Таун Даун - Владимир Лорченков

* * *

Женя улетел к своей гречанке! Новость облетает весь Монреаль, грузчики шепчутся между собой. Передаются из рук в руки коробки, из уст в уста новость. Женя поехал к гречанке. Он настоящий ловец жемчуга, этот Женя, он воплощение Одиссея. Только вместо моря он ныряет в манду. Но обо всем по порядку. С Женей мы знакомимся летом 2014 года. Я недавно в Монреале, и меня еще можно обкрадывать. Делается это по-дружески, просто… Вроде как по спине похлопать. Вновь прибывшие ничего еще не знают о системе налогообложения… образе жизни… местных фокусах, чтобы выжить. Не умеют стирать носки в «Макдоналдсе», стесняются набрать бесплатный напиток двадцать раз, пока белки глаз не пожелтеют из-за лимонада или не почернеют из-за «колы»… И еще двадцать первый взять с собой, на дорожку! Не знают, каким чеком взять заработанное, на чем схитрить, как сэкономить. Беспомощные, как новобранцы в армии! Еще мне это напоминает мальков. Стаю жалких, суетливых мальков, за которыми следят уставшие якобы, безобразные рыбы, зарытые в песок. Их медлительность – показуха! Момент, всплеск, облака песка, сумятица, неразбериха… Песок оседает. Половины мальков нет. Съедены! Мы с женой только и делали, что успевали отбиваться от молдаван, предлагавших нам дружбу и сердце, руку и помощь… Махинации. Вот и все, что им нужно. Все, чего от нас с Ириной хотели – списать на нас львиную долю своих налогов, а после перестать отвечать на телефонные звонки. Молдаванка Мария позвала нас в гости. Она была настоящим чудовищем, эта Мария. Я, конечно, о внешности. У нее была грудь девятого размера. Она как раз родила пятого – они в Канаде только и делают, что рожают или записываются в чайлдфри… что, на мой взгляд, одно и то же… – и кормила его. Конечно же, грудью. Нет, не молоком! Она давала младенцу – крупненькому канадцу, залогу счастья родителей, счастливому обладателю паспорта Канады с рождения, – свою сиську. Тот откусывал потихонечку, жевал. Запивал стаканчиком вина. Она не беспокоилась за сиськи. У нее на двадцать младенцев сиська! Когда Мария доставала сиську, то сначала вынимала первую складку, затем вторую, третью… Она наматывала свои груди на ворот, как цепь от ведра – в колодце. Когда они с мужем – меланхоличным механиком, навсегда ушибленным размерами жены, – приглашали гостей и заканчивалась еда, Мария доставала сиську. Клала на доску, взмахивала ножом. Раз, два. Вымени хватало на всех. И еще на сто двадцать шесть лет хватит. Я, правда, не стал пробовать, потому что во мне наверняка азиатские гены. Монгольские, если верить миллионеру Брюблю. Я боялся молочного. Пришлось грызть корочку хлеба и запивать водкой. Мария и ее муж праздновали крестины ребенка. По этому поводу в доме собралось множество гостей… Молдаван преимущественно. Но присутствовал и негр! Он, бедняга, даже краснел – такой заботой его окружали. Это молдаване умеют. Так зализать человека, что он поймет, наконец, что над ним издеваются. Нас с Ириной тоже пригласили, хотя мы знали Марию всего-то пару недель. На детской площадке они мою жену увидели. Сразу поняли, что она из новичков. Окружили заботой. Понятно, что все это притворство, лицемерие! Нас запасали на зиму, как бывалые заключенные – неопытного «теленка» на побег в тундру. Когда мясо кончается, едят человечину. Того самого «теленка»! На следующий после праздника день – я как раз вышел на погрузки и познакомился с Женей… чудесным ловцом манды в море и исследователем моря в манде… – Мария начала незамедлительно требовать от моей жены услуги. Конечно, что-то с налогами. Разумеется, с финансами. Всё, как и полагается, срочно. Невероятно. Еще бы! Срок подачи налоговой декларации истекал. «Телятина» пропадала. Мы должны – просто обязаны – взять на себя часть долговых обязательств Марии перед Ее Величеством и ее казначеями – и чем скорее, тем лучше. Ну же! Спасла нас случайность… игра Рока. Телефон отключили за неуплату, и Мария просто не смогла дозвониться в сто двадцать седьмой раз, когда мы уже готовы были сдаться. Ирина готова! Я-то держался, воображал себя крестоносцем у стен Родосского замка. А это все еще были цветочки. Мои турки ждали меня. Например, Виталик-засранец. Тот все время собирал стиральные машинки… холодильники… Буквально отбирал их у клиентов, как бродяга – пустые пивные бутылки у молодежи. Бутылочка не нужна? Холодильничек не нужен? Машиночка стиральная не пригодится же? Он спрашивал, но с утвердительной интонацией. Он был великий психолог, этот засранец, и хотя от него и его рук постоянно пахло говном, умудрялся обернуть это в золото. Настоящим Веспасианом был этот Виталик. Всякий раз затаскивать «электро» в грузовик помогал ему я. Ну а кто еще? Я же его напарник! Человек по ту сторону страпа… Само собой, после Виталик-засранец сдавал эти вещи на металлолом… Богател на пятьдесят, а то и сто долларов. Предприимчивый, не то что я! В этом и видна разница между молдаванами – трудолюбивыми, сметливыми парнями – и расово неполноценными русскими идиотами вроде меня. Как-то Виталик спросил, почему я так и не выучил румынский язык. Он жил в Канаде уже десятый год и так и не удосужился узнать значение хотя бы трех-четырех слов по-французски… Но он умел будить чувство вины! После этого вопроса я записался на курсы румынского языка онлайн и поднял ему три холодильника в грузовик, да еще и виноватым себя чувствовал. Конечно, Виталик всегда отрицал, что сдает металл за деньги. Что за подозрения! Он, засранец, все время болтал, что к нему, мол, приехала очередная семья из Молдавии – молдаванчики… добрые люди… совсем как он, Виталик – и он бескорыстно везет им холодильник. Или плиту. А то и стиральную