Алая Вуаль - Шелби Махёрин

бальный зал, — говорит ему Михаль. — Если она снова попытается сбежать, я хочу, чтобы ты достал свой драгоценный кол с морского дна. Ты понял?

Моряк кивает и идет вперед. Когда я не сразу следую за ним, он останавливается, поворачивается, и его рука вырывается, чтобы схватить меня за локоть. Он с грубой силой тянет меня вперед. И хотя я упираюсь каблуками, хотя я цепляюсь когтями за его запястье, шипя и плюясь, извиваясь, пинаясь и даже кусаясь, он, не останавливаясь, продолжает вести меня к двойным дверям. У меня во рту едкий вкус его крови.

— Мои друзья придут за мной, — рычу я через плечо и морщусь, когда Михаль появляется там без предупреждения. — Они уже сделали это однажды. Они сделают это снова.

Он ловит плащ Коко между бледных пальцев. Она легко соскальзывает с моих плеч, драпируясь по его рукам, и то, как он изучает ее…

Ледяной кулак сжимает мое сердце, когда он наконец улыбается — настоящей, уничтожающей улыбкой — и обнажает два длинных, злобно острых клыка. Мир словно замирает в ответ. Люди, корабль, океан — все меркнет, когда я смотрю на него, когда я смотрю на них, в равной степени ужасаясь и застывая.

Клыки.

У этого мужчины есть клыки.

— О, я рассчитываю на это, — говорит он, его черные глаза сверкают.

И в этот момент — когда я спускаюсь в недра его корабля — я понимаю, что Ад пуст, а Дьявол здесь.

Часть II

L’habit ne fait pas le moine.

Внешность обманчива, по наружности не служат.

Глава 12

Остров Реквием19

Я так и не узнала, что случилось с моей сестрой в ночь ее смерти.

Однако ночь ее исчезновения — ту ночь я помню с мучительной ясностью. Я помню, как мы ссорились. На той неделе она каждую ночь пробиралась через окно нашей детской, не сказав мне ни слова. Я до сих пор не знаю даже имени этого мужчины. В более добрые минуты я пытался взглянуть на ситуацию ее глазами: двадцать четыре года, а она все еще живет в одной детской с младшей сестрой. Двадцать четыре года без мужа, без детей, без собственного дома и положения. Возможно, она чувствовала себя неловко. Возможно, у мужчины не было титула или богатства, чтобы добиться ее руки, поэтому она держала их роман в секрете. Возможно, еще десятки других вещей, которые не имели бы значения для меня — ее сестры, потому что я любила ее. Я бы делила с ней детскую до скончания веков; я бы охотно ухаживала за ее таинственным мужчиной, независимо от его титула или богатства. Я бы хихикала с ней под одеялом, сама бы смазывала оконные петли для их тайных свиданий.

Однако она никогда не рассказывала мне о нем.

Она вообще ничего мне не рассказывала.

В менее добрые моменты я задавался вопросом, любит ли она меня вообще.

— Этому нужно положить конец, — шипела я в ту ночь, когда часы пробили полночь, после характерного скрипа половиц. Отбросив в сторону покрывало, я спустил ноги с кровати и уставился на нее. Она замерла, держась одной рукой за оконную задвижку. — Хватит, Филиппа. Кто бы они ни были, они не должны просить тебя красться в темноте ночи, чтобы встретиться с ними. Это слишком опасно…

Слегка расслабившись, она приоткрыла окно. Ее щеки пылали от возбуждения, а может, и от чего-то другого.

— Спи, милая20.

— Я не буду. — Я сжала кулаки, услышав это ласковое слово, потому что в последнее время оно совсем не казалось мне ласковым. Оно казалось уменьшительным, насмешливым, как будто она издевалась надо мной за то, чего я не понимала. И это приводило меня в ярость. — Как скоро Мама и Папа поймают тебя? Ты же знаешь, что они отыграются на нас обеих. Я не смогу видеться с Ридом целый месяц.

Она закатила глаза и перекинула ногу через подоконник, безуспешно пытаясь спрятать рюкзак под плащом.

— Quelle tragédie21.

— В чем проблема…?

Нетерпеливо вздохнув, она ответила:

— Рид не для тебя, Селия. Сколько раз я должна тебе повторять? Он для Церкви, и чем скорее ты это поймешь, тем скорее ты окажешь всем нам услугу и сможешь жить дальше. — Она насмешливо покачала головой, как будто я была самой глупой девушкой на свете. — Он разобьет тебе сердце.

Но дело было не только в этом. Несмотря на все ее сестринские замашки, Рид ей нравился; она не получала большего удовольствия, чем заставлять нас двоих играть с ней, ловить снежинки, собирать апельсины и называть ее Votre Majesté, le magnifique Frostine22, в честь ее любимой сказки. Что-то изменилось между ними за последний год. Что-то изменилось и между нами.

— Это говорит женщина, которая сейчас болтается на водосточной трубе, — огрызнулся я, невольно уязвленный. — Почему он не представился, Пип? Может, его не интересуют настоящие отношения? По крайней мере, Рид все еще хочет меня, когда встает солнце.

Ее изумрудные глаза вспыхнули.

— И ты никогда не узнаешь мир без солнечного света, правда? Только не наша дорогая Селия. Ты будешь вечно жить в безопасности на свету и никогда не задаваться вопросами, никогда не оглядываться назад, чтобы увидеть тени, которые ты отбрасываешь. Вот в чем проблема тех, кто живет под солнцем. — Она сошла с подоконника на ветку за нашим окном и, обернувшись, добавила с жестокой эффективностью: — Мне жаль тебя, сестренка.

Это были последние слова, которые она произнесла в мой адрес.

Наблюдая за тем, как мерцает огонек свечи на лице Одессы, запертой в темном корпусе корабля, я не могу не задаться вопросом, не пожалела ли моя сестра о том, что открыла то окно. Жалеет ли она о том, что шагнула в тень. Хотя я никогда этого не узнаю, но не могу представить, что она смирилась бы со своей участью. Она бы пиналась, царапалась и царапала Моргану, пока ее тело не сдалось бы — потому что Пиппа была сильной. Даже в своей самой скрытной и яростной манере она была искусна и уверена. Она была уверена. Осуждена.

Как будто я могу позволить, чтобы с тобой что-нибудь случилось, Селия.

Она бы перевернулась в гробу, если бы узнала, что я сдалась.

Выпрямившись на своем сиденье, я говорю Одессе:

— Полагаю, вы не скажете мне, куда мы едем.

Она