Как много знают женщины. Повести, рассказы, сказки, пьесы - Людмила Петрушевская

ЛИКА. Саша! Он не поел! Надо заесть! Закусить, а то запьянеешь!

ЭРА. Мама! Не ходите, там осколки, вы же слепая, вы напоретесь!

МИХАЛ МИХАЛЫЧ. Я за одну зиму вынес… три гроба. Мать жены Лёвы. Вы его не знаете, он мой племянник со стороны Майки. Отец жены Лёвы умер через месяц. На ее похоронах были все, на его никто. Почему? Отвечаю. Отец жены Лёвы был главный инженер молокозавода, из уважения к нему на похороны его жены пришли все. А когда он повесился, уже не перед кем было. И у нас соседка пятидесяти двух лет, сын не сдал в консерваторию, отказался подходить к роялю, его стали водить к роялю под руки, дальше больше, потерял остатки соображения. Она очень быстро сгорела. Ее муж спустя месяц посватался к соседке тридцати лет. Но ему шестьдесят! Соседка теперь с ним не здоровается.

Эра тем временем посылает Олю за веником, та быстро подметает.

ЭРА. Скоро Сережа приведет Машку из садика. Дрянь паршивая, что натворил! Да я сейчас мордой кинусь в эти осколки. (Порывается броситься на пол, Оля ловко кидается ей поперек.)

ЛЮБА (поднимаясь над столом). Пошли на почтамт?

НЕТА (приподнимаясь). Шапо бушли.

ЛИКА. Ешьте, ешьте, сидите. Нюня, не нюнь. Помнишь, как мы в детстве пели? Нюня нюнится, Маня манит, Ваня ваньку валяет, Коля колется, Лена ленится…

НЕТА. Лиза подлизывается.

ЛИКА. Лёня тоже ленится…

НЕТА. Семеро детей… Иван, Мария, Николай, Елена, Лев, Елизавета, Анна…

ЛИКА. Ванечка, Маруся, Мика, Ляля, Люсик, Лика, Неточка.

Плачут.

Репетиция ХОРА.

СТАНИСЛАВ ГЕННАДИЕВИЧ. Значит, летом едем на праздник песни в Литву.

МОСКОВСКИЙ ХОР (музыка туш). Пам… Па-рарарара…

СТАНИСЛАВ ГЕННАДИЕВИЧ. Вместе с хором Литвы, Латвии и Эстонии у нас сводный хор. Репертуар: «Стабат матер» Перголези, «Аве верум», ну, это мы знаем, «Скоро, увы» Мендельсона, а от нас: «Летите, голуби», Бах «Вокализы», Свиридов на слова Пушкина, «На десятой версте от столицы», короче говоря, будем петь фестивальный репертуар. У меня всё. Дора Абрамовна, хотите сказать?

ДОРА АБРАМОВНА. Очень устаю. При разучивании с альтами в кармане Сулимова болтала с Барановой. Хорошо бы они так знали партии, как знают болтать.

СТАНИСЛАВ ГЕННАДИЕВИЧ. Да, кстати, к нам пришел первый тенор, еще один к нашим двум. Берет «до».

Дора Абрамовна стучит по верхнему «до».

Мы его переманили из хора медработников, Володя Гречанинов. Таким образом у нас есть солист на «Стабат матер» и на украинскую. Так. Теперь все свободны. Скорикова Тома, вам слово.

СКОРИКОВА. От совета старейшин, внимание. Собираем по пять рублей на переписку партий.

Баранова подходит к Лоре.

ГАЛЯ. Слушай, у тебя деньги-то есть? А то жить негде. (Смеется.)

ЛОРА. Есть десятка.

ГАЛЯ. Сдашь за меня? А я опять на хлебе и водичке.

ЛОРА. Опять?

ГАЛЯ. Ты видела, меня два месяца не было?

ЛОРА. Да я сама болела.

ГАЛЯ. Что было! (Смеется.) Меня из университета отчислили. Только молчи, никому не говори.