машинку. Великий актер! Он в лицах разыгрывал мне сценки, происходившие между ним и этими мифическими молдаванчиками, которые якобы приехали к нему и живут первое время даром. Он им холодильник – а они ему плюют в рожу. Он им стиральную машинку, а они «спасибо» не скажут. Злые, неблагодарные… Наверняка русские! Никаких молдаван, конечно, не было. Виталик просто врал, чтобы не делиться со мной той двадцаткой, что выручал на пункте приема металлолома за старое железное дерьмо. И я это знал. И он знал, что я это знаю. Но он не мог остановиться… Его рот соревновался с задницей. Кто больше нагадит! Он заговаривал сам себя, свою совесть. Я видел, что он начинает верить в свою болтовню, что ему кажется, будто он и в самом деле помогает какой-то вновь приехавшей семье иммигрантов… Осчастливливает их! От этого Виталик чувствовал себя лучше. У него разглаживались морщины, цвет лица менялся с пепельно-серого на розовый, волосы росли гуще и даже блестели… Он даже вонял как-то по-особенному. По-прежнему дерьмом, но таким, как будто в него розу бросили! Но после мы жали друг другу руки – я, когда грузовик исчезал где-то в потоке машин на Сороковом шоссе, протирал после этого тщательно кисть припасенными мокрыми салфетками, – и Виталик вновь чувствовал бездну. Одиночество. Беспощадная реальность открывалась ему. Никаких молдаванчиков он на плаву не поддерживает. Просто обманывает своего напарника… да еще и болтает при этом, как попугай… звиздит, как Троцкий… Это ощущение горечи, пепла на губах перебивало всю радость от вырученной двадцатки. Поэтому Виталик возвращался домой мрачный. Там еще и жена не давала! И пожрать из фарша не готовила ничего, кроме фарша! От этого желудок бедняги снова расстраивался, он усаживался на унитаз, упирался правой ногой в педаль газа… и понеслась! Наутро он, опустошенный, бледный, с кругами под глазами, выходил на стоянку и ждал меня у грузовика с тысячей претензий. Почему я такой загадочный? Умника из себя строю? Да кто я, в конце концов, такой? Где моя анкета на «Одноклассниках»? Я что, думаю, что я такой хитрый и скользкий, что он, Виталик, ничего обо мне не узнает на просторах Сети? В конце концов, почему я так и не выучил румынский? Так продолжалось полдня. До тех пор, пока мы не опустошали квартиру, которую перевозили, и среди куч грязи и собачьей шерсти не оставались одинокими белыми – будто кости давно погибших животных – островками стиральная машинка… плита… холодильник. Виталик замирал, делал стойку. А ну-ка, спроси у них, нужна ли им плита, командовал мне. Я смеялся, отнекивался. От этого Виталик приходил в ярость. Что я за напарник такой! Я что думаю, ему эта плита сраная нужна, что ли?! Да у него просто очередная семья молдаванчиков – двадцать шестая за месяц, меланхолично отмечал я, – приехала… Им нужно помочь! Он, Виталик, добрая душа. Всем помогает! Он бы и мне помог! К примеру, где я живу? Почему я не зову его в гости? Он бы пришел… оценил размер квартиры… Если бы я был молдаванчик и приехал в Канаду к нему, Виталику, он бы точно так же старался ради меня… добывал для меня холодильник, плиту. А я – дрянь неблагодарная! Наконец я сдавался – у меня и в планах не было держаться до конца, я просто любил его актерство… словно игра солнца на ряби воды… – и спрашивал у клиентов, нужны ли им старые «электро». Те радовались возможности сбагрить старое дерьмо и не платить при этом за вывоз мусора. Виталик расцветал. Следовали очередные полчаса болтовни про то, какой он бескорыстный труженик, святая душа, ангел во плоти. Я сдавался второй раз. Помогал вынести старье вниз, загрузить в грузовик. Когда мы заканчивали работу, воодушевленный Виталик радостно предлагал чуть ли не до дома меня довезти. Корил при этом, что все грузчики заканчивают работу на стоянке и оттуда добираются до дома еще час-полтора. А меня как барина домой везут! Я посмеивался. Знал, что засранец просто не хочет ехать со мной до той улицы, на которой скидывают старые «электро» прямо на асфальт и берут за это деньги у старого барыги-итальянца. Просто не хотел делиться! Мне было плевать. Я считал, что двадцать долларов не стоят того, чтобы лишать себя лицезрения этих выступлений… настоящих античных трагедий… которые Виталик разыгрывал ради меня. Однажды я случайно увидел его на улице сбора металлолома. Он сочинил целый роман. Получалось так, что ради спасения чьей-то семьи он просто обязан проследить, не сдает ли за деньги старый утюг жена одного его знакомого. Конечно, молдаванчика! Речь шла о жизни и смерти, любви и предательстве. Кажется, утюг достался ему от прабабушки, древней молдавской княгини, и жена-потаскушка собиралась на вырученные деньги содержать своего любовника-араба. Какой фарс! Но нужно слушать эту историю. Изложенная на бумаге, она теряет все. Умирает! Виталик же воскресил ее, словно финикийского Адониса. Благодаря ему история ожила, ветви ее зазеленели. Появился аромат цветов, послышалось пение птиц, присевших отдохнуть в тени на ветвях. Я даже шорох от жучков под корой слышал! Вот что мог сделать засранец Виталик ради двадцати долларов. Я сделал вид, что поверил, и попросил его забыть поскорее об этом досадном недоразумении. Мне хотелось только одного: продолжать смотреть, как люди живут передо мной. Играют. Я – сумасшедший диктатор в пустом греческом театре на горе. Представление разыгрывается лишь для меня. Люди стараются. Каждый – со своей жалкой игрой… своей верой в собственную непогрешимость… уникальность. Бедолаги копошились передо мной, как черви в гигантской куче, которую мы с отцом посещали перед очередной рыбалкой. Красные, тонкие, скользкие. Неотличимые. Но и они наверняка считали бы – если бы могли вообще