Белоснежка и семь апостолов - Всеволод Пименов

И тоже отведал порошка из пепельницы. Это действительно была сахарная пудра. Отличная пудра, такую мама сыпала мне в сметану в моем советском детстве. Правда, та не была переколдована из кокаина. Дэн посмотрел на меня подозрительно:

— Артем, ты ничего не хочешь мне рассказать?

— А что рассказывать? Мне предложили сделать кокаин, я попробовал, у меня не получилось. Мои способности имеют предел. Возможно, если я буду регулярно тренироваться, то… Ну, я думаю, ты сообразишь, что сказать Семену Тиграновичу. Отстать не отстанет, но время я выиграю. Сам знаешь и лучше меня знаешь, что есть вещи, которые…

— Знаю, — Дэн вздохнул. — Тогда «тренируйся», колдун. И сделай в качестве отступного рыжухи.

— Сколько?

— Да вон из той же пудры. Скажу Тигранычу, что у тебя по привычке получилось…

В пепельнице третий раз сменилось содержимое. Дэн достал из сумки два больших пакета, вложил один в другой и аккуратно пересыпал в них золотой песок.

— Ладно. А теперь одевайся. Поедем прокатимся. Тебе свежий воздух нужен.

Венди

…Последние шмотки запрятаны в сумку, надо только еще разок оглядеть комнату — не осталось ли после меня чего-нибудь заметного типа порванной записки. (Хотя я и знаю прекрасно, что никогда не было никаких записок. Рефлекс. Я научилась не оставлять за собой «говорящего» мусора.) Где-то прочитала, что подобное поведение называется красивым словосочетанием «невротический ритуал». Иду и в десятый раз проверяю, все ли улики уничтожены и все ли электроприборы выключены.

Кошки в растерянности засеменили за мной по пятам, путаясь в ногах.

И тут позвонили в дверь. Длинный звонок, короткий звонок. Нетрудно догадаться, кто это.

Черт, а я так надеялась, что успею сбежать!

— Кто там? — спросила я для порядка.

— Отец Михаил.

Приоткрыв дверь на пол-ладошки, я выглянула и произнесла как можно серьезнее:

— Извините, пожалуйста, но сейчас я очень занята. Давайте поговорим попозже, я к вам загляну, честное слово… Хорошо? — И, не дав ему ответить, надавила на дверь, пытаясь ее захлопнуть. Но посетитель весьма неделикатно (особенно если учесть род его занятий) сунул в просвет ногу, обутую в армейского образца ботинок. Я заметила, что отец Михаил был без рясы.

— Пожалуйста, поговорим сейчас. Это очень важно. Для меня.

Мне пришлось отступить.

Отец Михаил перешагнул порог, и взгляд его уперся в сумку с полузастегнутой молнией.

— Собралась куда-то?

— Ага. К родителям. Поезд через сорок минут, так что сами понимаете…

— И надолго?

— На пару дней.

— Лгать грешно, дочь моя, — иронично констатировал отец Михаил. Всегда меня коробило это обращение. Ладно бы ему было хотя бы лет сорок, а так… Он был едва ли на пять лет меня старше. Даже борода у него была какая-то несолидная.

— Вообще-то я пришел получить ответ на один-единственный вопрос, но теперь, я чувствую, одним вопросом не обойтись. Я за тебя некоторым образом в ответе, поэтому…

— Пожалуйста, — сказала я полушепотом, старательно отводя взгляд. — Мне надо ехать.

Отец Михаил взял меня за подбородок и заставил поднять глаза.

— Скажи мне правду: в тот миг — ты молилась?..

Двадцать седьмого июля началась моя жизнь в городе Н. Началась с автовокзала, с такси, с гостиницы. С собой у меня была только дешевая дорожная сумка. Помимо купленных на вокзале зубной щетки и расчески, в ней лежали смена белья, упаковка прокладок, изрядно потрепанный в дороге журнал «Лиза» и блокнот с ручкой. В блокноте — несколько зашифрованных телефонных номеров. Еще были паспорт с новой фамилией, к которой мне предстояло привыкнуть, и куча денег наличными.

Дорога была бессонной, но в гостинице я наконец выспалась. Снились уроды в перчатках и летающие кадки с пальмами и фикусами. Утро началось с вареных яиц и салатика в ресторане, а потом я купила газетку в ближайшем ларьке и отправилась в выбранное наугад агентство недвижимости. Уже к вечеру мне подыскали квартиру, я познакомилась с хозяевами и безропотно отдала деньги за полгода вперед, втайне надеясь, что все-таки не задержусь здесь на такой долгий срок. Хотелось домой. А еще хотелось проснуться назавтра и обнаружить, что все произошедшее со мной за последние три года — сон и ничего кроме.

Моим пристанищем стала чистенькая однокомнатная квартира на третьем этаже. Вид из окна — скверик, детский сад и купол православной церквушки. Первую ночь, правда, пришлось провести в гостинице, так как в квартире из мебели были только кухонный гарнитур и письменный стол. На следующий день я купила диван.

В доме, как оказалось, жили почти одни пенсионеры, точнее — пенсионерки. Поэтому около каждого подъезда цвела ноготками и настурцией ухоженная клумбочка, а на лавочках все время сидели бабульки с вязаньем, семечками и сканвордами. Правда, на четвертом этаже обитали нестарые еще супруги Сазоновы — вечно пьяный Василий и истеричка Людмила, да на моей площадке жила молодая семья — священник (настоятель той самой церкви), его жена и двое сыновей-дошколят. Батюшка оказался первым, с кем я познакомилась на новом месте. Я вышла в магазин, а он как раз стоял у подъезда, беседуя со своими пожилыми прихожанками на совершенно не религиозные темы. Они жаловались ему на ЖЭК и почти требовали пристыдить дармоеда-дворника и пьяницу-сантехника. Появилась я, и он, широко улыбнувшись, поздоровался и спросил мое имя. Думаю, он был так обрадован моему появлению, потому что бабульки давно уже испытывали его тренированное христианское терпение своими жалобами, а тут подвернулась возможность сменить тему. Секунду поколебавшись, я назвала свое имя — Наташа.

— Очень приятно, — ответил он. — Я — отец Михаил. Мы живем в девятой квартире, если вдруг понадобится совет или помощь, заходите не раздумывая. Мою жену зовут Света.

«Странный человек, — подумала я. — Видит меня, наверное, второй или третий раз в жизни, и вот так запросто — заходите. А если я бандитка-наркоманка какая-нибудь? А если я сатанистка?..» Но открытость его мне сразу понравилась. И сам он — тоже. (Честно говоря, если бы я встретила его на улице в мирской одежде и не знала бы, что он священник, скорее всего приняла бы за рок-музыканта или ролевика.) Ему было, наверное, лет тридцать, и во взгляде его оставалось что-то мальчишеское: любопытство и готовность удивляться чудесам. Не было в его лице ни высокомерия, ни скорби о погрязших во грехе ближних — был здоровый оптимизм. Эдакий поп с лицом пионера, пастырь, всегда готовый принять самое деятельное участие в судьбе заблудшей овцы. Даже если это участие сводится к функциям тимуровца.

Я сказала, что при случае забегу всенепременно. Прежде чем попрощаться, он пригласил меня зайти в субботу вечером в церковь — служба, заверил он, будет очень красивая.

А и зайду, решила я. Поставлю свечки за здравие каждого. И за Чжао поставлю, хоть он и буддист, кажется. И за Отто. Всевышнему, я думаю, не жалко.