ЛОРА. А я анатомию не сдала зачет… Плакала по всем углам.

ГАЛЯ. Плакала! Я давно не плачу. Мне надо было сдавать математику, а меня на кафедре уборщицей устроили, стипендии-то нет. Вот мыла окна, простыла, воспаление легких. Ну, в общем, не сдала. Ну, в общем, меня отчислили. И из общежития выписали.

СКОРИКОВА (подходит). Так. Кто еще не сдал? Сулимова, Баранова.

Лора отдает десять рублей, Скорикова ставит галочку в тетради.

ЛОРА. Пойдем жить к нам! У нас пока еще бабушка с теткой не живут, они живут там у одних… У мамы комната, у меня комната. Но ненадолго.

ГАЛЯ. Спасибо, добрая душонка. Я не такая хорошая, чтобы меня жалеть. Я много чего в жизни пережила. Как ты думаешь, сколько мне лет?

ЛОРА. Ну… двадцать?

ГАЛЯ. Двадцать два, вот! Ахнула? У меня совсем другая жизнь, девочка, чем ты думаешь. Я не такая как все. Я родилась за стакан пшена. На разъезде Шубаркудук.

Лора оглядывается, не слышит ли кто.

И я не могу теперь вернуться к матери и опять спать с ней на одной кровати! На разъезде Шубаркудук!

ЛОРА. А мы, знаешь, сколько лет с мамой на одном матрасе спали? Пока мне не исполнилось семнадцать лет! На полу. До пятьдесят шестого года!

ГАЛЯ. Мы спали на одной кровати – я, мама и братишка. Потом братишка заболел костным туберкулезом, мама купила у соседки железную кроватку. Он так радовался кроватке!

ЛОРА. А теперь мы получили комнату, и здрасьте, мама хочет выйти замуж за одного старика. Ему пятьдесят три года!

ГАЛЯ. Ничего! Мама пустила к себе на койку жильца, вольнопоселенца дядю Костю, за сто рублей. Я у стеночки, мама в середине, дядя Костя с краю. Потом этот дядя Костя начал приставать к матери. Я перешла спать на пол. Голова под братишкиной кроватью, ноги под ихней. На полу хорошо… Чурки всегда спят на полу. Потом он начал приставать ко мне. Так мне надоел!.. Надоедает, надоедает, клянчит… Все просил. Сам хилый был, только из лагеря. Ты, говорит, удивительно красивая, хотя тебе всего двенадцать. Я тебе ведь сказала, я не такая как все…

ЛОРА (оглянувшись). А у нас в анатомичке Юровская стоит, на меня смотрит и говорит: быть девицей – позор! И они все курят. И она еще химию сделала, с одной стороны волосы как пух висят, я говорю: «Юровская, как твоя прическа называется?» А она говорит: «Лучше так, чем такой лахудрой как ты ходить». Они смеются и обзывают меня «мичуринская коза». Знаешь, такой анекдотик, дед с бабкой померли, дед идет в рай, а бабку не пускают. Он говорит: раздевайся, совсем (оглядывается), и становись на четвереньки (оглядывается). Вот он подходит в рай, а его спрашивают: а это кто с вами? Кого вы ведете на веревке?

ГАЛЯ. А. Знаю.

ЛОРА. Да. Это, говорит, мичуринская коза.

ГАЛЯ. Не обращай. А вот я вообще… материна мать и отец были кулаки, их выслали, только никому не говори, я пошутила, они все по дороге умерли, мама осталась одна, оказалась она в Шубаркудуке. И я родилась в тридцать четвертом году, а маме было пятнадцать лет. А меня нечем было кормить, вот и Лёша родился за стакан пшена. На меня, наверно, не один стакан пшена пошел. Но я белая, а Лёша уже смуглый.

ЛОРА (оглянувшись). Кошмарики.

ГАЛЯ. Ну ладно, я пошла.

ЛОРА. Ты у меня пока поживешь? У меня есть хлеб, колбаса.

ГАЛЯ. Нет, я уже сегодня ела, и потом меня должен ждать один бандит…