Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1 - Иван Сергеевич Шмелев

Старец ласково покивал ему и сказал голосом приятным: «Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков. Здравствуй, родимый».

От приятного голоса, от слов церковных, давно неслышимых, и от светлого взора старца — повеяло на Сухова покоем. Сухов плакал, когда рассказывал про встречу. В рассуждения не входил, сказал только, что было ему «приятно», и — «так хорошо-приветливо поговорили». Может быть, и таил в себе. Только, словно обмолвился — смутился, когда сказал: «такой лик… священный, как на иконе пишется… _в_ _с_е_б_е_ _с_о_к_р_ы_т_ы_й». Надо отметить, что Сухов удивительно сдержанный, кроткой скромности человек, тонкой душевной деликатности, — такие встречаются в народе, и нередко. Не потому ли и называли его все «Васей»? Был у них разговор недолгий, но примечательный.

Старец сказал ему, — не спросил, а как бы удостоверил:

«Крест Господень нашел… _к_а_к_ _ж_е_ _т_ы_ _д_у_м_а_е_ш_ь…»

Сухову не казалось странным, откуда старец знает, что он _н_а_ш_е_л_ крест в поле: было это в дождливой мути, один на один с конем, старца и виду не было. И вовсе не удивило, что старец в мыслях его читал, — барину переслать бы крест, — _в_и_д_е_л_ его раздумье и не спросил, а как бы удостоверил, открыл ему самому, как его беспокоит дума, чтобы сберечь крест этот: «к_а_к_ же ты ду-маешь!» Так и объяснял Сухов: «пожалел меня словно, что мысли мои растеряны, не знаю, как бы сберечь мне крест, уж очень об этом думаю». Сказал старцу: «да, батюшка». И рассказал, как было: что это, пожалуй, старинный крест, здесь самое Куликово Поле, битва была с татарами в старые времена; может, и крест с убитого, есть примета, саблей будто посечено… и вот, раздумался, верному человеку переслать бы, сберег чтобы, а ему негде беречь, время теперь неверное… «раньше у господ жил, потом у купцов, а нонче… у кого и живу — не знаю». И стало тесно ему в груди, от жалости и к себе, и ко всему, что было, — «вся погибель открылась», — и он заплакал. Старец сказал — «вразумительно»:

«Не сокрушайся, милость послал Господь, святое _б_л_а_г_о_в_е_с_т_и_е: Крест Господень — знамение _с_п_а_с_е_н_и_я».

И от слова старца стало в груди свободно, «будто всю тягость сняло». И тут увидел: «сделалось поле красным, и лужи красные, будто большая кровь… так никогда не видел». Понял, что от заката это — багровый свет. Спросил старца: «далече идете, батюшка?»

«За Москву, _в_о_т_ч_и_н_у_ свою проведать».

Не посмел Сухов спросить — куда. Подумал: «что я, доследчик, что ли, непристойно доспрашивать, скрыто теперь живут… с места решили, может, идет на родину…» Сказал только: «есть у меня один барин, хороший господин, ему бы вот переслать, он сберег бы… да далеко уехал… а здешние они, у самого Куликова Поля старое их именье было, к тому вон леску… звалось давно в Сергиев Посад уехал, у Троицы, думалось — там потише». Старец сказал:

«Туда и я путь держу. Отнесу _б_л_а_го_в_е_с_т_и_е_ господину твоему».

Обрадовался Сухов, и опять не удивило его, что старец идет туда, — «будто бы так и надо». Сказал старцу: «сам Господь вас, батюшка, послал… только вот как вы разыщете, где они на Посаде проживают… скрытное теперь время, строгое… звать их Георгий Андреич Среднев, а дочка у них Олечка, образа пишет, только всего и знаю». Старец сказал:

«Укажут на Посаде, там меня знают, есть там нашего рода»10.

Радостью осияло Сухова, «теплом согрело», и он сказал: «уж и поклон от меня снесите… скажите, батюшка, кланяется им Вася Сухов, который лесной объездчик, они меня давно знают… а ночевать-то, батюшка, где будете? Позвал бы я вас к себе, да время теперь лихое… и церковь у нас заколотили…» Ста

2

17. I.1942 1 ч. дня

2-ое письмо с «Куликовым Полем»

То письмо кончалось: «„да, время теперь лихое… и церковь у нас заколотили…“ Ста» — продолжаю: — рец ласково посмотрел на Сухова — «весело так, с приятностью», и сказал ласково-приятно:

«Спаси тя Христос, родимый. Есть у меня, где пристать».

Принял старец от Сухова крест, приложился благоговейно и положил в кузовок, на мягкое. «Как хорошо-то», — сказал Сухов: радостно ему было, не хотелось со старцем расставаться: «черные у меня мысли были, а теперь веселый я поеду… — поговорить хотелось, — а еще думалось, по почте если послать, да улицы не знаю, доспрашивать еще станут, да насмеются, да… где, скажут, взял, да не церковное ли утаил от _и_х, заканителят, нехристи…»

Сказал старец:

«Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно и во веки веков. Господь с тобой, поезжай… скоро и свидимся».

И старец благословил его. Приложился Сухов со слезами к благословившей его деснице. И долго смотрел с коня, пока не укрыли сумерки.

Когда Сухов рассказывал, как старец благословил его, — опять заплакал. Тайный, видимо, смысл придавал он последнему слову старца: _с_в_и_д_и_м_с_я, — знал, что недолго ему осталось жить на земле? Действительно: виделся с ним я в конце апреля, а в сентябре он помер, писали мне. Он, несомненно, верил, что было ему _я_в_л_е_н_и_е, но скромность и сознание недостоинства своего не позволяли ему свидетельствовать об этом явно.

В этом «первом действии», как видите, нет ничего «чудесного»: намеки только и совпадение, которые можно принять по-разному. Сухов не истолковывал, _н_е_ _и_с_к_а_л, не пытался ощупывать, а принимал, как сущее, «в себе сокрытое», — так прикровенно-точно определил он «священный лик». Вот — простота приятия верующей душой. Во «втором действии», в Сергиевом Посаде, — люди иного рода: как вы увидите, там _п_р_и_я_т_и_е_ происходит по-другому: происходит мучительно, с протестом, как бы с насилием над собой, с _о_щ_у_п_ы_в_а_н_и_е_м, и, в итоге, как у Фомы, — с надрывом и восторгом. И это психологически понятно: празднуется _п_о_б_е_д_а_ над злейшим врагом — неверием[347].

II

Должен сказать, что рассказ Василия Сухова о встрече со старцем на Куликовом Поле не оставил во мне впечатления, что было ему _я_в_л_е_н_и_е_ и как бы _з_н_а_м_е_н_и_е, а просто — несколько странный случай, странный по совпадениям, с мистической окраской. Мистику эту и совпадения приписывал я душевному состоянию рассказчика, и это вполне понятно: Василий Сухов, простой православный человек, верил, что поруганная правда должна восторжествовать над _з_л_о_м, что она скажется, и так естественно, что тот случай на Куликовом Поле мог ему показаться _з_н_а_м_е_н_и_е_м_ _с_в_ы_ш_е, знамением _с_п_а_с_е_н_и_я. В таком состоянии душевном мог он и приукрасить «явление» ему старца, и вполне добросовестно, невольно. Мне он не говорил, что было ему _я_в_л_е_н_и_е, и сокровенного смысла не