Академия Малхэм Мур. Мой сводный враг - Мию Логинова

а сама ни во что не ставишь заведённые порядки. Что за манера прийти в чужой дом и менять вековые устои под себя? Это ли не хамское отношение?

Смотрит так, как будто не верит в мои угрозы. Зря, Люка. Очень зря.

– А если не переоденусь? – Чем дальше этот диалог, тем больше вызова в голосе и позе Гревье. И тем сильнее хочется поставить её на место, заставить отнестись с уважением ко всему тому, что создала мама за годы брака и жизни в поместье.

– Тогда я разорву эту безвкусицу прямо на тебе, чтобы больше не было соблазна ещё раз всё это на себя напялить. – Слишком откровенно и напоказ. Как будто на кастинг танцовщиц в известной направленности бар собиралась, а не на семейный ужин.

– Да что ты заладил?! Какое тебе дело вообще? Ты мне никто!

– Матери своей скажи об этом. – Это ведь она тут заправляет? Или думает, что заправляет теперь, отхватив лакомый кусок. ПРЕДВКУШАЮ её прозрение через полгодика. – Что тебе тут не нравится? Пусть забирает и валит. А пока ты живёшь в этом доме, разъезжаешь по городу на семейном авто и считаешься частью рода Мортимеров, будешь соблюдать приличия. В том числе не наряжаться, как низкосортная доступная девица.

– Достал! Я приняла правила игры в Муре, держу рот на замке и не лезу, но здесь буду одеваться так, как хочу, и делать, что хочу.

Поднимаюсь из-за стола, игнорируя, что Гревье пятится.

Куда же подевалась твоя смелость? Плохая новость в том, что в нашем мире чёрта с два ты сможешь делать, что захочешь, куколка.

– Твой последний шанс пойти и переодеться. – Мы стоим теперь друг напротив друга. Люка спиной упирается в стену, выкрашенную фактурной побелкой в бежевые оттенки.

– Ты глухой или что? Я сказала нет. – Острый подбородок так вздёрнут, что вот-вот проткнёт мне грудь.

– Я услышал. – Если бы она знала меня чуть дольше, уже бы поняла, что зашла дальше, чем стоило. По взгляду, тембру голоса и тому, как медленно делаю шаг вперёд. Резко протягиваю руку, хватая подол юбки, и со всей силы дёргаю вниз. Трещит замок или ткань. Со звонким ударом бьётся о пол оторванная пуговица.

Я сижу на корточках, юбка чернильным пятном сморщилась у массивных подошв ботинок. Медленно поднимаю взгляд вдоль обтянутых колготками и гетрами ног. Стройные, выточенные ловкой рукой умелого скульптора. Почти идеальные. Столовую разрывает крик:

– Какого хрена, мать твою!

Поднимаюсь рывком, хватаю волосы в кулак, дёрнув так, чтоб запрокинуть голову. Всё внутри опаляет злостью.

– Никогда не смей даже упоминать её! Ясно?!

– Пусти! – Дёргается, но только делает хуже себе. Сильней сжимаю кулак.

– А то что? – возвращаю ей её же слова. – Думаешь, имеешь право здесь командовать? В этом доме все соблюдают правила. И ты будешь, даже если придётся заставить силой.

– Да пошёл ты! – Пытается достать меня коленом, но ноги путаются в брошенной на полу юбке. Вдавливаю её собой в стену, лишая манёвра.

– Что? Латимер был нежнее? – Запрокинутая голова открывает вид на напряжённую шею и поджатые, подведённые губы.

– Пусти! – Аккуратная, обтянутая водолазкой грудь толчками поднимается и опадает в такт сбитому от злости и неудобной позы дыханию. Люка пытается вырваться и морщится, дёрнув головой. Запутанные в моих пальцах локоны натягиваются сильнее, и с напомаженных губ срывается тихий стон. Что-то во мне срывает вместе с этим звуком. Склонившись, рывком, зло впиваюсь в её неласковые губы.

13.2 Эйдан и родинка

Не стоило этого делать. Ей тоже не стоило. Бросать мне вызов, нарушать правило вечеров. Неужели так трудно? Жалкие пару часов вечером! Как будто требуют от неё что-то сверхъестественное, постыдное и невозможное. Явиться к ужину вовремя и подобающе одетой, вести себя прилично и хотя бы делать вид, что тебя не тошнит от всех нас. От денег отца что-то не тошнит. Шмотки покупать новые, жить в дорогой, отдельной комнате Мура… всё это по плечу. А ужин пару раз в неделю – нет!

Первые несколько секунд Люка сопротивляется. Губы, жёсткие и настырные, руки мельтешат в попытке отделаться от меня. Всё тело держит оборону, вжавшись с побелку.

Глупая, так только сильнее загоняешь себя в ловушку.

Натянутые волосы, намотанные на кулак, пойманная рука, колено между ног. Рывок и капкан.

Тебе не выбраться, Гревье.

Видно, осознав это, она сдаётся. Обмякшая рука, открытые натиску карающего, злого поцелуя губы… Беззащитные, мягкие, бархатистые. Дрожат под голодными, жёсткими укусами, обдавая жарким, сбившимся дыханием.

Выпустив расслабленное запястье, медленно изучаю изгибы застывшего у стены тела. Упругое бедро, острая косточка давит ладонь. Плоский живот дрожит под пальцами даже сквозь водолазку. Не позволяя себе забыться, жду новой атаки со стороны Гревье, но её губы жадно тянутся навстречу. Неожиданно. Удивительно. Зря.

Подхваченная снизу водолазка уже обнажает затянутую в тонкое кружево белья грудь. Напряжённые соски натягивают ткань, как будто просят ласки. Сминаю их пальцами, перекатываю, как бусину чёток. Люка дрожит, давится тихим стоном и подаётся навстречу. Спину обжигают её несмелые прикосновения, лёгкие и нерешительные, как будто она сама не может поверить, что снизошла коснуться того, кого считает врагом и последней сволочью. Правильно, кстати, считает.

Этот дом хранит много секретов, Люка, но мы тебе не скажем.

Подчиняясь животным инстинктам, склоняюсь, собираясь поймать вторую грудь губами. В глаза бросается родинка под грудью. Та самая, с рисунка Латимера. Отрезвляет лучше, чем вылитый на голову кувшин крутого кипятка. Резко отстраняясь, оглядываю распластанное вдоль стены тело. Красивое, стройное и услужливое. Губы складываются в усмешку.

– Доступная. Вчера Латимер, сегодня я. Коллекцию собираешь, Гревье? Выбираешь местечко потеплее?

Смаргивает. Расширенный зрачок сужается. Растерянная, ошарашенная, дёргает вниз свою водолазку, поспешно прикрывая грудь, но возбуждённые соски выпирают и через ткань.

– Что и требовалось доказать. Хотел убедиться, что взять тебя при желании ничего не стоит.

Полураздетая, растрёпанные волосы, юбка в ногах, Гревье едва не горит от гнева. Если бы люди умели воспламеняться, дом уже пылал бы пожарищем. Резкая боль с хлёстким шлепком опаляет щёку.

Вот это неожиданно. В том месте, где её рука оставила след на щеке, печёт от удара. Удивлённо потираю кожу:

– Что? Ещё скажи, что не была готова раздвинуть ноги прямо здесь. Тебе же было плевать, что в доме люди. Слуги. Они могли зайти в любой момент. – Зрачки её снова расширяются, щеки алеют. Серьёзно? Правда не думала? Всё на свете забыла за пару поцелуев? Не этим ли её мамочка купила отца? Готовая на всё за красивую жизнь кукла для