Счастье сильнее страха - Лада Лапина

Однако боли в суставах стали теперь всегдашними спутниками сына, и при их возникновении нельзя было исключить очередной гемартроз. Поэтому я всегда была на связи и довольно часто забирала сына из школы домой для экстренного лечения или наблюдения. Опасения, что вскоре он начнет пользоваться ситуацией с целью избежать некоторых уроков, оправдались: начались частые умоляющие звонки. Важно было опираться на свою интуицию и сохранять твердость. В подавляющем большинстве случаев «боли» тут же проходили.

Вскоре я стала замечать, что во время отсутствия сына дома совершенно вытесняю всю информацию о проблеме и даже о нем самом. Я с удовольствием бы отдала все заботы о ребенке школе, и только болезненная ответственность не позволяла отстраниться. Это были неприятные открытия.

Чем больше становилось у меня дружеских контактов, тем чаще приходилось сообщать новым людям о болезни ребенка. Каждый раз чувства были смешанные. Прежние стыд и вина – раз у меня особый ребенок, значит, со мной что-то не так – уже давно не проявляли себя. Но я начинала сильно смущаться, потому что в ответ слышала слова восхищения и уважения. Это, с одной стороны, было приятно, а с другой – непривычно, так как опыта получения похвалы у меня практически не имелось. Даже казалось, что таким образом я набиваю себе цену: «он уважать себя заставил»[2]. Не сказать было нельзя, потому что сын был моим единственным приложением сил, а сказать – стыдно. Будто я специально рисую себе героический образ, читай – хвалюсь, что совершенно не соответствовало усвоенному с детства правилу: хвастунов и зазнаек не любят, нужно быть скромной, иначе с тобой не будут дружить. Нарушение этого правила и влекло за собой сильные чувства. Также я часто ловила себя на удивлении: за что же меня хвалят, чем восхищаются? Ведь никаких особенных подвигов я не совершаю. Даже, скорее, наоборот – занимаюсь только ребенком, не состоялась в профессии.

Это тоже был болезненный аспект самопредъявления. Воспитанная при большом участии бабушки, которая считала карьеру главным в жизни женщины, я была глубоко убеждена в своей некондиции. Никакие аргументы про больного ребенка для меня самой не работали. Так что причины и оттенки стыда были самые разнообразные.

С большим трудом удалось понять, что правила и убеждения, которые подходят моим близким, могут не подходить лично мне, и нельзя требовать от себя невозможного. Страдая от недостатка профессиональной деятельности, неудовлетворенной личной потребности, одновременно я попадала в ловушку стандарта: не работаешь – не состоялся. Материнство, хотя и очень непростое, без профессионального развития, без заметной личной эффективности, казалось мне эквивалентным катастрофической потере времени.

Что интересно, к матерям других больных детей сочувствия и уважения у меня было много, а осуждать несостоявшихся в профессиональном плане женщин не приходило в голову. Воспитание особых детей – важное и ответственное дело, требующее мужества, терпения, смирения и определенного самопожертвования. И умения любить. Парадоксальным образом мне это удавалось видеть и признавать у других, но совершенно отрицать у себя. Впоследствии это помогло присвоить (то есть признать своими и существующими) и собственные качества, позволившие преодолеть огромные трудности.

На фоне постепенной адаптации к новому месту жительства я пребывала в благодушном настроении, тревога уходила. Насколько это, конечно, было возможно при моем неспокойном характере и стремлении решать сложнейшие задачи для переживания себя хорошей. Известие о новой беременности было радостным шоком. Сбывались давние мечты, но одновременно предстояло выждать десять недель до сложной и рискованной процедуры ранней диагностики гемофилии, о которой я уже писала, а потом пережить неделю томительного ожидания результата.