считать – себя в чем-то уникальными. Виталик, по крайней мере, в это верил. Он изучил свой гороскоп, он Водолей. Я польстил ему, сказав, что в гороскопы верил один выдающийся писатель. Генри Миллер. Конечно, это Виталику ничего не сказало. А Жене сказало. Тут я оставляю своего напарника-засранца – пускай попотеет с коробками между седьмым и шестым этажом – и оказываюсь в грузовике, летящем по 15 шоссе со скоростью 100 километров в час. При 70 максимальных! При этом Женя, с которым я познакомился только что, погружен не в ситуацию на дороге, как нам советует Sureté auto Québec, а в телефон. Там периодически зажигаются сообщения. Женя – смуглый, сухонький паренек с обаятельной улыбкой… ему оказывается сорок пять лет – рассказывает мне свои истории. В смысле, историю. Каждый раз одно и то же. Первая встреча, яркие впечатления, бурный роман. Виртуальный. После – знакомство в реальности. Чаще всего избранница живет за тысячи километров. Россия, Зимбабве, Доминикана, Греция. Женя получает ее дыру. Два-три раза. После – разочарование. Не то! Женя недоумевал, в чем причина его бед. Я знал, но помалкивал. Женя – настоящий трубадур. Он, как и миллионер Брюбль, был бабострадальцем, но, в отличие от Брюбля, он не ковырялся в манде своими заскорузлыми пальцами, как жадный квебекуа – в упаковке уцененных устриц в магазине. Женя был восторженным слугой манды… ее трубадуром. Он слагал о ней легенды, он поклонялся ей, накидывал на нее белые простыни. Разумеется, всякая встреча с мандой реальной выбивала его из колеи. Реальность ведь совсем не то, что мечты! В жизни манда оказывалась иногда уставшей, иногда суховатой. Порой из нее лились кровавые дожди. Могло и пахнуть как-то не очень приятно… Из нее вылезали дети! Все это было ужасно, от этого Женю просто передергивало. Он был трижды женат, родил шестерых детей, и каждая его жена выглядела как фотомодель. Когда он сказал мне об этом, я не поверил, но мне пришлось, потому что я, проверки ради, сходил в гости к его третьей жене. Так и есть! Фотомодель! И манда у нее что надо – я проверил… покопался… как неопытный покупатель в моторе машины… чтобы показать, что и он не лыком шит. Вот, мол, разбираюсь. Она только усмехнулась. Ну манда. О супруге я ничего сказать не могу. Мы, можно сказать, и не виделись даже. Но Евгений меня не обманул. Красивые бабы в самом деле любили его. Было в нем что-то такое… Он источал ароматы, словно школьная шлюха. Все хотели его поиметь. В квартирах клиенток он снимал майку, и негритянки приносили нам тарелки с арбузами и дыней. Они текли. Арбузы и дыни – тоже. Думаю, Женя мог бы даже бахчу поиметь. Раймунд Тулузский манды, он служил ей верно и преданно и слагал в ее честь оды. К сожалению, после нашествия крестоносцев на его замки письменных источников творчества Жени не осталось. Но остались ароматы манды, которые он засушил и которыми переложил свой паспорт, визы в котором показывали маршрут парня по миру в поисках Великой Прекрасной Манды. Оман, Эль-Рияд – он даже мусульманок умудрялся трахать! – Патагония, Огненная Земля, Австралия… Вот каков настоящий Женя-казах. Ничего от казаха в нем не было, но так как он родился в Казахстане, мы называли его так. Что касается иллюзорной видимости, так называемого настоящего Жени… Ничего интересного в этом парне не было. Унылый, вечно уставший иммигрант, который отбивался от требований своих жен заплатить алименты, как сумасшедший китайский теннисист – от двадцати шариков в пинг-понг. Бамц-жрямс. Детей он любил, но денег на алименты не зарабатывал… Все, что у него было – его второе «я», его провансалец… житель духовного Лангедока… слагавший манде поэмы и служивший ей просто так. Жен это бесило. Они постоянно провоцировали его – Женя имел глупость привезти их всех в Канаду по очереди и оставить тут же, – и бедняга то и дело попадал в каталажку за «семейное насилие». Заключалось оно в том, что Женя на повышенных тонах просил сучек оставить его в покое. Иногда добавлял правый прямой ногой в челюсть. Ведь Женя был гибким, потому что занимался в юности карате. В обычной жизни Женя устроился учиться в какой-то говенный канадский колледж, чтобы получить образование авиатехника и работать в крупном концерне по производству самолетов. «Момбардье». Беда в том, что концерн давно уже разорился и поддерживался на плаву благодаря только инвестициям правительства Квебека. Причина разорения проста. Санкции! Канадцы решили перестать торговать с русскими, а эти идиоты были единственными, кто покупал говенные самолеты «Момбардье» – за откат, конечно, – и потеряли пять тысяч рабочих мест. Но на это всем насрать. Кроме, конечно, тех иранских и восточноевропейских бедолаг, что заполнили колледжи Монреаля в тщетной надежде получить работу «с местным дипломом». Ирония ситуации заключалась в том, что у себя на родине Женя считался крупным специалистом в области аэронавтики. Буквально – конструировал какие-то космические аппараты, которые не только взлетали, но даже и садились. Для русского – достижение! Еще у него была докторская степень… куча каких-то наград… Ну и что?! В Канаде это никого не волновало. Ему следовало пройти все круги ада, которые Данте описал в «Руководстве по интеграции в канадское общество для вновь приехавших». Найти Связи – этим изящным словом здесь заменяют «коррупцию», – получить местное образование. Какого черта доктор наук с практическим опытом звездолетостроения должен получить школьный диплом в Монреале, ему так и не объяснили. Надо так надо! Так что Женя спал на лекциях, которые вели безграмотные иммигранты, понявшие, что единственный шанс в Канаде – наживаться на таких же иммигрантах, и занимался погрузкой и