Счастье сильнее страха - Лада Лапина

Как уже говорилось, чтобы смириться и освободиться от гнета переживаний, а тем самым стать свободнее от их источника, нужно уметь их прочувствовать. Сознательно позволять себе сокрушаться, злиться, метаться, испытывать досаду, разочаровываться, печалиться и плакать – и так много раз, иногда годами, столько, сколько нужно, чтобы переживание закончилось. И мне, и сыну долго находиться в этом состоянии было сложно. Эти состояния неприятны и болезненны, вдобавок мы оба ждали от себя стойкости духа, сдержанности, волевого преодоления, а длительные «истерические» или мрачные периоды подвергали внутренней анафеме.

Польза признания, что мои силы конечны, была неоспорима. Дети бесконечно болели, плохо спали, быт захлестывал, работать по новой специальности удавалось очень мало, а досуга и вовсе почти никакого не было. Ряд помощников, которым удалось отдать часть нагрузки, давали возможность иногда перевести дух, но все равно я от недосыпа и рутины находилась в состоянии «только тронь». Это состояние довольно часто переходило во взрывоопасное, и я обрывала телефон находившемуся на постоянных гастролях мужу-музыканту.

В ответ он пугался того, что я не выдержу и наложу на себя руки, и от страха нападал с обвинениями в неуравновешенности. По сути, мне мало удавалось контактировать со своими чувствами, так как все время мысли были заняты детьми, а для понимания себя нужны сосредоточенные паузы. Проходя через новые суровые испытания, я переживала естественные усталость, отчаяние и злость, которые близкие не могли или не хотели принять, а я уже не могла сдерживать.

Моя новая профессия требовала большого количества часов личной психотерапии, в этом я ощущала и собственную потребность, поэтому еженедельно ездила к терапевту. Там была возможность выговориться, выплакаться, услышать себя и получить подтверждение собственной адекватности. По сути, именно там я и могла свободно горевать (но не только), хотя и не формулировала того, что делаю. Горевать о несбывшемся, об отсутствии важного, о непонимании, о бессилии что-то изменить. Эти часовые встречи раз в неделю очень поддерживали и позволяли продолжать идти через личный ад.

И однажды (а конечно, случилось не однажды, а стало достижением, «размазанным тонким слоем по многим годам»[3]) то, что я чего-то не могу, наконец перестало восприниматься пороком и катастрофой. Я на удивление легко отказалась от части планов и текущей нагрузки, согласилась с нереальностью многих надежд. Учиться и работать продолжала, но посильно. Ушла родительская вина за то, что я не могу дать детям максимум внимания и заботы, часто совершаю педагогические ошибки. Переход в точку бессилия примирил с тем, что происходит в жизни, облегчил и процесс дальнейшего горевания.

Я заново проходила прежние уроки. Но если в годы младенчества сына брал свое мудрый организм и многие вещи случались интуитивно или вынужденно, то здесь доля понимания происходящего была гораздо больше. Направлять свое внимание и волю на решение каких-то задач я уже могла вполне сознательно. Поэтому раз в неделю рыдала на терапии и продолжала отдавать заботы о доме и детях всем, кто мог для этого пригодиться, а также старалась с вниманием относиться к другим своим нуждам. К тому времени младший ребенок пошел в детский сад, а я начала развивать один из своих проектов в социальных сетях.

Довольно скоро это принесло дивиденды, и всего за год моя карьера получила прекрасный старт. Жизнь заиграла новыми оттенками, проектами, возможностями и людьми. Со стороны могло показаться, что я «просто» вышла на работу, и поэтому степень удовлетворенности сильно изменилась. И да, и нет. Да – потому что реализовались долго не имеющие выхода потребности. Нет – потому что в моей жизни и без успехов в работе стало намного больше меня.

Не важно, сколько дней в твоей жизни, важно, сколько жизни в твоих днях[4]. Проблемы совсем не ушли, в чем-то их даже прибавилось, но отныне все воспринималось иначе. Как закономерность смены дня и ночи, времен года, приливов и отливов. Как то, что зачем-то пришло и однажды уйдет. Как повод что-то осознать и измениться. Ушло детское возмущение несправедливостью мира, появились смиренное принятие его неожиданных ударов и уверенность, что с заботой о себе преодолеть можно очень многое. Иначе говоря, проходить через испытания, опираясь на подсказки и потребности организма, разрешая ему «быть».

Болезнь сына – тот случай, когда и захочешь, да не забудешь. Когда ушла детская непоседливость, травм стало значительно меньше, но случайный удар или падение все так же приводили к госпитализации. Любая сильная или нетипичная боль рождала смутную тревогу о возможном внутреннем кровоизлиянии. Любой ушиб требовал немедленного переливания. Поврежденные голеностопные суставы с выраженным артрозом регулярно давали о себе знать тянущими болями, вынуждающими ограничить движение, а иногда и полностью вычеркнуть из жизни даже минимальный спорт.

К сожалению, все это относится и к настоящему времени. Подростковый возраст – один из самых сложных в истории болезни. Увеличивается вес и рост – умножается нагрузка на суставы, усиливается боль и повышается риск кровоизлияний. Резкие гормональные скачки приводят к обострению хронических и появлению новых заболеваний. Ограничения в возможностях досуга ведут к дистанции от ровесников. Сохраняется большая зависимость от посещений гемцентра и поликлиник. Любая серьезная травма, если врачи не будут оповещены о заболевании, грозит страшными последствиями. Все это очень способствует депрессивным состояниям и ипохондрическим настроениям.