Сегодня и вчера, позавчера и послезавтра - Владимир Новодворский

Нас перевозили с места на место на небольших автобусах и грузовичках с открытым верхом вместе с матрасами и небогатым скарбом. Жизнь на колесах придавала дополнительное ощущение скорости. Струящиеся на ветру девичьи волосы, влюбленные глаза, обжигающие воздух и наготу, песни, непонятно почему застрявшие надолго в мозгу: «Он так же, как и ты, пришел из темноты,// Мы все туда уйдем, поджав хвосты».

На очередную просьбу выслать немного денег, отец отправил перевод с инструкцией по расходованию средств: «Купи билет и срочно возвращайся».

Двое суток пересадок и ожидания, страха, что на поезд нападут и ограбят. Еду просить за Георгия, детей оставила с мамой. Сейчас всем тяжело, в городах еще хуже – все по карточкам, но в деревнях неурожай. Троих детей растить очень тяжело, свое хозяйство, хоть и небольшое, требует ухода – лошадь, корова, немного земли. Дети, конечно, помогают, но они еще маленькие, а самой тяжело, опыта в этом немного, всегда нанимали кого-то в помощь.

Кто мог представить, что жизнь так повернется, что юность, наполненная предвкушением встречи с миром, ожидание радости от всего нового канет без следа. Начиная с войны, с гибели Володи, а потом и папы, (он воевал в армии Корнилова), всё покатилось практически без моего участия. Встреча с Георгием. Я тогда была, как в тумане. Он попросил моей руки, я согласилась. Больше никогда не бывать мне той девушкой, которая летала и, казалось, могла все на свете. Я уже давно только хожу, но, как учил папа, стараюсь не сгибать спину, шагать прямо, с высоко поднятой головой. Но не летать, нет. Крылья отпали с гибелью Володи. Было невыносимо больно, во мне что-то умерло, но надо жить, растить детей и сделать все, чтобы спасти Георгия. Он в опасности, не знаю, каково ему там, но наверняка безумно тяжело.

Дедушка написал, что перебрался в Париж, но жить трудно, и вообще всю эту эмиграцию терпеть не может и хочет домой, в свою родную Ахтырку. Мне он порекомендовал связаться с братом Володи, тот занимает высокий пост в НКВД. Родные братья, а какими разными дорогами пошли. Написала Володиному брату письмо, он ответил, что будет на строительстве канала, назначил встречу, был достаточно любезен.

Сорвалась практически без вещей, даже «думочку» не взяла. Раньше всегда брала ее с собой, на ней хорошо спится, но эта поездка особая. Всё меняется, многое понять трудно и странно. Как так получилось, что ничего нет? Всё нужно доставать, ничего не купить, нужны какие-то знакомства. выражение теперь есть такое, «по блату». А почему раньше все было, полки ломились? Люди-то те же – что с ними случилось? Пусть, я уже смирилась, мне особо ничего не надо, донашиваю свои вещи, хорошо, что почти не изменилась, хотя несколько седых волос увидела, вроде рано, а может и нет.

На перроне меня встречают, мужчина в кожаной куртке.

– Елена Константиновна, я правильно понимаю?

– Да, я Елена Константиновна, а вы от Павла Петровича Вяземского?

Он кивнул, взял мой саквояж, и провел до машины.

– Дорога не быстрая, да и дорогой назвать трудно, ухабина на колдобине. Если устали, покемарьте, так и не заметите, как доедем.

Меня действительно укачало, и этот непрекращающийся дождь, и прыгающие силуэты деревьев, и просторы, бесконечные просторы России, и вечная борьба. Я родилась на границе интересов и повторяю судьбу замка в Несвиже, который то разрушали, то отстраивали заново. То он обласкан Радзивиллами, едва ли не самым богатым родом в Европе, то опять брошен на растерзание; то между Швецией, Польшей и Россией, то между Наполеоновской Францией и Россией. Так и у меня в сердце Россия отца, а в крови Польша матери, и еще эта магия рода, эти двенадцать апостолов в человеческий рост, подаренные Папой Римским. Они хранились в замке и покровительствовали роду, а может, были его проклятьем.

Мы остановились. Шлагбаум, ограждения, колючая проволока, военные, проверяют документы. Всё нормально, нас пропускают, и сразу чувствуется замкнутый мир, даже дышится по-другому. И кажется, что здесь все одного цвета, всем правит страх. Лиц не видно, все смотрят в землю, а на земле лужи, перемешанные с глиной, землей. выходим из машины. Пытаюсь ставить ноги так, чтобы не утонуть в этой грязи. Заходим в здание. Здесь тоже охрана, тоже проверяют документы. Молодой офицер провожает до двери, открывает, вхожу. За столом сидит лысый мужчина и, не поднимая головы, что-то пишет.

– Павел Петрович, гражданка Арцыбашева, – доложил мой провожатый.

Дверь закрылась. Хозяин кабинета медленно поднял глаза.

– С приездом вас Елена Константиновна. Арцыбашева. Значит, сохранили девичью фамилию.

– Да, в память об отце.

Я продолжала стоять у входа, держа перед собой двумя руками маленький саквояж.

– Это что, весь багаж? Со слов Володи я представлял вас иначе, хотя понимаю, многое изменилось. – Он встал.

Странно. Братья, но Володя высокий, стройный, а этот ниже меня ростом, такой лоснистый, и весь перекатывается, как на шарнирах.

– Будем считать, что мы познакомились. Давайте ваш саквояж, присаживайтесь, – он указал жестом на отдельно стоящий столик, накрытый на две персоны, и продолжил: – Думаю, вы не успели позавтракать. Вот, чем богаты. Конечно, не Париж, но жить можно, – он улыбнулся, налил горячего кофе. – Вам со сливками. – Опять улыбнулся и показал на сахар.

– В Париже была еще девочкой, и уже не помню, как там завтракают. Кажется, ничего особенного, или просто не отложилось.

Он медленно прихлебывал кофе, наблюдая за мной. Мне было трудно бороться с искушением, я давно не видела таких продуктов.

– Может, ваш дедушка делится впечатлениями? Он ведь сейчас там.

Неприятное чувство пронзило меня, словно в моей жизни копошится кто-то чужой.

– Мы редко переписываемся, там тоже сейчас непросто.

Казалось, он не слушает, а читает меня.

– Конечно, кому сейчас легко. А как поживает ваша мама? Она, если не ошибаюсь, из Радзивиллов.

Похоже, чувство постороннего копошения не покинет меня, а будет только усиливаться, пока я здесь. Хорошо, если сумею до конца держать себя в руках. Папа учил считать про себя и не отвечать, пока полностью не овладеешь собой.

– Спасибо, все хорошо. Она осталась с детьми, мне не на кого больше положиться. Да, мама принадлежит к одной из ветвей древнего рода Радзивиллов. вы и так все знаете, зачем спрашиваете? – Я попыталась поймать его взгляд, но его больше интересовала форма моей груди, чем мои же слова.

– Отчего же, например, я ничего не знаю о судьбе двенадцати апостолов. А ведь очень интересно, вдруг вам что-нибудь известно. – Он опять улыбнулся, и мне снова показалось, будто он что-то катает во рту, пока молчит.

Павел Петрович встал и заходил по комнате.

– По рассказам, статуи предкам подарил Папа Римский, величиной они были в рост человека и исчезли при отступлении Наполеоновской армии. Когда замок в Несвиже в очередной раз восстанавливали, все подземелья обшарили, но ничего не нашли. Это еще в прошлом веке было.