Белоснежка и семь апостолов - Всеволод Пименов

Странное дело: хотя я и была крещена в православной церкви, я никогда не замечала в себе особой религиозности, но сейчас, оторванная от друзей и родных, я впервые задумалась над тем, что все случившееся, возможно, есть испытание, посланное свыше, призванное заставить меня задуматься над своей жизнью…

Работа нашлась на следующей неделе. Устроилась в карамельный цех кондитерской фабрики. Свободного времени тем не менее оставалось слишком много, а я с недавних пор панически боялась безделья и одиночества — такие мысли в голову лезли, что хоть в монастырь иди.

Хотела революцию? Получай! Сиди теперь, как Ленин в Шушенском, осваивай рецепты приготовления симпатических чернил, пиши шифровки единомышленникам-большевикам. Что, думала, будет легко? Думала, так вот все само закрутится и заработает, а ты только будешь наблюдать издали, попивая трансмутированное шампанское? Не выйдет. Сиди вот и радуйся, что не пришлось переползать по морозу Финский залив… или что там было в анекдоте про мешок с пустыми бутылками?..

Деньги есть. Друзья далеко, но тебя не бросят. Рано или поздно все наладится. Это надо перетерпеть…

Это слово «перетерпеть» стало моей мантрой. Я купила себе огромный настенный календарь и привесила к нему толстый черный маркер на веревочке, чтобы зачеркивать дни, проведенные в подполье (или все-таки в ссылке?). Календарь был с кошками. Смотрела я на них и скучала по своим веселым мурлышкам, скучала по-черному. Снилась мне и рыжая распутница Дуська, и черная, как тушь, Нуар, и полосатые близняшки Рыся и Зося, и сиамская аристократка Блисс, и пушистая малютка Сяо, которую подарил Чжао, и персиянка Сюзетта… Где они сейчас? Доверчивые, не попали бы в плохие руки…

Свободное время я забила под завязку танцами и стрельбой в тире. В стрельбе успехи были явно лучше. Дома тренировалась поднимать тяжести взглядом — за плотно задернутыми шторами. К концу второй недели подняла на полметра тумбочку. Успех. Отто бы порадовался.

Артем сказал, что Отто вернулся из Анапы на прежнее место работы вместе с Питом. Что он хочет этим доказать? Что опасности нет?.. Только бы с ним ничего не случилось. Несколько раз я просыпалась по ночам, увидев во сне, как люди в карикатурно огромных перчатках волокут Отто в машину с решетками.

Я записалась в городскую библиотеку, нашла в одном из справочников шрифт Брайля и написала Отто письмо — точнее, наколола его толстой цыганской иглой на альбомном листке. Письмо было совершенно нейтрального содержания — что-то вроде: «Уважаемый Отто Генрихович, Вам пишет Ваша бывшая ученица…» Но я знала — он догадается, что писала я. Чтобы отправить письмо, я съездила на электричке за триста километров от дома и только там бросила его в почтовый ящик. Адрес на конверте был вымышленный.

Прошел месяц моего заточения, и как-то раз под вечер, когда я дома по-джедайски тягала взглядом стул и заставляла его переворачиваться в воздухе, в дверь позвонили. Напугалась — слов нет. Глупо было притворяться, что никого нет дома — у меня вовсю горланило радио. Стул брякнулся на пол, а я бочком, по стенке, в лучших шпионских традициях прокралась к двери. Осторожненько глянула в глазок. Никого.

— Кто там? — спрашиваю.

— Света, соседка.

Я приоткрыла дверь и почти сразу упала на колени, потому что на коврике у порога, прямо у моих ног, сидели Дуся и Нуар. Вид у них был как у двух Пыльных чучел, сто лет простоявших в запасниках музея. Но не все ли равно, сколько на них пыли! Я кинулась обнимать их и только потом подняла глаза и увидела изумленное лицо жены отца Михаила.

В руке у нее были зажаты пакет молока и пустая консервная банка.

