Карта и территория - Мишель Уэльбек

* Жорж Перек (1936-1982) – французский писатель и кинорежиссер.

Он вынул из холодильника чоризо, колбасу и деревенский хлеб.

– Вы правы, – ответил Джед не сразу. – Я всегда любил предметы промышленного производства, мне бы никогда не пришло в голову сфотографировать, например… колбасу. – Он протянул руку к столу, но тут же извинился. – Нет, она очень вкусная, я не про то, ем я ее с удовольствием, а вот фотографировать не тянет. В ней перебор неравномерностей органического происхождения, разнокалиберных жировых прожилок, в общем, ломтик ломтику рознь. Это как-то… обескураживает.

Уэльбек кивнул, раскинув руки, будто собирался впасть в тантрический транс, но на самом деле был просто пьян и пытался таким образом удержать равновесие, скорчившись на кухонной табуретке. Когда он вновь заговорил, в его голосе была мягкость, глубина и какая-то задушевность.

– За всю мою практику потребителя, – сказал он, – мне попалось всего три идеальных товара: ботинки Paraboot Marche, ноутбук Canon Libris со встроенным принтером и куртка с капюшоном Camel Legend. Я их обожаю и готов всю жизнь провести с ними, периодически закупая такие же модели по мере изнашивания предыдущих. Между нами установились оптимальные отношения, сделавшие из меня счастливого потребителя. Я не был так уж счастлив, со всех точек зрения, но хотя бы имел возможность систематически приобретать очередную пару любимых башмаков. Пустячок, а приятно, особенно когда личная жизнь так скудна. Но даже этой примитивной радости меня лишили. Через несколько лет мои обожаемые товары исчезли из магазинов, их просто-напросто сняли с производства, а моя несчастная куртка Camel Legend, наверняка самая красивая куртка, когда-либо видевшая свет, вообще прожила всего один сезон… – Заплакав медленными крупными слезами, писатель подлил себе вина. – Это так жестоко, знаете, чудовищно жестоко. Даже самые мелкотравчатые виды животных тратят на вымирание тысячи, если не миллионы лет, а потребительские товары стираются с лица земли за считанные дни, и второй попытки у них не будет, им остается лишь покорно сносить бессовестный фашистский диктат маркетологов, которые, видите ли, лучше всех знают, чего хочет потребитель, и, улавливая в настроениях оных потребителей ожидание новизны, обрекают их на безнадежные изнурительные поиски и вечное блуждание между прилавками с постоянно изменяющейся продукцией.

– Понимаю, о чем вы, – вмешался Джед. – Конечно, многие сильно приуныли, когда прекратили, например, производство двухобъективных камер Rolleiflex. Но в таком случае, возможно… Возможно, следует перенести свое доверие и любовь на самые дорогостоящие товары, успевшие стать легендой. Я лично не могу себе представить, что Rolex решит больше не выпускать Oyster Perpetual Day-Date.

– Как вы молоды… ужасно молоды… Rolex поступит точно так же, как все остальные. – Уэльбек схватил три кружка чоризо, положил их на кусочек хлеба и, проглотив все вместе одним махом, подлил себе вина. – Вы сказали, что купили новый фотоаппарат… Покажите-ка мне инструкцию.

Он минут десять изучал руководство по эксплуатации Samsung ZRT-AV2, беспрестанно качая головой, будто каждое слово только подтверждало его худшие опасения.

– Ну да, кто б сомневался, – произнес он наконец, возвращая буклет. -Хороший продукт, современный продукт, вы можете его полюбить. Но знайте, через год, максимум через два его заменят новым, с так называемыми улучшенными характеристиками. Мы сами тоже продукты – продолжал он, – культурные продукты. По нам тоже ударит моральный износ. Наш механизм функционирует по тому же принципу, правда, нам, как правило, не грозит ни техническое, ни функциональное усовершенствование; остается лишь потребность в новизне как таковой. Но это все пустяки, пустяки… – беспечно добавил он и принялся было нарезать вторую колбасу, как вдруг, застыв с ножом в руке, пропел мощным голосом: – Петь, смеяться и любить! – И широким жестом смахнул со стола бутылку, которая благополучно разбилась, ударившись о плиточный пол.

– Я уберу, – поспешно сказал Джед, вскакивая.

– Да ладно, бросьте, ничего страшного.

– Ну как же, везде осколки, можно порезаться. У вас есть швабра? – Он осмотрелся. Уэльбек кивал, не отвечая. В углу кухни Джед увидел метелку и пластиковый совок.

– Сейчас открою еще одну бутылку… – пообещал писатель. Он встал, пересек кухню, выписывая кренделя между осколками, которые Джед пытался худо-бедно вымести.

– Мы и так уже перебрали… Лично я все снял, что хотел.

– Бросьте, не уйдете же вы сейчас! Праздник только начинается… Петь, смеяться и любить! -- затянул он снова, опрокинув стакан чилийского. – Фукра Булду! Бистрой! Бистрой! – с убеждением добавил он. Некоторое время назад у прославленного писателя появилась привычка употреблять странные слова, устаревшие или нарочито исковерканные, а то и детские неологизмы на манер капитана Хэддока*. Его немногочисленные друзья, например издатели, прощали ему эту слабость, как прощают почти всё опустившемуся старику с закидонами.

* Капитан Хэддок – персонаж комиксов «Приключения Тинтина».

– Богатая идея мой портрет написать, вот уж…

– А что? – удивился Джед. Он наконец собрал с пола все осколки, ссыпал их в мешок для строительного мусора (у Уэльбека явно других не водилось) и, сев за стол, взял кружок колбасы. – Знаете… – продолжал он, не сдаваясь. – Я твердо намерен написать хорошую картину. Последние десять лет я пытался изображать людей из разных слоев общества, от торговца кониной до гендиректора многонациональной корпорации. Единственную неудачу я потерпел с художником, а именно с Джеффом Кунсом, уж не знаю почему. Да, еще я запорол священника, не понимая, с какой стороны за него взяться, но с Кунсом было хуже, я начал его писать, но вынужден был просто уничтожить картину. Я не хочу застревать на этой неудаче, а вы у меня получитесь, мне кажется. Что-то есть в вашем взгляде – не знаю что именно, – но мне кажется, я смогу это что-то передать…

Внезапно в сознании у Джеда промелькнуло слово страсть, и он перенесся на десять лет назад, в их последние с Ольгой выходные на Троицу. Воскресным вечером они сидели на террасе замка Во-де-Люньи, перед ними расстилался огромный парк, легкий ветерок шевелил кроны деревьев. Смеркалось, погода стояла идеально теплая. Ольга, всецело поглощенная созерцанием паштета из омара в своей тарелке, уже целую минуту не произносила ни слова, а тут, подняв голову, посмотрела ему прямо в глаза и спросила:

– Скажи-ка, ты знаешь, почему нравишься женщинам?

Он пробормотал что-то невнятное.

– А ты нравишься женщинам, – настаивала она, – полагаю, ты не будешь со мной спорить. Ты довольно хорош собой, но дело не в том, красота – это мелочь. Нет, тут иное…

– Скажи.

– Все очень просто – у тебя пронзительный взгляд. Страстный взгляд. Вот что женщинам нужно прежде всего. Они западают на мужчин с энергией и страстью во взгляде.

Дав ему время обдумать это, Ольга отпила глоток мерсо, попробовала закуску.

– Разумеется, – сказала она чуть позже с еле заметной печалью в голосе, – мужская страсть может относиться не к ним, а к произведению искусства… но женщины об этом и не догадываются… во всяком случае, вначале.