Запрет на тебя - Елена Тодорова

– Спасибо, Даниил. Спасибо.

Гаснет свет, и на сцену выбегает популярная современная группа. Мало кто остается за столами. Большая часть бросается танцевать. Я тоже иду, сестры вытаскивают. На Даню стараюсь не глазеть, он ведь меня в упор не замечает.

Что случилось? Почему? Понять тяжело. А принять – еще труднее.

Но я стараюсь.

Веселюсь напоказ. Выплясываю, подпеваю, смеюсь. Когда подходит согласованное с организаторами время, отключаю все лишние эмоции и дарю папе свой подарок – исполняю для него трогательную песню.

– Мой отец, мой папа… Самый-самый…

Еще первый куплет не заканчиваю, папочка подходит и, обнимая, увлекает танцевать. Так и пою, покачиваясь в надежных отцовских руках и глядя при этом исключительно ему в глаза. Для него ведь пою. Не рисуюсь, как чаще всего бывает. Не на публику играю. Просто дарю частичку своего сердца.

Перед двенадцатью мы всей толпой высыпаем на пляж и запускаем в небо сотню китайских бумажных фонариков. А после двигаем по деревянному пирсу к шикарной прямоугольной веранде на воде.

Там уже накрыты столы и разлито шампанское. Музыканты встречают классной песней. Гости спешат занять места. Притормаживаю лишь я. Выставляя руки, ловлю кайф и тягуче пританцовываю.

Взлетают фейерверки, и все взгляды одномоментно фиксируются на разлетающихся в ночи разноцветных огнях.

Темнота на глаза. Рывок. Жаркое тепло. Любимый запах.

Сердце навылет. И его тоже – безумно толкается мне в ладонь.

Повязку с глаз сорвать не пытаюсь. Просто прижимаюсь к Шатохину крепче и довольно вздыхаю.

– Как же ты долго… – нежно шепчу ему на ухо.

– Долго… – рычит он в ответ недовольно. – Мне что, тебя с папой украсть надо было?

– С забором, Дань…

– Чё?

– Ниче. Быстрей давай. А то мне страшно, жуть…

– Не зря, Чаруша. Бойся.

В дороге выдерживаем паузу. Даем друг другу передышку. Разгораемся обособленно. Доходим до критического предела, чтобы с порога квартиры, не включая свет, сходу броситься в кипящий омут безумных желаний.

– Терлась об этого гондона, весь вечер меня доводила, а теперь нежности ждешь? – палит Шатохин приглушенным тоном мне в ухо. Руки жестко мнут мою плоть: одна – грудь, вторая – промежность. – Отодрать тебя хочу. А потом выебать. Целку не трону.

– В смысле?.. – блею, словно овечка. – Куда?..

Он напирает. Я равновесие не держу. Под давлением его тела резко продвигаюсь вперед. Натыкаюсь ладонями на стены, коленками в какую-то мебель влетаю. Под воздействием скакнувшего адреналина при каждом таком хаотическом столкновение повизгиваю.

Мне страшно… Мне реально страшно. Но Даня не отпускает.

– Ах… Ах… А… А-а… А… – выдаю взахлеб рывками. На практике пока не знаю, как происходит процесс соития естественным путем. Но Шатохину то и дело удается трахать меня без проникновения и даже в одежде. От его толчков и диких ласк все мое тело вибрирует. – А… А… А… Ах… Ха… Ах… Ха… Ах…

Дышу форсированно, как роженица в схватках. Сама в шоке, что прицепилась именно эта дурацкая техника от Тёмки с Лизкой. В шоке две секунды. Позже мне не до этого… Ослепляет свет. Похоже, срабатывает сенсорный датчик. Потому что Даня не отходит ни на секунду. Не отпускает, мы в том же сумасшедшем ритме дальше несемся. По мере нашего продвижения плавно переключается освещение. Из яркого верхнего радужной волной по стенам медленно вниз сползает. Желтый, оранжевый, зеленый, синий, фиолетовый… Замирает в самом приглушенном режиме.

Стынем и мы. У берега мягкого белоснежного острова – огромной круглой кровати.

Вдох-выдох. Из той же чертовой техники, но на расслабление.

Бессовестный срыв. До глубокого стона доходит, едва Даня задирает платье и стягивает с меня трусы.

Удар, удар… Сердце вышибает ребра.

Водопад моих волос на лицо. Петля бретелек через шею. Колючая ткань с шорохом вниз по телу. Мгновение, и я полностью голая. Стою и дрожу, не в силах пошевелиться. Даже через ворох своей одежды перешагнуть не решаюсь.

Тяжелое дыхание в затылок толкается. Пока исчезают наглые руки, выбивает там будоражащий такт. На прицеле держит. Не дает обмануться свободой. Не позволяет расслабиться. Продолжаю кипеть, пока Шатохин раздевается.

«Беги… Беги… Беги…», – вопит голос разума.

«Гори… Гори… Гори…», – перекрывает его моя темная душонка.

Захват. Огненное кольцо рук. Свирепое давление. Кожа к коже. Острое трение и охренительный фаер. Языками до потолка. Я же на эмоциях слепну.

– Даня…

Судорожно вздыхаю, когда он приподнимает. Задушенно пыхчу, когда на кровать забрасывает. Визжу, когда этот остров приходит в движение.

Вращение вызывает лихое головокружение и хлипкую пульсацию внизу живота. Я пытаюсь встать, но получается лишь в коленно-локтевую собраться.

«Ты идиотка… С кем играть вздумала?» – нашептывает тот же занудный голос разума.

«Офигеть, сейчас полетаем!», – вторит из темных глубин души.

– Дань… – пытаюсь поймать в фокус что-то, кроме мелькающего перед моим лицом члена-молота.

Если он меня им трахнет, так, как собирался в машине, точно убьет. А минет? Это я тоже еще не поняла, хочу ли… Мамочки… Господи… Господи!

Гребаный остров застывает, и Шатохин в считаные секунды оказывается рядом. Сзади.

Боже… Он накажет… Сейчас он меня накажет! Проучит так, что на всю оставшуюся жизнь запомню! Боженька, да я и без того запомню!

Я будто под кайфом. Сознание сбоит кругами. Внутри все дрожит. Тело наливается тяжестью.

Беспомощно пищу, когда Даня сгребает в ладонь волосы на моем затылке и, накрывая меня своим телом, жестко прижимается губами к моей щеке.

– Ты же, мать твою, просила об удовольствии. Ты ведь только о том и мечтаешь, чтобы я тебя трахнул?

– Не так… Я просила поласкать… Нежно…

– Блядь, Чаруша… Поверь, тебе похуй как, похуй куда… Ты уже потекла. Ты дрожишь. Ты стонешь. Ты дышишь, как торчок на пике. Выгибаешься, как сучка. Горишь, как чертово пламя. Всеми способами семафоришь, чтобы я тебя выебал, – выбивает Шатохин грубо, с четкими расстановками.

Прав, конечно. Так и есть. А он своими грязными разговорами лишь сильнее дурманит. На месте стоим, а у меня голова вновь кругом плывет. Шумно в ней. Катастрофически. Все трясется и будто физически смешивается. Пульс яростно выстукивает в висках.

Сердце в горле. Разбухает. Удушает. Гулом рвется.

– Нет, Даня… Нет…