разгрузкой мебели в свободное от учебы время. Жил в комнатушке, которую снимал на пару с каким-то китайцем. Его не смущало соседство. В конце концов, все китайцы узкоглазые, как казахи. Не привыкать! Время от времени Женя брал на работу дочь… ангелочка лет шести… белокурую красавицу-крошку… и катал на тачках для мебели, прикрыв занозистые доски одеялами. Из-за этого Жене прощали постоянные опоздания. Язык не поворачивался крикнуть на него при ребенке. А Женя постоянно опаздывал – и намного – потому что вечно не высыпался. Почему? Тут мы плавно подкатываем к Греции. Дело в том, что у Жени в Греции жила возлюбленная. Ей восемнадцать лет, она еще девственница, и у нее богатые родители, поделился со мной Женя сразу, как только увидел. Он познакомился с девчонкой, когда разговаривал по скайпу с сыном. Девчонку звали Катя… черноволосая, худощавая… Девка как девка. Отец у нее – богатый грек, занятый в сфере нефтяной промышленности. Приехал в Казахстан на пару лет, чтобы разбогатеть еще больше. Там Катя стала тусоваться с местными подростками… с сыном Жени в том числе. Он, Женя, увидал Катю и перестал спать. Потерял покой и сон. Ничего, бывает! Десять лет назад он потерял покой и сон из-за Светы, рассказали мне всегда готовые посплетничать грузчики. Та жила в России, ей было шестнадцать лет, она была девственница. Женя год копил на билеты, они встретились. Свете оказалось двадцать пять. Слава богу, хотя бы девственницей была! По крайней мере, так Жене показалось. Ну он почти уверен… Он вернулся в Канаду, уже слегка раздосадованный – я-то понимал, в чем дело… романтику никогда не нужно обладать мечтой… – и уже нехотя стал собирать деньги на свадьбу. Тут оказалось, что Света – шлюха! Об этом Жене рассказала по скайпу ее подруга, Нина. Нине было девятнадцать, и она предъявила справку о невинности. По скайпу. Женя деньги, собранные на свадьбу со Светой, потратил на билеты к Нине. Это был почти рай. Ну двадцать два, не девятнадцать. Ну продали справку в поликлинике Ростова… Но, по крайней мере, разница между реальностью и ожиданиями оказалась куда меньше, чем в случае со Светой. Но и с Ниной не получилось… Она ведь оказалась настоящей женщиной, из мяса и крови… Мясной рулет в оболочке из кожи! А Жене нужна статуя. Или прекрасная картина. Максимум плотского, что он требует от идеала, – вырезать дыру в холсте или продолбить ее в мраморе, выложить отверстие поролоном или куриной грудкой… отварной желательно, так мягче! – и совать туда периодически. Остальное не приветствуется. Не дело Прекрасной Дамы оживать и покидать страницы средневековых миниатюр. После Нины была Нга Чи Ша, затем Изабелла, после Нателла… Один год был пропущен, потому что сучки-жены все же добились каких-то алиментов. Наконец, Шахрезада… обычная, как Белоруссия, откуда она родом, Таня… и вот Катя. Гречанка Катя! Она смахивает на Пенелопу, Цирцею и Калипсо одновременно. Конечно, не на ту Калипсо, которую зачем-то показал в своем неудачном фильме про Одиссея режиссер Кончаловский – скажите на милость, какая из негритянки нимфа… они же все черножопые и грязные, как свиньи! – а на Калипсо, какой ее изображают на стенах римских вилл. Вся такая… мозаичная! Женя несколько месяцев крутил роман с Катериной по Интернету. За этим следили все работники всех компаний по перевозкам города Монреаля. Сопереживали! Кто-то даже дрочил на изображение Катерины. Ничего особенного в ней не было… Но это как тюремная легенда… школьная байка! История любви грузчика и девчонки-миллионерши. Думаю, Катерина бы здорово удивилась, узнав об этом. Она-то свою болтовню по скайпу с отцом приятеля воспринимала совсем по-другому. Но об этом чуть позже. Да и Жене было глубоко безразлично, как все это воспринимала Катерина. Он ведь – настоящий романтик. Par concequance[59], его не интересовала реакция объекта поклонения. Он выдумывал историю, верил в нее, и этого достаточно. Полагаю, будь у него деньги на хороший дом в центре Монреаля с крепкими стенами и качественным подвалом с шумоизоляцией, Женя стал бы отличным Калибаном! Его ждал свой Фаулз. Вот он и встретил его – невысокого, с запавшими глазами, дико отросшей бородой. Наша машинка как раз сломалась, а поход в местную парикмахерскую стоил целое состояние… Ирина стала отращивать волосы – на своем пути к сияющей звезде Иерусалима. То есть, простите, сияющей манде Афин. Ну не совсем. Как-то по-другому называлось это место, куда Катя переехала вслед за отцом. Катя, ее мама и сестра. Имей Женя хоть какую-то практическую жилку, он бы обратил внимание на мать. Сочная бабешка, моложе Жени лет на пять… скучающая из-за разъездов мужа-идиота. Мы умоляли Женю дать ее телефон. Тот, блаженный дурачок, только отнекивался. Зачем нам эта старуха? Старуха! Засранцу стукнуло сорок шесть во время его выдуманного романа с Екатериной, чья мамаша отпраздновала тридцатишестилетие. И она для него, видите ли, старовата. Женя не обращал внимания на наше дружеское недоумение. Он был разновидностью гения… Что ему толпа! Одинокой колонной, воздвигнутой Пушкиным, сиял он над Монреалем, и яркий свет с его верхушки слепил экипажи самолетов, заходивших на посадку в аэропорт Трюдо. Звезда волхвов, последний герой, мамонт Сибири, спрятавшийся в лесах… Вот кем был Женя, и мы чувствовали это, пусть и подсознательно, и любили его, несмотря ни на что. А он любил Катю и ее манду. Разумеется, вечно так продолжаться не могло. История требовала развязки, во-первых. Во-вторых, Женя все время смотрел в телефон. Он нес холодильники, придерживая их одной рукой, а другой набирая сообщения своей любимой. Они общались с интенсивностью примерно 15 сообщений в минуту. Как дела, малыш, писал