Телепорт - Стивен Гулд

Женщина, которая открыла дверь, говорила по-испански, а по-английски – почти нет.

– Un momento, porfavor[5], – сказала она, когда я спросил Артура Найлса, и исчезла в доме.

Вместо нее появилась блондинка, говорившая с тягучим южным акцентом. – Мистер Найлс? Ну… Он умер года четыре назад. Да-а, четыре года назад, в августе. Стояла сильная жара, и у него случился инфаркт. Мистер Найлс умер в тот же день. – Блондинка прижала палец к губам, словно задумавшись. – Тогда мы жили чуть дальше по Помоза-серкл, в доме триста тридцать, а этот дом купили у дочери мистера Найлса.

– У Мэри Райс? – спросил я, захлопав глазами.

– По-моему, это ее фамилия по мужу, а в документах было Мэри Найлс.

– Она живет в Сосновых Утесах?

– Думаю, нет. Мэри похоронила отца на кладбище «Олив бранч», а договор купли-продажи дома подписывал адвокат по доверенности от нее.

– Фамилию адвоката не помните?

Блондинка подняла на меня глаза:

– Полагаю, вы не захотите объяснить мне, почему обо всем этом расспрашиваете?

– Я Дэвид Райс, сын Мэри, – ответил я после небольшой паузы. – Когда мама ушла от отца, она… ну, она и меня оставила.

Ладони вспотели, я почувствовал, что краснею.

Мама ведь оставила меня? Оставила, потому что такого брать не стоило?

– Пытаюсь разыскать ее, – проблеял я.

Молчание.

– Хм, давайте я загляну в документы и посмотрю, как его звали. Не стойте на солнцепеке, войдите в дом, пока я ищу. – Блондинка завела меня в дом и показала на стул в прихожей. – Розали-и-инда! Aqua frío, porfavor, por el hombre[6].

Блондинка исчезла в глубине дома. Минуту спустя служанка принесла мне стакан ледяной воды.

– Gracias! – поблагодарил я.

– Por nada. – Служанка улыбнулась и ушла.

Прихожая казалась совершенно чужой, ведь в ней сменили всю мебель. Лишь взглянув в окно и увидев дом напротив, я почувствовал, что бывал здесь раньше. Нахлынули воспоминания, яркие, четкие, болезненные.

«Черт побери, Дэви, ты в третий раз даешь мне даму пик!»

«Ну, Дэви, пожалей своего дедушку! Он ведь старый и слабый!»

«Знаете, юная леди, я ведь запросто могу вас выпороть! Получайте, вот вам!»

«Ой, папа, снова черви, только не это! Похоже, Дэви опять выиграл».

В тот летний приезд мы много играли в карты. Рано утром я с дедом ловил рыбу, несколько раз с мамой выбирался на пляж. Хорошая получилась поездка!

– Договор хранится в банке, и я позвонила мужу. Он вспомнил фамилию адвоката. Его звали Силверштайн. Лео Силверштайн. – Блондинка принесла с собой телефонный справочник. – Если верить справочнику, у него офис на Мейн-стрит. Ист-Мейн-стрит, четырнадцать, – судя по адресу, это прямо на площади.

Я поблагодарил блондинку и ушел. Едва она закрыла дверь, я прыгнул в местный аэропорт, к таксофону в углу. За стойкой кто-то охнул, но я как ни в чем не бывало вышел на улицу. Глянув через плечо, я заметил, что за мной крадется кассир. Черт! Я свернул за угол и прыгнул в Нью-Йорк.

До тела Милли допускала меня не чаще двух раз в месяц, зато звонить разрешала каждый вечер.

– Привет, это я!

– Что случилось?

– В смысле?

– Ты звонишь мне каждый вечер. Обычно голос у тебя не такой похоронный.

– А-а. Я пытаюсь разыскать маму. Вот и полетел во Флориду, к дедушке.

– Что? Ты сейчас во Флориде?

– Нет, я уже вернулся. Мой дед умер четыре года назад.

На миг в трубке воцарилась тишина.

– Ты только что об этом узнал?

– Угу.

– Интересно, твой отец в курсе?

– Трудно сказать, – устало пролепетал я. – Не исключено.

– Вы с дедом были близки?

Я задумался. Игра в карты, рыбалка, редкие открытки ко дню рождения с двадцатидолларовыми банкнотами, аккуратно подклеенными внутрь…

– Да, были, но очень давно.

– Тяжело терять близких. Мне очень жаль.

– Да, но…

– Ты же не подозревал об этом.

Я уставился на телефон.

– Как ты догадалась?

– О чем? Что ты винишь себя в том, что не знал, что дед умирает? Что ты не знал, когда он умер?

– Я должен был знать!

Милли сделала глубокий вдох:

– Нет. Дэви, я хорошо тебя понимаю. Сдержаться ты не можешь, и чувство вины вполне естественно. Только ведь ты просто не мог об этом знать! Каждый человек порой чувствует себя виноватым в том, что случилось не по его вине. Уверяю, тут ты ничего поделать не мог.

Почему-то предложенное Милли простое объяснение чувства, с которым я боролся целый день, разозлило меня.

– Я должен был догадаться, когда дед не прислал мне открытку к пятнадцатилетию. Я мог написать ему. Мог послать письмо из школы – тогда папа не помешал бы мне!

– Отец проверял твою почту?

– Почти не сомневаюсь в этом. Дом у нас в поселке, а почтовый ящик мы арендовали в городе. У меня ключа от него не было. Однажды я нашел в машине письмо на мое имя без обратного адреса.

– Боже! Зачем твой отец так делал?

– Не знаю. Он не позволял мне писать родственникам.

– Неудивительно. С учетом того, как он к тебе относился.

Какое-то время я не говорил ни слова. Милли не тянула меня за язык, она просто оставалась на линии, шелестом дыхания напоминая, что слушает меня.

– Прости, Милли, – наконец сказал я. – Сегодня я не самый приятный собеседник.

– Ничего страшного. Мне очень жаль, что тебе сейчас так трудно. И жаль, что я не могу быть с тобой прямо сейчас.

Я зажмурился и услышал, как скрипнула телефонная трубка – так сильно я ее сжал.

Милая, я через секунду мог бы оказаться в твоих объятиях. Я мог бы…

Вслух я заставил себя сказать другое:

– И мне жаль, что ты не рядом. Потерплю до пятницы.

– Ладно. Ты точно не хочешь, чтобы я приехала за тобой в аэропорт?

– Нет, не приезжай. Жди меня к семи вечера. Только не ужинай без меня.

– Ладно. Выспись как следует.

– Спасибо, я постараюсь. Милли, один момент…

– Да?

– Я… Я… Завтра я снова лечу во Флориду, но вечером я позвоню тебе, хорошо?