Пленники Амальгамы - Владимир Михайлович Шпаков

– Вы меня с кем-то путаете, дружище. Впрочем, сейчас не время, не время… – он пододвигает ко мне бумаги. – Полюбуйтесь!

Я с недоумением разглядываю листы, на которых нарисованы круги с пересекающими их линиями.

– Что это?!

– Ваш посмертный гороскоп. Очень любопытная судьба, очень! Вам придется бесконечно перемещаться из одного зеркала в другое. Можно сказать, вы станете пленником зеркального тоннеля, или, если угодно, пленником амальгамы!

Я кручу головой.

– Нет уж, давайте это дело отложим! Я еще пожить хочу, а что там после смерти – будем, как говорится, поглядеть!

– Так глядите! Вы родились обратно, ушли в смерть, теперь соответствуйте предначертанию!

Из-под стола извлекаются два зеркала, их ставят напротив друг друга. После чего следует приглашающий жест, дескать, встаньте сюда! Мое место между зеркалами, которые должны превратить меня, по сути, в солнечного зайчика, скачущего туда-сюда, туда-сюда…

– Послушайте, месье Чоран или как там вас…

– Неважно. Прошу!

– По-моему, мне рано поглощаться зеркалами. Надо что-то понять, что-то сделать…

– Там все поймете. Ну? Я жду.

И как поступать? Не отстанет же, гад, по глазам вижу! Ласковые такие глаза, а на дне – лед, могильный холод!

Выход находится, когда замечаю на столе мраморный письменный прибор, на удивление похожий на тот, что был подарен коллегами к очередному дню рождения. А главное, тяжелый! Хватаю его со стола, размахиваюсь, а дальше – звон стекла и брызги осколков!

Я ожидаю репрессий, страшных наказаний, но мужик весьма добродушен, даже в ладоши хлопает.

– Браво! Соломоново решение! Точнее, решение великого Александра, разрубившего Гордиев узел! Брависсимо!

– Бросьте… – машу рукой. – Какой я, к черту, Македонский? Кстати, пора познакомиться. Вас зовут месье…

– Ковач. И без всякого месье. Просто Виктор Ковач. Себя можете не называть, я про вас все знаю.

– Так уж и все?

– Даже то, о чем вы не догадываетесь!

Только расспросить не получается, сон подходит к концу.

Ковач, Ковач… Откуда он появился? А-а, я же недавно читал в Сети про этого Ковача. Некий московский эскулап, не то чтобы светило, кандидат психологических наук, но статьи пишет смелые, дескать, вижу путь! Не метод у него, не разработанная терапия психозов, а, понимаете ли, путь! Нить Ариадны заполучил кандидат, каковой говорил про психическую смерть больного. Тотальный затвор, капсула вместо сознания, по сути – невидимый гроб, в который в силу разных причин помещена душа безумца. Он может лежать там смирно, может колотить в крышку со страшной силой, но самому ему оттуда не выбраться. И Ковач не может взломать гроб, ведь он не бог. А вот если приложить усилия с обеих сторон – есть шанс покинуть капсулу, выбраться из нее, будто бабочка из куколки.

Дабы подкрепить свои измышления, автор приводил отзывы западных коллег, писал что-то о практике в клиниках Франции и Южной Кореи, а еще грозился изложить основы терапии в следующей статье. Только не было никакой статьи, как я ни искал. Автор замолчал, на сайте остался лишь портрет, где он и впрямь выглядел мужчиной плотного телосложения. Лицо округлое, вроде как доброе, но глаза – явно не добряка. Темные глаза, глубокие, видно: человек прошел огонь и воду. Так чего ж молчишь?! Сказал «А», говори «Б»! Или ты халтурщик, голову морочишь несчастным людям? А может, того хуже, изобрел очередной способ честного отъема денег?

Портрет сохраняет безмолвие. За стеной опять слышны шаги, они делаются все быстрее, и я в страхе сжимаюсь, ожидая чего-то страшного…

4. Капитан

Зря считала голос мавром, он таки возвращается, причем в самый напряженный момент, когда мучительно размышляю над фразой, записанной в дневнике. Краски отобрали; и карандаши попрятали, чтобы «шубу», не дай бог, не попортила, остался лишь толстый блокнот на пружинке с недописанной лекцией по истории искусств. Это там было про Фидия, Пигмалиона и прочих деятелей, безжалостно выдранных из блокнота. Теперь передо мной девственная поверхность белых листов, на которые я должна излить… Тут-то и возникает закавыка – что излить? И кто будет изливать?! Кому-то смешно, наверное, от таких вопросов, вроде бы плевое дело: сесть и записать то, что произошло за день. Правильно ведь? Дневник от слова «день», эти события и следует записывать. Но мне, знаете ли, и ночью скучать не приходится, по ночам даже интереснее. А тогда что же, писать «ночник»?! Хотя главное другое. Мне крайне трудно (точнее, невозможно) написать что-нибудь от первого лица. Начинаю писать: «Я вышла из дому…» – и тут же спотыкаюсь. Что еще за «я»?! Нет связи между этим местоимением и моими руками, ногами или неказистой физиономией, что отражается в зеркале. То есть одна часть мозга кричит: «Да это же я, я, я!» А другая скептически ухмыляется: «Ах, это ты?! Тогда надо писать от “ты”! А еще лучше писать “она”, так будет вернее!»

Этим приемом и пользуюсь. «Она вышла из дому и направилась к мосту. Было ветрено, по Неве бежала рябь, и она не сразу решилась перейти на другой берег. Почему-то казалось, что ветер может подхватить ее и унести далеко-далеко, к Финскому заливу. Но она все-таки перебежала мост и, отдышавшись, пошла по Каменноостровскому проспекту. Она хотела попасть на дачу Шишмарева, где когда-то училась в художественной школе. Ей хотелось…» Тут и застреваю, не в силах осознать – что именно хотелось той, кто с бухты-барахты двинул на Каменный остров?

И вдруг подсказывают: «Ей хотелось посетить дом-музей Шаляпина на улице Графтио». Вот те на! Да не хотелось в музей! Еще тогда, во время учебы, специально увильнула от скучной экскурсии, сказавшись больной! А голос (это был тот самый хрипловатый голос) настаивает: «Хотелось! Музей как раз по дороге, нужно только направо свернуть и чуть-чуть пройти!»

– Кто заканчивает за меня предложения?! – вопрошаю вслух. И слышу ответ:

– Я. Капитан.

– Какой капитан?!

– Который объездил много стран. Короче, не задавай лишних вопросов – пиши!

Я подчиняюсь, чтобы с удивлением узнать: фигурантка моих записей спала и видела, как бы ей попасть в дом великого певца, где на стене висит копия известной кустодиевской картины. На ней Шаляпин в собольей (а может, бобровой) шубе и шапке изображен на фоне ярмарочной Москвы. Более того – ей хотелось сесть за стоящий посреди гостиной рояль и сыграть «Вдоль по Питерской»!

– Но я же не умею играть!

– Эй, разговорчики! Пиши! Вначале сыграть захотелось, потом станцевать. Танцевать-то умеешь?

– Не очень, если честно…

– А в крепости танцевала! Ты хотела станцевать… Танец с саблями!

– Причем тут сабли?!

– Так они же на стене висят, в соседней с