Женя. Привет, ничего, писала она. Как твои, малыш, писала она. Замечательно, спасибки, писал он. Эти пустые птичьи разговоры могли продолжаться сутками. Женя не спал, его шатало. Он не мог и стул поднять. Бывший когда-то одним из самых сильных грузчиков города, он поравнялся с Солнцеедом, который решил принять ислам и начал с того, что держал Рамадан. Все бы ничего, но он держал Рамадан осенью! Бедный уродец и ходил-то еле-еле. Но Женя… От Жени никто такого не ожидал. Мы привыкли к тому, что он быстр, как молния, и силен, как викинг. Как сильный викинг, хочу я отметить. Так или иначе, а Женя стал совершенно невозможным напарником. Я наблюдал его деградацию буквально в считаные месяцы. Когда в руке он не держал телефон, его пальцы все равно непроизвольно двигались, как будто он что-то писал. Привет, малышок, выстукивали его пальцы в воздухе. Салют, сладенькая, печатали они. Как твои дела, птенчик. Ничего, пупсик. А твои, лапулька. Так себе, солнышко. А чего, зая. Да так… трудно сказать, ласипуся. Муся. Зая. Пи. Ми. Я с тревогой наблюдал за тем, как лексикон одного из крупнейших специалистов аэрокосмической промышленности России стремительно сокращался до уровня среднестатистического китайского школьника. 300–400 иероглифов, вызубренных наизусть, и самая простенькая статья в газете. Даже хуже! Они с Катей спускались по эволюционной лестнице все ниже. Их письменность шагнула назад, в эпоху линейного критского письма. Закончилось все ранним финикийским алфавитом. 15 согласных и все. Даже пробелы между словами исчезли. Ккдлмл. Нчгтксбтвделкк. Дтксбнчнбвхж. На моих глазах Евгений покрывался глиной… Мы очень быстро стали друзьями. Во-первых, я рано узнал, что у него гепатит В, а такие вещи как-то заставляют относиться к человеку проще. Например, ты запросто отгоняешь его от своей бутылки с водой. Во-вторых, на перевозках, как на войне, все происходит быстрее, стремительнее. Люди прибывают и выбывают, как лейтенанты пехоты на фронт во Вторую мировую. Раз в две недели. Продержался сезон, считай – старожил. Возникает боевое братство. Каждый грузчик – твой товарищ. Значит, он никому не позволит тебя обмануть, обсчитать, обидеть. Ведь твой товарищ – он. Стало быть, ты – его и ничья иная добыча. И это его привилегия – тебя обсчитать, обмануть, обидеть. Я, конечно, преувеличиваю. Были и образцы доблести… верности… человеческого поведения. Все как на войне, говорю же! Например, как-то триста грузчиков – я сам не видел, но мне рассказывали, – перевозили дом богатого иранца, которого звали, по странному стечению обстоятельств, Дарий. Разумеется, аналогии никто не увидел. Они ведь безграмотные все! А кто грамотный, тот сует свою грамоту куда подальше, чтобы не прослыть умником. Ребята перевозили дом три дня и три ночи и падали замертво. Один, три, сто, двести пять, двести сорок… Бригадиром у них был Леонид, а работали они от Сергея из «Весттранса». Тот приезжал на второй день работы, становился на колени, умолял продолжать… Все были такими уставшими, что кто-то в шутку – без злобы, – предложил Сергею из «Весттранса» отсосать у самого себя. Тот воспринял призыв с воодушевлением. Все что угодно, лишь бы ребята работали! Разделся и быстренько изобразил из себя гуттаперчевого человека. Ну и зрелище! Многих тошнило… Само собой, Сергей травмировал спину, потому что давно уже не выходил на погрузки сам. Сидел в офисе, как паук… Еле разогнулся после. Иранец сказал, что в страховку этот случай не входит и платить за лечение он не станет. К концу третьих суток на ногах остались только бригадир Леонид и несколько самых закаленных парней. Сейчас на то, что ими были они, претендуют среди грузчиков Монреаля многие. Даже засранец-Виталик врет, будто был там. Но это неправда. Единственные, в чьем присутствии в том грузовике… «Фермопил-сервис»… арендовали у греков-мафиози из Старого порта… я уверен – это Женя-казах и Богдан-архитектор. Богдана я встречу позже… намного позже, так что и рассказывать о нем сейчас не стану. Женя же совершил тот подвиг. Но то, чем он на моих глазах стал, ничего подобного совершить не могло… Голова в телефоне, голова в манде… Глаза с поволокой. Рассеянный, никак не может сконцентрироваться. Мы долго думали, чем ему помочь, хотя все это, конечно, чистой воды лицемерие. Все знали, как помочь Жене. Деньги! Ему нужны деньги, вот и всего. Сумма, достаточная на билет в Грецию и обратно. Даже без обратного! Все знали, что Женя поедет в Грецию, увидит свою воображаемую манду… окунется в нее… вынырнет, отфыркиваясь… и улыбнется солнцу. А от манды уйдет, отмахиваясь. Фу, ничего интересного! Просто очередная мясная дырка, а он-то себе наворотил в мечтах… После этого Женя покушает салат из осьминогов, сыграет на флейте из косточки козы, побегает по пляжам Корфу и сядет на пароход в Америку. Там его заметят, когда судно будет достаточно далеко от берега, и захотят выбросить за борт. Но Женя улыбнется… скинет майку… и все престарелые пассажирки «Титаника» попросят капитана оставить обаятельного «зайца» за работу в кочегарке. Там, блестя глазами и тестикулами, Женя начнет наворачивать горы угля и жухлого мяса старушонок-пассажирок, пока не покажется статуя Свободы. Здесь он выйдет! Его ждет Канада, владения Ее Величества, а не какие-то там сраные Штаты с их анархией, которую здесь выдают за свободу. Короче, Жене нужно было повидать свою манду воочию, чтобы в ней разочароваться. А это уже проблема. В Канаде вам помогут чем угодно, только не деньгами. То есть вам здесь ничем не помогут. Грузчики собирали консилиумы… обращались к гадалкам… спрашивали знакомых психотерапевтов… А вот деньги не собирали! Единственным, кто мог просто и честно обозначить проблему – я это и сделал – был я. Как и единственным, кто мог дать денег, если бы они у меня были. А их не было! Я стал нищим, и 50 долларов оставались всегда той последней тонкой красной линией, которая спасала лагерь моей семьи в ту страшную зиму, в сравнении с которой зимовка в Крыму во время крымской кампании ни в какое сравнение не идет. О да. Несколько раз только 50 долларов и отделяли меня от разорения. Два раза я бросал в бой и эти резервы, и тогда мы оказывались лицом к лицу с колонной атакующих русских драгунов – в виде лютой зимы 2014 года, длившейся 8 месяцев, новых ботинок сыну, которые требовалось купить, и очков для дочери, потому что старые спадали… наконец, просто чека из продуктового магазина. Я и нищета. Один на один. В ту зиму я понял, что значит оказаться в павшей крепости. Но даже и тогда… какое-то чудо спасало меня. Мой Рузвельт умирал накануне 9 мая. Объявлялись какие-то копейки за книги… что-то из прошлой жизни… а то и кретины из Молдавии, которым казалось, что это престиж – заказать у меня какой-то там текст… – что-то похожее на соломинку… И брешь закрывалась буквально в момент гибели… Толпы захватчиков отступали, сопровождаемые моим изнемогающим стоном. Температура упала слишком низко, чтобы перевозить. При минус сорока и ветре в Канаде замерзают на лету птицы. Я лично подобрал на парковке у магазина IGA несколько окаменевших чаек, принес домой и, пока дети учились в школе, вымочил в ванной и ободрал. Выдал за уток! Три часа в духовке, и корочка хрустит! Дети были счастливы, и даже жена заставила себя что-то съесть. Вечно у нее нет аппетита. Лично я так умял половину тушки. Но мне надо было – я выходил в мороз и бродил по городу, как волк в окрестностях Калгари. Пять долларов там, десять здесь. Пытался устанавливать окна, плести корзины, ловить рыбу, преподавать в университете, попрошайничать, в конце концов. Нигде не ждали! Единственным местом, где меня приняли, оказались перевозки. Это бизнес русских, объяснили мне мафиози-итальянцы позже, когда мы обсуждали возможные способы нелегальной транспортировки лидеров разгромленной Армии Свободы Квебека От Англосаксонских Оккупантов. Все эти сказочки про интеграцию, плавильный котел… сказал мне Марио, выслушав мой рассказ и налив виски. Все это в задницу надо засунуть. Итальянцы заняты строительством, дорогами и заказными убийствами. Португальцы – рыбой. Румыны – содержанием домов и дальними транспортными перевозками. Негры – наркотиками. Арабы – наркотиками на дальних транспортных перевозках. Англосаксы – бизнес. Иранцы – врачи и сервис. Китайцы – мелкая торговля. Русские – программисты и грузчики. Нет смысла искать работу в чужих отраслях. Не суйся, убьет. А «кваки»? А «кваки» сидят в правительстве, мэрии и муниципалитетах и принимают свои 30 процентов «отката» от итальянцев, португальцев, русских и прочего понаехавшего дерьма. Все ясно, Владимир? Так точно, Марио! Мы выпили… Он нравился мне… у него была внешность повидавшего виды человека. Так оно и оказалось. Он не подвел нас и спас Максима, хотя для Каролин его услуги оказались уже запоздавшими. Но он выполнил свою часть сделки, что для Канады – нонсенс! Это я понял еще в ту зиму, когда отбивался от наседавшего врага – голода, холода и унизительной пустоты – последней двадцаткой с портретом Бабушки, Ее Величества Елизаветы Второй, каждая морщинка которой теперь знакома мне наизусть. Я так пристально смотрел на эту последнюю банкноту! Заклинал другие… Прибегал к колдовству… магии. Обмахивал купюрой порог дома. Клал под подушку… Последнюю надежду потерял! А у Жени, в отличие от меня, надежда была. Он верил в то, что они с Катериной встретятся и ее манда не разочарует его, в отличие от десятков… сотен других дыр, которые ему встречались в жизни. Он не унывал! Стойкий оловянный казах Женя! Так что, когда дела мои несколько поправились, я принял непосредственное участие в его судьбе. Своих денег у меня не прибавилось, но ведь всегда можно использовать чужие. В ящиках и шкафах клиентов, которых мы перевозили, как на грех пустовало недели три подряд. Но как раз на горизонте нарисовались ребята-индепандисты. Они верили мне все больше. Они читали в газетах о мулатке Джен, которую я задушил по заказу ее тупого мужа и которую выдал за агента канадских спецслужб. Я приводил их на встречи с грузчиками, которые ни слова не понимали по-английски и французски, и все спрашивали, чего от меня хотят эти «кваки»-педики. Эти оскорбления я переводил как заверения в верности делу Свободного Квебека. Я украл несколько ящиков с пластиковым оружием от пейнтбола, когда мы перевозили клуб из Сент-Жюстин в Доллар-дез Ормо, и показал его Каролин, Максиму и Надеж, не включая в подвале свет… Лишь фонарик… Они верили мне все больше. Давали денег все чаще! Так что я решил представить им Женю как нашего связного. Человек, который едет в Грецию. Там же самый разгар борьбы против капиталистов… проклятых англосаксов. Свободная Греция отказывает в унизительном диктате говнюкам из ЕС. Евгений – специалист по партизанской борьбе! Мы шлем его в Афины, где он договорится о канале оружия с Ближнего Востока через Турцию в Грецию, а оттуда пароходом в Канаду. Только представьте! Дебилы-канадцы поставляют оружие в Сирию, чтобы бороться против Асада… а мы это же оружие тайком ввезем в Канаду и освободим Квебек от дебилов-канадцев. Каково?! Ребята до потолка прыгали, когда я растолковал им детали плана. Прикрытием для посланника, сказал я, будет любовная история. О-ла-ла. Само собой, Катерина никакая не гречанка, не манда и не девственница… Она – э-э-э… курдка! Поэтому такая смуглая. Поэтому у нее ноги и руки волосатые! Шею она повязывает клетчатым