Добровольцы и ополченцы в военной организации Советского государства. 1917—1945 гг. - Алексей Юрьевич Безугольный

человек) позволяла без какого-либо ущерба для мобилизационного дела пренебречь этим контингентом. Но отстранение нерусских народов от военной службы – причем практически тех же самых, что и при царизме, – безусловно, несло сильный имиджевый урон новой власти, невольно продолжавшей линию царского режима.

Поэтому по соглашению с местными партийно-советскими элитами в национальных республиках и автономных областях, где прежде военные призывы не проводились, в 1920-х гг. организовывались наборы добровольцев в небольшие «выставочные» национальные части – взводы, эскадроны, батальоны, реже – полки и даже дивизии. Общей целью «этой постепенности», по мнению наркомвоена М.В. Фрунзе, было «создание кадров политического и командного состава, создание небольших показательных частей из добровольцев (путем подбора пролетарских, политически проверенных элементов – РЛКСМ, профсоюзы, Союз Кошчи); частичного призыва в районах наиболее советизированных, и только затем после надлежащей агитационной и учетной подготовки привлечение в национальные войска с обязательною воинскою повинностью в конечной перспективе»[353]. Таким образом, в данном случае добровольчество служило одним из инструментов для решения национального вопроса в вооруженных силах, строительство которых мыслилось на основе равного доступа всех советских этносов к оружию и в то же время их одинаковой обязанности нести военную службу. Ни того ни другого в старой армии не было.

Наряду с собственно добровольчеством использовались и переходные формы комплектования, такие как отбор через общественные организации (например, комсомол) и частичный призыв по разверстке, напоминавший дореволюционную процедуру призыва[354]. Эти способы, предполагавшие известный административный нажим на молодежь призывного возраста, применялись как вспомогательные, в случае нехватки добровольцев. Внедрение переходных форм явно указывало на то, что рамки добровольчества представлялись власти узкими.

Поскольку добровольчество носило осознанно прикладной и временный характер, им без труда поступились, как только к концу 1920-х гг. в национальных регионах сложились минимально приемлемые условия для развертывания обязательного военного призыва: укрепились местные органы власти и органы местного военного управления (военкоматы).

Тем более что практики добровольчества давали много поводов для недовольства и серьезных претензий. Если в одних регионах был избыток добровольцев, то в других «добровольчество не в состоянии обеспечить пополнения даже естественной убыли в существующих частях»[355]. Кроме того, до половины «добровольцев из нацмен» приходилось отсеивать из-за их слабой общеобразовательной подготовки и не соответствующих требованиям службы физических данных[356]. В 1927 г. наркомвоенмор К.Е. Ворошилов высказывал мнение о том, что добровольчество в современных условиях изжило себя: слабые партийно-комсомольские организации в национальных регионах не могли обеспечить качественный поток добровольцев, «а среди остальной части добровольцев часто попадаются элементы политически неустойчивые, безработные, рассчитывающие найти в армии приют, пищу и т. д. Эти люди при первом столкновении с тяжестями военной службы разлагающе действуют и на остальную красноармейскую массу. Добровольность поступления в армию вызывает у них понятие, что от добровольной службы можно безнаказанно уклониться, а это, в свою очередь, порождает дезертирство. Кроме того, добровольный порядок не всегда дает необходимое число пополнений. Все это вызывает необходимость перейти к комплектованию нацчастей в обязательном порядке»[357]. С другой стороны, по мнению Ворошилова, существовавшие на тот момент национальные воинские части не обладали достаточной емкостью для использования всех ресурсов национальных регионов, которые «окажутся для них (национальных частей. – Авт.) чрезмерно большими… Это приведет к тому, – считал нарком, – что, во-первых, в национальных республиках и областях фактически будет привлекаться в войска весьма незначительный процент от призывного контингента, и, во-вторых, несмотря на установление обязательной военной службы, особенно на первое время, в некоторых отдельных районах, наиболее отдаленных и наименее советизированных, вовсе не проводится призыва»[358].

Выход наркомвоенмору виделся в организации массового призыва контингентов из национальных республик для укомплектования как национальных, так и номерных частей.

С 1928 г. призыв граждан 1906 года рождения впервые был произведен в республиках Средней Азии, а также в национальных регионах Северного Кавказа. Следуя установкам Ворошилова, Главное управление РККА пришло к компромиссной формулировке: «Призывников-нацмен, – сообщалось в докладе председателю РВС СССР в начале 1928 г., – которые ранее не призывались и принимались на укомплектование национальных частей в добровольном порядке, начиная с призыва текущего года привлекать в общеобязательном порядке по мере потребности этих национальных частей»[359]. Распределять новобранцев надлежало строго в свои национальные части, поэтому масштабы призыва были ограничены штатной емкостью этих частей[360]. Большая часть призванных сразу же зачислялась во вневойсковики[361] и получала военную подготовку лишь формально. Лишь в 1938 г. национальные части в Красной армии были упразднены, а в 1939 г. состоялся всеобщий призыв по всей территории Советского Союза. Таким образом, добровольчество сыграло роль промежуточной ступени на пути к массовому всеобщему призыву нерусских народов в ряды Красной армии.

Испытание Зимней войной: добровольческие лыжные батальоны (1939–1940)

Итак, в межвоенный период добровольчество являлось подспорьем в тех сферах комплектования Красной армии, где мобилизационный механизм еще не работал должным образом. В конце 1930-х гг., в отличие от начального этапа истории Красной армии в 1918 г., советское государство уже не отводило добровольцам сколько-нибудь значимого места в мобилизационной системе и тем более не наделяло его особыми идеологическими смыслами, как это было в годы Гражданской войны. К концу 1930-х гг. эпоха добровольчества, казалось, уверенно клонилась к своему закату. Добровольцы-новобранцы больше не принимались в РККА, а институт сверхсрочнослужащих в обозримой перспективе должен был быть упразднен.

Однако ни один военный конфликт второй половины 1930-х гг., в которых участвовал СССР (Гражданская война в Испании, пограничные конфликты с Японией у оз. Хасан и на р. Халхин-Гол) не обходился без участия добровольцев. Особо нужно сказать о Зимней войне, неожиданно для власти оказавшейся кровопролитной и крайне неуспешной. Это первый после Гражданской войны в России военный конфликт, для участия в котором добровольцев привлекали в ряды Красной армии централизованно и массово.

Одним из многих неприятных открытий советского командования в этой войне была чрезвычайно слабая лыжная подготовка войск Красной армии и отсутствие специальных лыжных частей. И напротив, блестящая лыжная и горнолыжная подготовка финских солдат давала тем огромное преимущество в скорости и маневре в лесной и гористой бездорожной местности. Это обстоятельство много раз отмечали финские и западные газеты, подчеркивая, что «рюсся» безнадежно проиграли «войну на лыжах», а пренебрежение лыжной подготовкой в Красной армии объясняли общей некомпетентностью советского командования[362].

К исходу второго месяца войны советское руководство созрело к формированию лыжных частей. 24 декабря 1939 г. приказом Ставки Главного командования № 0672 Киевский и Белорусский особые военные округа приступили к формированию из кавалерийских частей восьми лыжных эскадронов численностью по 98 человек. Эскадроны вооружались современным скорострельным оружием: автоматическими винтовками Симонова