— Откуда они здесь? — только и спросила я. Неужели то, что я читала про кошек, оказалось правдой?! Неужели они протопали все это громадное расстояние ради меня?! Маленькие мои…

— Они ваши, да? — Света даже отступила на шаг. — Надо же… Сидели тут в подъезде. Баба Зина их выгнала, а они опять зашли. Я их покормить хотела — не едят. Сели под вашу дверь и скребутся. Я услышала, что вы дома, позвонила…

— Спасибо, — от души сказала я.

Обе артистки уже требовательно мяукали и пытались забраться на плечи. Дуська стала совсем тяжеленная — небось не сегодня-завтра окотится. То-то будет веселье…

— Маленькие мои, мне вас и покормить-то нечем, — сказала я вполголоса, пропуская кошек в прихожую. — Ничего, сейчас сбегаю, принесу «Вискаса».

— А вы молоко возьмите. — Света протянула мне пакет. — Я для них принесла. Надо же, нашли-таки хозяйку… Я про такое только в газетах читала.

— Я тоже. Да уж. — Я взяла у нее молоко и предложила: — Может, зайдете? Неудобно как-то: стоим и разговариваем через порог.

Она колебалась секунду, не больше, а потом прошла.

Она была выше меня и даже чуточку выше своего мужа. Худая, с узкими плечами и бедрами, похожая на свечку. Те наряды, в которых мне доводилось видеть Свету, только подчеркивали ее худобу и рост: она всегда носила темные мешковатые платья по щиколотку или такие же юбки с долгополыми блузками навыпуск, а обувалась в вечные «пятидесятые» лодочки. Голову повязывала старушечьим платком. Она и сейчас была в длинном коричневом ситцевом платье без талии. Весь гардероб ее был тусклым, как будто она, стесняясь своей молодости и яркой внешности, стремилась в этом камуфляже затеряться среди богомольных бабулек. Зато лицо сияло безо всякого макияжа. Чистое, румяное, с правильными чертами. И глаза — широко расставленные, цвета зеленого янтаря — были такими же жизнерадостными и озорными, как и у отца Михаила.

Оказалось, я уже давно тосковала по женской компании. По легкомысленному трепу и слезливым историям о несбывшемся, по анекдотам, которые мужчине не понять. У меня очень давно не было подруги. Света, как оказалось, тоже была в какой-то мере одиночкой. Церковь как армия — куда пошлют солдата, туда он и едет. Отец Михаил раньше служил в Челябинске, а полтора года назад перевез жену и сыновей сюда. Вроде бы недалеко, но… Сначала она стала видеться со своей семьей раз в две недели, потом и того реже. Прежние друзья сначала звонили, потом вся дружба свелась к редким письмам. А здесь круг общения у Светы пока что ограничивался мужниным начальством, их женами да старушками-прихожанками, нашедшими в безропотной молодой попадье прекрасного слушателя. Ежевечерне к ней на чай заглядывали то баба Зина, то тетя Леля, то престарелая Авдотья Никитична с первого этажа. Старушки плакались Свете на жизнь, на мизерную пенсию, плохое здоровье и неблагодарных внуков. Порывались обсуждать сюжеты сериалов — но Свете хватило твердости эту тему пресечь. Света старушек привечала, поила чаем, утешала, оказывала маленькие услуги. Я бы от такого повесилась, честное слово. А она убеждала себя, что таким образом спасает мужнину паству от греха уныния.

Теперь вот мы сидели у меня на кухне, пили чай с ирисками и радовались, что поблизости нет ни бабы Зины, ни тети Лели. Сытые и вымытые дорогим шампунем кошки мурчали дуэтом, примостившись у нас на коленях. Говорила в основном Света — чувствовалось, что давно не давала словам воли. Ну а когда дошла очередь до моих проблем, мне пришлось соврать, что приехала я в этот город, чтобы залечить свое разбитое сердце.