Белоснежка и семь апостолов - Всеволод Пименов

— Нет, — сказала я.

Он на миг прикрыл глаза, словно ощутив мгновенную боль. Рука его опустилась. Жаль было разочаровывать его, ведь он пришел ко мне за чудом. Не было чуда, батюшка, извиняйте…

— Тогда как… как ты это сделала?

А почему вы решили, что это я, захотелось мне спросить. Потом вспомнила себя, стоящую середь двора с воздетыми руками и голосящую что есть мочи, и промолчала.

— Не знаю, — выдавила я.

— Это чудо Господне, — мягко сказал отец Михаил, — но свершилось оно через тебя, и я хочу понять почему… И почему ты сейчас бежишь. Ты… кажешься напуганной. С тобой бывало такое раньше?

Наступила тишина, в которой слышно было только мурчание кошек, тершихся о ноги отца Михаила.

— Ненавижу разговаривать в коридоре, — наконец изрекла я. — Давайте пройдем на кухню, что ли…

Чтобы заварить чай, мне пришлось распотрошить сумку. Отец Михаил деликатно дожидался, пока я закончу суетиться и пододвину ему чашку и сахарницу. Только потом напомнил, о чем хотел поговорить.

— Отец Михаил, а вы верите в магию? — в лоб спросила я.

— Я верю в Бога. Но к чему этот вопрос?

Я долго перемешивала в чашке сахар, а потом решилась:

— Исповедуйте меня, отец Михаил.

Артем

— Э! Вставай! Подъем! Але!

Я открыл глаза. Надо мной здоровенной нескладной башней возвышался Макс.

— Который час?

— Шесть. Хорош чалиться, бегать пора.

— Бегать?

— Ну договорились же вчера. Сам же просил тебя спортом занять. А спорт начинается с утренних пробежек трусцой. Я тебе подарок принес.

И Макс продемонстрировал пару новых, неприлично белых и неприлично больших кроссовок. Я поднялся, натянул шорты и футболку. Господи, на что я напросился…

В то утро я думал, что мои легкие останутся на асфальте — черная мокрота начала вылетать из меня уже в начале второго витка вокруг нашего квартала. В конце третьего я был уверен, что умру через пару метров. В начале четвертого я поклялся бросить курить. Макс бежал рядом совершенно невозмутимый и, казалось, даже не сбился с дыхания. По счастью в это утро мы ограничились четырьмя кругами. А потом прошли еще круг спокойным шагом, чтоб восстановить дыхание. Когда мы наконец остановились, я с облегчением уселся на асфальт и тут же получил пинка от Макса.

— Подъем! Встань прямо. Ноги на ширине плеч, руки в замок, разминаем кисти.

Кроме кистей были размяты локти и плечи. Еще мы делали приседания. Наклоны — тут я мог собой гордиться, мне почти удалось дотянуться до носков новых кроссовок. Но когда начались отжимания на кулачках, я не сдюжил и завалился на бок из упора лежа, облизывая содранные об асфальт костяшки пальцев. Макс непрерывно ругался, обзывал меня тряпкой, холодцом, размазней и всякими другими совсем уж неприличными словами. Я очень живо вспомнил нашего старшину Прокопенко, родившегося в Тамбове и весьма доходчиво вбивавшего нам в головы, что именно там находится центр Вселенной. Когда упражнения закончились, у меня дрожало все — от пальцев рук до ягодиц. Макс посмотрел на меня с уважением:

— А ты молодцом. Не жаловался. Ты в армии был?

— Был. Но я с «вышкой» ходил, на год. И попал почти сразу в штаб. Так что особо не напрягался.

— Ясно. Ну, пошли завтракать, что ль.

Так в середине августа начались мои тренировки с Максом. Он каждодневно устраивал мне зарядку, постепенно повышая нагрузку. Через две недели я перестал выкашливать легкие во время бега. И даже умудрился отжаться тридцать раз — десять на растопыренных пальцах, десять на кулачках и десять же по-простецки на ладонях. Тогда же Макс авторитетно заявил, что мне пора заняться боксом.

— Я сперва думал тебя к себе на танцы затащить, но ты корявый слишком, нет в тебе нужной пластики. А вот для бокса подойдешь — костяку тебя мощный, голова работает. Суперскорости, конечно, не покажешь. Технику тоже путем не освоишь — старый уже. А вот удар тебе поставят — пригодится в жизни.

С этого момента жизнь моя протекала сугубо по распорядку: подъем в шесть, утренняя пробежка с разминкой, каша на молоке на завтрак, два часа в компании перчаток, мешка, скакалки, тренажеров и прочих атрибутов боксерского зала, обед и два часа отдыха. Потом я был практически свободен, если, конечно, не считать того, что трижды в неделю по вечерам Макс гонял меня еще и в бассейн. Ел я как блокадник, попавший в санаторий, спал как убитый по десять часов. В какой-то момент я поймал себя на том, что не помню, когда последний раз курил. Это меня изрядно удивило. Я обыскал квартиру и нашел запылившуюся початую пачку. Сунув в рот сигарету, я занялся поисками зажигалки и в какой-то момент осознал, что уже курю. Затушив сигарету, я тут же схватил следующую и, пристально глядя на ее кончик, затянулся. Она затлела. Пирокинез покорился.

Бокс пришелся мне по вкусу. Более того, у меня неплохо получалось. Мой тренер — коренастый дагестанец-полутяж с непроизносимым именем Абдул-Меджид Зайбулаевич — постоянно сетовал, что я поздно ему попался. Он говорил своим более молодым и более перспективным, чем я, подопечным:

— Смотри на Артема, да! Видишь его? Тэхники нэт, скорости нэт, но он бой читает, он твои мысли читает, понимаешь?

Последнее было гораздо ближе к правде, чем казалось тренеру. У меня никогда не получалось читать мысли (хотя Отто и утверждал, что моя «цветовуха» подразумевает наличие этой способности), но после занятий боксом мой молодой и непредсказуемый дар предвидения и недоразвитая телепатия образовали своеобразный сплав. Я научился читать намерения спарринг-партнеров и предвидеть их действия. Правы были монахи легендарного Шаолиня: путь к духовному совершенству лежит через совершенство физическое. Впрочем, техника и скорость у меня тоже появились вопреки всем Максовым и тренерским прогнозам. Удар мне тоже поставили. Да вдобавок я оказался скрытым левшой. Зайбулаевич прыгал вокруг меня и кричал, что таких, как я, — один на миллион, что я бездарно просадил половину жизни и что мне срочно нужно начинать готовиться к краевым соревнованиям. Я, естественно, отказался, не без сожаления, но твердо. Зайбулаевич же поимел довольно неприятный разговор с Максом, в ходе которого ему было пояснено, что про талантливого возрастного новичка трепаться не следует. В качестве аргументации были приведены имя Семена Тиграновича и пачка стодолларовых бумажек. С этого дня тренер перестал ставить меня на спарринги с кем-либо, кроме себя. А на следующей неделе, чтоб не светить, перевел в женскую группу.

Несколько раз Максим вывозил меня за город с целью обучения стрельбе из пистолета. Урок мне понравился — приятно было держать в руке холодный хромированный вальтер, ощущать отдачу, чувствовать запах пороха, грозно клацать затвором. Собственно, клацанье затвором оказалось единственным, что мне удалось освоить на должном уровне. В плане же попадания в цель… увы, я оказался, по выражению своего инструктора, «охренительно секат» — отстреляв чуть не сотню патронов, я умудрился не промазать только дважды.