Добровольцы и ополченцы в военной организации Советского государства. 1917—1945 гг. - Алексей Юрьевич Безугольный

до нас, вопрос только в сроках… Тогда снова за винтовку, правда, кое-какой опыт уже есть, сразу не пропаду»[380]. Бойцы лыжных батальонов требовали скорейшей отправки на фронт. Командиры 12-го и 13-го лыжных батальонов (БОВО) 1 февраля 1940 г. докладывали в Генеральный штаб: «Настроение бойцов и начсостава сверхотличное. Ждем с нетерпением отправления. Боимся, чтобы не опоздать к „горячим“ дням…»[381]

Вербовка добровольцев велась без широкой огласки. Парткомы и комсомольские комитеты, как правило, вызывали намеченных кандидатов на индивидуальные или групповые собеседования, предлагая им записаться в батальоны. «Дошла очередь и до нас, – вспоминал В.А. Афанасьев, в 1941 г. – студент Коммунистического института им. Н.К. Крупской. – Вызвали в комитет комсомола и тоном, заранее предполагавшим положительный ответ, предложили: „Дело добровольное, но Родина ждет!“ Естественно, наше воспитание не позволяло в таких случаях давать уклончивые ответы…»[382] Бывший студент Московского химико-технологического института И.И. Дубин вспоминал, что однажды в райком партии была вызвана группа студентов, около двадцати человек. «В военном отделе райкома нас информировали о ситуации, сложившейся на фронте, и предложили добровольцами вступить в формируемый Московский добровольный лыжный батальон. Предложение было неожиданным (заранее нас к этому не готовили), и, чего греха таить, не все оказались на высоте…»[383] Справедливости ради нужно сказать, что для большинства комсомольцев выбор был однозначен. Другой студент (Сельскохозяйственного института в г. Иваново) П. Шилов вспоминал, как секретарь горкома комсомола, вызвавший его, сказал, что «в Финляндии снега, трудно нашим воевать, нужны бойцы-лыжники. Не задав ни одного вопроса, я безоговорочно записался добровольцем. Вслед за мной записались 28 других студентов-комсомольцев и один коммунист – комендант общежития»[384]. Твердых сведений о правовом статусе добровольцев командиры не имели, поэтому встречались случаи отпуска домой тех, кто передумал идти на фронт[385].

Для стимулирования добровольческого движения Совет Народных Комиссаров 2 января 1940 г. издал постановление № 2 «О сохранении среднего заработка за лицами рядового и начальствующего состава запаса, вступившими добровольцами в лыжные батальоны»[386]. Этим же постановлением предписывалось начислять добровольцам из числа колхозников среднее количество трудодней. Вопрос «в отношении льгот и преимуществ в части размера пособия семьям добровольцев и размера сохранения им заработной платы по месту работы» поступал из штабов округов с первых дней формирования лыжных батальонов[387].

Демобилизуемые после окончания войны рядовые добровольцы, как, впрочем, и все красноармейцы, участвовавшие в Зимней войне, получали премию в 300 рублей; если они были призывного возраста, то получали также и годичную отсрочку от призыва в армию и, по показаниям врачебной комиссии, путевку в санаторий[388]. Студенты возвращались в вузы для продолжения учебы. В 1940 г. также потребовалось специальное нормативное регулирование льгот семьям погибших добровольцев «борьбы с финской белогвардейщиной»[389].

Довоенное добровольческое движение еще плохо изучено. Ясно лишь, что оно, хотя еще локальное, было уже достаточно массовым. Как показал опыт межвоенной эпохи, в мирное время власть и военное ведомство не демонстрировали большого интереса к добровольному способу комплектования войск, пользуясь им ситуативно. Революционный флер добровольчества периода Гражданской войны в России полностью рассеялся. Однако потребность в услугах добровольцев резко возрастала в военное время. Во время советско-финляндской войны военное ведомство предприняло попытку закрыть добровольцами явный пробел в предвоенной подготовки к войне, сформировав из отборной в физическом и морально-политическом отношении молодежи лыжный спецназ. Элитарному назначению добровольцев соответствовал непубличный характер их набора в вузах и спортивных обществах. Добровольцы зачислялись в кадр Красной армии, однако их служба понималась как временная – только на период войны, в связи с чем за ними сохранялись рабочие и учебные места, а также средняя заработная плата или стипендия. Так или иначе, уже виделась скорая перспектива широкого развертывания добровольчества, не сводимая к предвоенным экспериментам.

Часть вторая

Великая Отечественная война

Первые дни войны. Молотов и добровольцы

Очереди добровольцев у призывных участков, спешащих записаться на фронт, – едва ли не первый образ, возникающий в нашем сознании в связи с первыми днями Великой Отечественной войны. Верность и уместность этой ассоциации подтверждена массой подлинных исторических источников: фотодокументами и кинохроникой, многочисленными воспоминаниями современников. Однако при ближайшем рассмотрении вопрос о добровольческом движении в годы Великой Отечественной войны совсем не прост. В 1918 г. советские вооруженные силы начинались с добровольчества, но к 1941 г. этот тип комплектования был практически изжит, если не считать вербовки в Красную армию профессионалов-сверхсрочников и краткой эпопеи с лыжными батальонами во время войны с Финляндией.

Безусловно, власть отслеживала и учитывала настроения граждан, чувствовала их поддержку, однако призывы ко всенародному вооруженному сопротивлению врагу с ее стороны зазвучали не сразу.

Официальное оповещение граждан о начале войны состоялось в речи заместителя председателя правительства В.М. Молотова, прозвучавшей в 12 часов 15 минут 22 июня. Он, в частности, заявил: «Правительство Советского Союза выражает твердую уверенность в том, что все население нашей страны – все рабочие, крестьяне и интеллигенция – мужчины и женщины, отнесутся с должным сознанием к своим обязанностям, к своему труду… Каждый из нас должен…

обеспечить все нужды Красной армии, Флота и Авиации, чтобы обеспечить победу над врагом»[390]. Подчеркнем: Молотов говорил не более чем о трудовом подвиге граждан ради победы советских вооруженных сил, которые, продолжал он, «с честью выполнят свой долг перед Родиной, перед советским народом»[391]. В речи Молотова вооруженные силы четко отделены от народа – у каждого в начавшейся войне своя судьбоносная задача. Вполне очевидно, что приведенная фраза – не случайный риторический прием и не оговорка. В первые часы войны советское правительство еще полагало, что германское вторжение можно отразить наличными вооруженными силами. Случайно или нет, но даже мобилизация в речи Молотова не упомянута. Возможно, что решение о ней или, по крайней мере, о ее формате и масштабе ко времени выступления Молотова еще не было окончательно принято.

Через четыре часа, в 16 часов 22 июня, нарком обороны маршал Советского Союза С.К. Тимошенко все же подписал приказ о мобилизации военнообязанных в 14 военных округах с 6:00 23 июня. В соответствии с мобпланом со второго дня войны военкоматы стали рассылать повестки, принимать мобилизованных на сборных пунктах, формировать и отправлять команды в войсковые части. В период мобилизации, которая в основном завершилась к 1 июля, власть не обращалась к гражданам с призывом о добровольном вступлении в ряды Красной армии или иных военизированных формирований. Население, привыкшее к кампанейским авралам власти, организованно реагировало только на мероприятия, запущенные официально.

С первых дней войны