платком… как Арафат, Ясер! и верит в свободу, демократию и право народов на самоопределение. Свою семью она потеряла во время ээээ Шанхагалингырчакской резни ээээ 1878 года… то есть, тьфу, 1978 года… и ее сиротой подобрал на границе греческий пограничник. Вырастил в традициях афинской демократии и свободы. Само собой, Женю я в это не посвятил. Он просто отправился к своей возлюбленной, получив от меня билеты… показавшись разок моим квебекским друзьям… Боюсь, они даже не поняли, о чем идет речь: ни Женя, ни Максим с Каролин. Женя в подробности и не вдавался. Он давно потерял способность к сопротивлению. Воли у него оставалось в Канаде не больше, чем у улитки. Он просто полз потихонечку куда-то. Никаких планов. Мыслей. Надежд. Он просто чуял запах манды и полз на него, шевеля усиками. Оставляя кровавый след… Кровь лилась из ран его напарников, на которых Жене стало наплевать. Он не следил ни за собой, ни за другими. Ему было все равно, ударишься ты локтем, выходя спиной со шкафом, или споткнешься и упадешь кувырком с лестницы. Плевать он хотел на свернутые колени, разбитые голени, содранную кожу. Он жил весь в телефоне… Лишь бы связь не отключили! Только бы Интернет оставался в маленьком квадратном предмете! Изредка телефон тренькал, и мы любовались фотографиями гречанки Катерины, которые та присылала своему старенькому поклоннику в Канаду. Катерина и пляж, Катерина и море. Сучка явно дразнила мужика… Понимала, что все это останется романом на расстоянии. Но она не учла главного. Женя был баболюб и верный рыцарь манды, как я уже сказал. И второе – он повстречал меня. А у меня есть скверная особенность – я реализую мечты… осуществляю их… чужие, конечно же, чужие! О своих речи не идет. С этим мне никогда не везло. Но я всегда был достаточно храбр… имел достаточно мужества… чтобы сказать – сделай это! сделай шаг… порви небеса… воплоти свои фантазии!!! Видимо, что-то такое есть в моих глазах… подталкивающее. Они все слушали. Никто не жалел. Не пожалел и Женя. Я просто дал ему билеты, пожелал счастливого пути. Бедняга даже не понял, что случилось. Не испытал ко мне ни малейшего чувства благодарности. Он слепо верил в судьбу, в то, что она ему возьмет да и подарит встречу с Катей… как дарила все встречи до сих пор. И разве он был не прав? Так что бедный уродец взял у меня конверт левой рукой – правой он тыкал в телефон… в образ манды Катерины-гречанки… – кивнул, пробормотал что-то… И все! На следующий день он улетел в Грецию. Мы все с нетерпением ждали его возвращения. Всем хотелось узнать, чем закончилась встреча. Ведь Катерина вовсе не знала, что Женя приедет к ней. Более того! Как-то раз он робко заговорил о том, чтобы им встретиться, и она подняла его на смех. Пора подумать о реальности, сказала она. Ты только и делаешь, что бабушку по телефону лохматишь… Пока до Жени дошло, что подразумевалось под «бабушкой», прошла целая вечность. Для нас вообще дни слились в один: наступала весна, сезон, и мы надрывались на перевозках по восемнадцать-двадцать часов. Вместе с грачами в Канаду прилетали новые порции иммигрантов. На этот раз настало время иранцев. Монреаль запах рисом и шафраном. Их вонючие специи отравили атмосферу города, белки в парках стали падать замертво прямо на дорожки. Иранцы сняли подо мной квартиру, и нам пришлось затыкать дымоход бумагой, чтобы спастись от вони. В автобусах гомонили важные, серьезные мужчины с оливкового цвета кожей. Иранцы! Все они были инженерами… директорами… так, по крайней мере, рассказал мне сын, когда пришел из школы. Восемнадцать из двадцати пяти его соучеников стали иранцы. Все на вопрос, чем занимается твой отец, отвечали: он инженер… директор… Все не врали! Иранец умирает, но не сдается – он никогда в жизни не пойдет на стройку… разгрузки… Никакой работы руками! Они сидят дома, варят плов со специями и едят его. Пьют чай. Мало денег? Чуть-чуть меньше плова. Совсем мало денег? Едят специи. Деньги исчезли совсем? Пьют чай. Инженеры и директора, магистры и доктора. И у каждого – сочная, плотная манда от тридцати до сорока пяти лет – семейные пары примерно такого возраста выпускали из Ирана в Канаду. В штанах в обтяжку. Если баба одета более чем вызывающе, к гадалке не ходи – иранка! Этим они компенсируют отсутствие свободы дома… Говорят, самолет взлетал над Ираном, а их женушки уже бежали в туалет – сбросить с себя паранджу, платок и накрасить губы поярче. Так ярко, что в Канаде помада еще года три не сходила! Их штаны врезались им в манду. Штаны? Иранки носили колготки в обтяжку… те почти лопались… я видел буквально каждую складочку манды… И все это в автобусе! Я приучился к особенной стойке, вполоборота. Так, чтобы эрекция была не видна. Все как в школе! Вторая молодость! Сучки это чувствовали, улыбались, глядя на меня… разлепляли сцепленные помадой губы. Они обожали самую яркую из самой красной. Из-за этого губы каждой до ужаса напоминали мне манду. Я чувствовал, что схожу с ума, как Женя. Пришлось купить машину. Как купить?.. Конечно, в долг. Все в долг. В Канаде все можно в долг, даже умереть в рассрочку. Я уже говорил, впрочем… Но и машина не помогла: я только и делал, что головой вертел, проезжая по улицам. Два раза в аварию попал, четырежды поцарапался, подняли страховые выплаты! Пришлось выдумать для Максима с Каролин нашего человека в Торонто. Глубоко законспирированного русского разведчика, симпатизирующего идее независимости Квебека. Платили мы ему двести долларов в месяц. Ну то есть мне. В то же время это особенно ничего не изменило, потому что мне временно перестали платить в GERNUMe. Что-то у них там не срослось, не получилось. Все как у русских принято. Много патриотизма, мало