Тьма века сего - Фрэнк Перетти

– Но мы, кажется, обсуждали Санди?

– Хорошо, продолжай. Янг заговорил:

– Все эти вопросы, над которыми ты бьешься, – что есть правда, а что – не правда, или что такое истина и почему у нас разные взгляды… многое из этого невозможно понять умом, ответы может подсказать только сердце. Мы все чувствуем истину, которая заставляет наше сердце биться в унисон. Каждый человек обладает естественной потребностью творить добро, любить. Каждый желает, чтобы он сам, как и другие люди, стремились к своему благу и благу ближнего…

– Как я понимаю, ты не был на фестивале? Янг крякнул от досады:

– Я не отрицаю, что мы, люди, по ошибке можем склоняться к тому худшему, что в нас есть.

– Пастор, скажи-ка, ты был на фестивале?

– Конечно, каждый из нас неизбежно что-нибудь да видел. Но мне, как ты догадываешься, не интересны такие праздники.

– Значит, ты не заглядывал в луна-парк?

– Конечно, нет. Зачем мне бросать деньги на ветер? Что же касается Санди…

– Да, мы говорили о том, что есть истина, и о различных взглядах… по отношению к Богу, например. Похоже, она не может Его постичь, а я как раз стараюсь это сделать. Мы не можем найти общей точки зрения в вопросах религии, и, как видно, ты нам не поможешь.

Янг многозначительно улыбнулся. Маршалл понял, что сейчас услышит нечто возвышенное.

– Твой Бог, – важно произнес Янг, – есть там, где ты будешь Его искать. И чтобы найти Его, нужно только открыть глаза и увидеть, что Он, в первую очередь, находится внутри каждого из нас. Мы не можем быть вне Его, Маршалл. Просто мы ослеплены своим незнанием, и это мешает нам ощутить ту любовь, ту надежность и смысл жизни, которых мы так жаждем. Иисус указал нам наши грехи на кресте, не так ли? Он сказал: «Отче, прости им, что не ведают…». Тем самым Он подал нам пример стремиться к познанию, всегда и во всем. Ты занят именно этим, так же, как и Санди. Все твои беды из-за ограниченности взглядов, Маршалл. Ты должен открыть свое сознание. Ты должен искать, и Санди тоже.

– Значит, ты считаешь, – подумав произнес Маршалл, – что все зависит от того, как мы смотрим на вещи?

– Частично, да.

– И если я что-то воспринимаю определенным образом, это вовсе не означает, что все остальные воспринимают одинаково со мной, верно?

– Совершенно верно! – похоже, Янг был очень доволен своим учеником.

– Стало быть… посмотрим, правильно ли я тебя понял. Мой репортер Бернис Крюгер решила, что видела, как ты, Альф Бруммель, и еще трое неизвестных совещались за балаганом для метания дротиков. Значит, это было только ее личное восприятие действительности?

Янг улыбнулся странной, обозначающей «чего-ты-добиваешься» улыбкой и ответил:

– Как я понимаю – Маршалл, ты сказал это только для примера. Уверяю тебя, я и близко не подходил к аттракционам. Я терпеть не могу подобных развлечений.

– И ты не был вместе с Бруммелем?

– Нет, вовсе нет. Как видишь, у мисс Крюгер совершенно искаженное восприятие других людей.

– Ты хочешь сказать, вас обоих.

Янг, улыбнувшись, пожал плечами. Маршалл решил поднажать немного:

– Как ты думаешь, насколько искажено ее восприятие?

Янг по-прежнему улыбался, но лицо его немного покраснело.

– Маршалл, чего ты от меня хочешь? Чтобы я поссорился с тобой? Уверен, что ты пришел сюда не за этим.

Маршалл решился на отчаянный шаг и выложил свои козыри:

– Она сделала несколько снимков, Янг вздохнул и некоторое время смотрел в пол. Потом он холодно произнес:

– Когда в следующий раз ты принесешь эти снимки, мы продолжим наш разговор.

Ухмылочка Янга была как плевок в лицо Маршалла.

– Ладно, – пробормотал он, не опуская глаз.

– Марч назначит тебе новое время.

– Премного благодарен.

Маршалл взглянул на часы, подошел к двери и, распахнув ее, громко сказал:

– Входи, Альф.

Альф Бруммель сидел в приемной. Увидев Маршалла, он подскочил, неприятно пораженный. Он выглядел таким взволнованным, как будто на него вот-вот налетит паровоз.

Маршалл сгреб руку Альфа и с чувством потряс ее.

– Здорово, приятель! Кажется, вы не знаете друг друга? Позвольте мне вас представить: Альф Бруммель – это пастор Оливер Янг, Пастор Янг – это шеф полиции Альф Бруммель!

Бруммель явно не оценил сердечности Маршалла, зато Янг оценил. Он вышел вперед, нервно потряс руку Бруммеля и, быстро втащив его в свой кабинет, крикнул через плечо:

– Марч, назначь, пожалуйста, мистеру Хогану новое время.

Но мистера Хогана уже не было в приемной.

Санди Хоган уныло сидела за маленьким столиком кафетерия в университетском городке, в тени разросшихся виноградных лоз. Она рассеянно смотрела на подогретый гамбургер в упаковке, медленно остывавший, и на маленький пакет молока, так же медленно нагревавшийся. Утром у нее были лекции, которые она слушала, как во сне, почти не вникая в суть. Мысли Санди были заняты воспоминаниями о себе, своей семье и бесконечных стычках с воинствующим отцом. К тому же она провела совершенно ужасную ночь. Пройдя через весь Аштон, она просидела по утра в автобусном парке, читая учебник по философии. После последней лекции она прилегла на газоне парка, прислонившись спиной к скульптуре, и ненадолго заснула. Когда Санди проснулась, мир показался ей ничуть не лучше, она испытывала только два ощущения: голод и одиночество. А теперь, когда перед ней на столике лежала еда, купленная в автомате, одиночество превозмогло голод, и она готова была заплакать.

– Почему, папа, – шептала она чуть слышно, мешая трубочкой в картонке с молоком, – почему ты не любишь меня такой, какая я есть?

Как он может осуждать ее, почти не зная? Почему он настроен так резко против ее мыслей и философии, ничуть их не понимая? Они жили в разных измерениях, и каждый пренебрегал миром другого.

Вчера за весь вечер они с отцом не сказали друг другу ни слова, и Санди отправилась спать расстроенная и злая. Она лежала и слушала, как ее родители чистили зубы, гасили свет и ложились в постель. Все это происходило как будто на другой стороне планеты. Ей хотелось закричать, позвать их в свою комнату, ее тянуло к ним, но она была уверена, что опять ничего не получится. Отец будет требовать невозможного и ставить свои условия, вместо того чтобы просто любить ее, только любить.

Санди по-прежнему не понимала, что погнало ее из постели в ночь. Единственное, что она помнила, проснувшись, было мучительное состояние, как будто все страхи, которые она когда-либо испытывала раньше, навалились на нее одновременно: страх смерти, страх неудач, страх одиночества. Ей непременно нужно было бежать из дома. Лихорадочно одевшись и выскочив на улицу, Санди уже понимала, что совершает глупый и бессмысленный поступок, но эмоции в эту минуту были сильнее, чем доводы разума.