Мне восемь, и я готова принять вызов! – пылко ответила я.

– Ты разрешаешь мне послать твои стихи в журнал?

– Но что будет, если мне откажут?

Она улыбнулась мне.

– Я уверена, что тебе не откажут. А если это и случится, мы постараемся опубликовать их иным образом.

– Спасибо, сестра Эмма!

Она обняла меня в неописуемом порыве материнской нежности и долго прижимала к себе. Впервые меня обнимала монахиня. Это удивило меня, потому что ни одна из них никогда не выказывала нам любви. Сестра Эмма была намного моложе остальных монахинь, которые нас учили. Я подняла голову, чтобы разглядеть ее лицо, медного оттенка кожу, высокие скулы, красивые черные глаза и полные губы. Представила ее с распущенными волосами – они всегда были прикрыты этим ужасным чепцом. Я ощутила в ней душевную рану и не смогла удержаться, задала ей вопрос, который жег мне губы:

– Вы такая красивая! У вас нет возлюбленного?

Я тотчас пожалела об этом, потому что лицо ее залила бледность, а глаза стали похожи на небо перед грозой. И вдруг ливень заструился по ее прекрасному лицу. Я замерла, не зная, что делать, как исправить ужасную ошибку, которую я совершила. Плечи ее затряслись от рыданий, и все тело согнулось под натиском боли. Потом она отстранилась от меня, утерла залитое слезами лицо и привела в порядок волосы.

– У меня был возлюбленный… Он умер, – сказала она.

Потрясенная, я не нашлась, что ответить, но с этого дня она стала мне еще дороже. Я не могла выкинуть из головы этот случай, потому что мне было больно за нее, запертую не в своей жизни. «У меня был возлюбленный… Он умер». Значит, все кончено? Неужели нет где-то другого возлюбленного для нее?

Много вопросов теснилось в моей голове. Как обычно, когда это происходило, я пошла к деду в кабинет. В очередной раз я прониклась магией этого места. В нем царила атмосфера, отличная от остального дома, как будто стены впитали все просьбы, высказанные здесь за много лет.

– Можно ли найти в другом человеке то, что было в ком-то, кто умер?

Деда удивил мой вопрос, и он надолго задумался.

– Конечно, можно пережить продолжение. На самом деле ничто никогда не останавливается. Мы проживаем жизнь эпизодами. Связываясь, они составляют единое целое.

Я настаивала.

– Но… можно ли еще любить, когда тот, кого любили, умер?

Он устремил на меня свой завораживающий взгляд ослепительной голубизны.

– Любовь никогда не умирает. Она существует сама по себе, независимо от человека, на которого обращена. Смерть – сорная трава. Ею зарастает наш сад. Мы должны выпалывать ее, чтобы она не захватила весь сад и не задушила цветы и деревья, которые мы терпеливо выращиваем. Есть время для печали и время для возрождения. Мы – плодородная почва. Если мы старательно поливаем ее каждый день, она приносит хорошие плоды. Но случается, что на эту землю обрушивается град, и плоды гибнут. Вся трудность тогда состоит в том, чтобы не опускать руки, дать земле отдохнуть и снова посеять семена.

Я закрыла глаза и увидела разоренную землю сестры Эммы. Все ее плоды были побиты грозой, теперь надо было собрать их один за другим и подготовиться к новому урожаю. От этого у меня стало так светло на душе, что я почувствовала себя прозрачной.

Вернувшись в свою комнату, я написала:

Эмма, зреют в тебе плоды, плодоносит земля…

Но поразила их однажды гроза,

                         разорив твои поля…

Разбила гроза твое сердце…

Папа вернулся из Аданы через месяц. Я кинулась ему на шею, вдохнула запах пыльных дорог, бессонных ночей и жгучего солнца. Он занимался нами весь остаток недели, был нежным и внимательным. С него как будто слетела природная властность, а к излияниям нежности мы не привыкли. Однако мы быстро научились на них откликаться. Наверно, зрелище такого количества сирот с пустыми взглядами, брошенных на произвол судьбы, приблизило его к нам. Он пытался этой лаской утешить целые пласты своей полной печали памяти. Возвращаясь из школы, мы заставали его в холле. Он ждал нас и звал поиграть в саду, который был очень уж хорош весной, полный удивленных почек и пьянящих запахов. Особенно приводил меня в восторг вечерний запах жасмина, когда его цветы отдавали впитанное за день солнце. Нам нравилось с Марией подходить к ветвям, вырисовывавшимся на темно-синем небе, и вдыхать их аромат полной грудью. Мы одновременно откидывали головы назад, забыв обо всем и глядя на звезды. Всегда находилось место, где запах жасмина был особенно силен. Мы кружили вокруг него, нюхая теплый и тяжелый воздух, пока не засыпали, убаюканные ароматом цветов.

Ужины в том году были для всех нас временем благодати. Дом озарялся оранжевыми отсветами. Кругом царило чувство глубокого покоя, будто укорененное в самой земле. Ничто никогда не нарушит спокойствия этих бесконечных дней – так мы все думали тогда, устремив глаза на Тавр, чья неподвижная глыба ловила последние лучи солнца. Как же мы были неправы!

Примерно месяц спустя сестра Эмма попросила меня задержаться после уроков. Я еще не решилась подарить ей написанное для нее стихотворение, но всегда носила его с собой в ожидании удобного случая. Не говоря ни слова, она протянула мне журнал «Базмавеп» отцов-мхитаристов.

– Открой его там, где я загнула уголок, Луиза, – сказала она.

Я повиновалась и увидела мое стихотворение «Бродяга». Я смотрела на него с бешено колотящимся сердцем. Эмма объяснила мне, что монастырский орден отцов-мхитаристов был основан в 1700 году в Константинополе молодым монахом по имени Мхитар, а остров Святого Лазаря в Венецианской лагуне является резиденцией ордена. Он очень быстро стал для армян самым знаменитым литературным центром.

– Их журнал «Базмавеп» впервые вышел в тысяча восемьсот сорок третьем году, и напечататься в нем – большая честь, – сказала она.

Я перечитала стихотворение, как будто увидела его в первый раз. Мое имя, Луиза Керкорян, было напечатано большими буквами, с датой рождения: 1901. Я вдруг почувствовала себя важной особой.

– Спасибо, сестра Эмма! Это так!..

Я достала из своей сумки стихотворение и сказала ей:

– Я написала это для вас.

Она развязала красную ленточку и медленно прочитала каждое слово. Я замерла, не решаясь прервать чтение. Не смея дышать, я ждала, когда она дойдет до