денег, и все через жопу. Так что мне пришлось вновь начать делать идиотские репортажи для радио в англоязычной провинции за 20 долларов. Долг за квартиру опять подрос. На заправке обкуренный негр куда-то нажал два раза, и с карточки моей испарились последние сорок долларов. Остатки хлеба в доме приобрели вкус лебеды. Запахло гарью. Над домом закружились чайки, намеревавшиеся отомстить за тушки павших товарок, которые мы сожрали зимой. Показались палые листья, переживавшие лето под коврами искусственного дерна. Иранцы блестели золотыми украшениями, носили джинсы а-ля 80-е и заправляли в эти джинсы рубашки. Само собой, в Канаде они чувствовали себя как дома. Канада – воплощение 80-х! Думаю, гимн страны рано или поздно изменят на какую-нибудь из песен Сиси Кейч. Кроме того, пожаловался мне Малыш Даун, его родители купили ему приставку «Марио». В двадцать первом-то веке! Но идиотам казалось, что это так мило. Ретро – это же так модно! Малыш Даун только и делал, что плевался при виде своих приемных родителей, а те, идиоты, никак понять не могли, что речь идет об отвращении, а вовсе не неконтролируемом процессе слюноотделения. У меня тоже слюни текли. Только от зависти! У них такой богатый дом был… Я приходил домой к Малышу Дауну под видом добровольца, чтобы погулять с мальчиком. Доброволец! В Канаде все обожают добровольцев, потому что это даром. Вас ждут в добровольцах на фестивалях, в фирмах, в школах и университетах, на улицах и помойках. «Компании нужны добровольцы. Стаж – неоплачиваемый». Все это подается под соусом того, что ты якобы наберешься местного опыта. Ты его наберешься! Другой вопрос, что ты с ним делать будешь. На работу тебя как не брали, так и не возьмут, горько жаловался я Малышу Дауну, выкатывая коляску с ним на улочки плато Монт-Рояль… с завистью глядя на дома богатых англичан и франкофонов… В этом квартале – никаких разногласий! Общий знаменатель, деньги. Старик, ты все видишь в черном свете, объяснял мне Малыш Даун. Замолкал, чтобы прохожие не услышали, как мы разговариваем. В конце концов, он был годовалый малыш, и не все знали, что он умеет разговаривать. Я изображал добровольца из фонда помощи Особенным Детям. Словосочетание это бесило Малыша Дауна. Можно подумать, вашу мать, сплевывал он через не выросшие еще зубы, что я не знаю, каким синдромом страдаю. Даун, Даун, Даун… Даун! Лицемерные канадские бляди, шипел Малыш Даун. Только и делают, что пытаются унизить тебя под маской заботы. Впрочем, о чем я. Ах да. Старичок, говорил он мне. Ты жалуешься, ноешь… А ведь есть множество стран, в которых живется куда хуже, чем тут. Я понимаю твой стресс. Твое отчаяние. Но представь себе на мгновение, что ты в какой-нибудь Украине сраной. Там людей живьем сжигают или снарядами огороды обстреливают. Афганистан? Пакистан? Иран этот… откуда инженеры с женами в помаде и со своим шафраном понаехали. Или тебе охота в Колумбию, на разборки наркоторговцев? Кстати, оживлялся Малыш Даун, если мы и в самом деле хотим замутить движуху с независимостью Квебека, нам нужны деньги, а что даст больше денег, чем торговля порошочком, а? Мы могли бы класть мешки с наркотиком в его детскую коляску, и туда же – деньги… Притормози, просил я его. Мы и так использовали Малыша Дауна как прикрытие. Я прикатывал коляску с ним на улице Святой Катрины – где нам неизменно рады были проститутки, наркоманы и прочее отребье вроде меня, – и катили к фургончику розового цвета. Там Максим продавал книги. Первая передвижная библиотека – книжный магазин Монреаля! Это для непосвященных… Для нас же – передовой оплот… передвижная крепость сторонников независимости. Отсюда я забирал листовки и прокламации и в коляске Малыша Дауна развозил их по району. Оставлял то там, то здесь. В листовках призывались к оружию все свободные люди Квебека. Иногда, чтобы спутать следы, мы печатали что-то вроде «Вся Канада станет мусульманской вы свиньи неверные!» и с удовлетворением смотрели в вечерних новостях очередной погром, который полиция устраивала в религиозных центрах. Тем более те и правда считали всех неверными! Иногда мы печатали фотографии депутатов Консервативной партии с фаллоимитатором на лбу. Порой, чтобы спутать следы – я считал, что это задача номер один… пусть у чекистов закружится голова… – призывали англофонов начать резню. «Сограждане! Мы в опасности… Франкоговорящие свиньи и мусульманские фанатики, которых они выпестовали своей болтовней про свободы, намереваются устроить нам погром. Мы должны действовать на опережение! Сегодня в полночь, по звуку колокола на церкви Святой Ирины, все дома с меловым рисунком лилии должны быть разграблены, а их обитатели – и взрослые и дети – вырезаны. Кровь и кинжал!» Люди нервничали, ведь лилию мы рисовали там, где придется. Все запутались, полиция нервничала, городские власти беспокоились. Этого мне и надо было. Много шума и – ничего. Моим «квакам» все это ужасно нравилось… заводило их. Они наконец-то очутились в Деле. Относительно себя я был спокоен. Полицейские патрули катили мимо. Улыбались мне и говорили быть осторожнее. Мне все верили, все меня любили. Я же bénévolé[60] и у меня в коляске лежит обосравшийся даун. Так что мы с малышом чувствовали себя в полной безопасности и часто говорили о том, куда бы мог запропаститься Женя. Для товарищей по борьбе я сочинил историю о гибели в Европе от англичашек. Но для нас судьба Жени оставалась совершенно не ясна. Он не звонил, не писал… А потом мы о нем забыли, как забывают в Канаде всех, кто уехал, на следующий же день. И дело тут не в сантиментах, а в зависти. Чтобы эмигрировать сюда, нужно мужество. Но в два раза больше мужества нужно, чтобы вернуться домой.