Комиссар госбезопасности. Спасти Сталина! - Олег Таругин

– Да я-то чего? – смутился товарищ. – Товарищу Сталину всяко виднее, где он – и где мы с тобой. Потащили…

* * *

Разумеется, большим спецом в области фармакологии Кобрин не был. Собственно, он и вовсе никаким спецом не был, что называется, от слова совсем. Просто помнил про историю изобретения так называемой «сыворотки правды». А пентотал натрия, равно как и скополамин, еще в начале двадцатого века широко использовавшийся для обезболивания, например, во время родов, в этом времени уже был знаком. Вот он и предложил его использовать для допроса, здраво рассудив, что выдернуть донора из прошлого можно в любом состоянии, но вот произнести формулу экстренной эвакуации, находясь под действием этих препаратов, ему уж точно не удастся.

Так и оказалось. То ли протормозили неведомые противники, то ли у них – в отличие от кобринского начальства – вовсе не имелось подобной возможности, но сейчас сидящий перед ним пленный непонимающе глядел перед собой плавающим взглядом получившего долгожданную дозу наркомана. Последнее, конечно, вряд ли – уж слишком «роялисто», как выразились бы литературные критики начала позапрошлого века, но иди, знай? Вдруг у них возвращение предусмотрено только при помощи «волшебного слова»? И тогда это открывает определенные – да что там «определенные», поразительные просто! – перспективы…

Ладно, пора начинать, действие введенного внутривенно препарата долго не продлится, так что стоит поспешить:

– Имя? Я вижу, вы пришли в себя? Назовите ваше имя, пожалуйста?

– What? Sorry, I do not understand.

Кобрин мысленно выругался: ну, конечно, вот же он идиот! Мог бы и раньше догадаться! Сейчас он говорит не с реципиентом, а непосредственно с донором. Который тоже, разумеется, знает русский, иначе просто не сумел бы выдавать себя за носителя… вот только одно «но»: его одурманенный пентоталом разум просто не способен использовать неродной язык, равно как и прочие приобретенные в ходе подготовки к перемещению в прошлое навыки. Пленный подсознательно отождествляет себя исключительно с НАСТОЯЩИМ самим собой, с базовой личностью! Что, с одной стороны, просто замечательно (в подобном состоянии он уж точно не соврет), но с другой – может доставить и новые проблемы…

– Прошу прощения, разумеется, – Сергей с легкостью перешел на английский, заставив Зыкина удивленно распахнуть глаза. Про то, что боевой товарищ досконально знает немецкий, он в курсе, а вот про язык «союзников» – не ожидал. Ага, значит, относительно англосаксов он угадал – они это, кто же еще! Ни одна серьезная гадость в этом мире без их участия не обходится. И почему он нисколько не удивлен? – Теперь все ок? Отлично. Назовите, пожалуйста, ваше имя, должность или воинское звание?

– Теодор Мартин, – словно робот, пробубнил пленный. – Младший научный сотрудник.

– Где работаете? – примерно уловив, в чем суть, торопливо задал Сергей новый вопрос.

– Головная лаборатория проекта «Возрождение».

– Напомните, где это? И обращайтесь ко мне «сэр», неужели не понимаете, с кем разговариваете? Если позабыли, я – представитель вашего непосредственного руководства, – наугад ответил Сергей, похоже, угадав – по крайней мере, его фраза не вызвала ни малейшего удивления или протеста:

– Простите, сэр, виноват. Спецобъект Рэйвен-Рок, штат Пенсильвания, сэр.

– Ага, значит, все-таки Штаты… – автоматически пробормотал Сергей. И тут же выругал себя, мысленно, понятно дело: с чего бы «представителю руководства» не знать, где именно расположена их лаборатория?! Нужно тщательнее следить за задаваемыми вопросами!

Пленный же, не обратив на случайную оговорку ни малейшего внимания, неожиданно воспринял фразу, как новый вопрос, с готовностью сообщив:

– Именно так, сэр, вы совершенно правы. Конфедеративные Штаты Америки.

Услышавший последнюю фразу Кобрин лишь каким-то чудом ухитрился взять себя в руки, ничем не выдав безразмерного удивления. Витька же, судя по выражению лица, просто ничего не понял: английского он не знал.

– Конфедеративные? Не Соединенные?

– Разумеется, нет, сэр! Название США не используется еще со времен Великой Американской Революции конца шестидесятых годов.

– Какого века? – только Сергей знал, каких усилий ему стоило задать вопрос прежним тоном.

– Двадцатого, сэр. В колледже нам рассказывали, что революция произошла в конце октября шестьдесят седьмого года. Затем была Вторая Гражданская война и двадцатилетняя миротворческая международная оккупация.

«Гляди-ка, миротворческая оккупация, – хмыкнул про себя Кобрин. – Любопытно, жаль, нет времени выяснить, что там у них произошло. Ну да ничего, проект «Мозг» никто не закрывал, дальше гипнотизеры разберутся».

Народный комиссар бросил взгляд на запястье: время убывало быстрее, чем ему бы того хотелось. Еще минут двадцать, максимум полчаса – и действие препарата закончится. Вводить его повторно слишком опасно, в этом врачи однозначны, следовательно, «донора», скорее всего, скоро выдернут обратно. Значит, нужно поторопиться. Главное, успеть спросить про завтрашний день, про парад! Хотя таких подробностей он вполне может и не знать. Ладно, попытаемся, поскольку в любом случае ничего не теряем…

Убедившись, что установленный на столе громоздкий магнитофон, более похожий на здоровенный ящик с двумя ручками по бокам, исправно крутит бобинами со стальной звукозаписывающей проволокой[14], Кобрин задал следующий вопрос:

– Расскажите мне про вашу лабораторию и проект «Возрождение». Кратко, только самое главное. Впрочем, нет, говорите только о проекте. Цели, задачи, научное и техническое оснащение! Начинайте, Теодор, вы прекрасный собеседник и замечательный рассказчик. Только сперва ответьте, какой сейчас год в вашем родном мире?..

* * *

– Серег, ну чего узнал-то, не томи, а? – обычно сдержанный Зыкин сейчас едва не подпрыгивал от нетерпения.

– Да много чего, Вить, – задумчиво пробормотал Кобрин, глядя, как двое медиков увозят на каталке впавшего в бессознательное состояние Мартина. Ничего особенно страшного с ним, насколько он понял из коротких объяснений, не произошло, просто индивидуальная реакция на препарат, сменившаяся глубоким сном. Вот только кем он придет в себя – Теодором Мартином, младшим научным сотрудником спецлаборатории «Рэйвен-Рок», или Виктором Головко, старшим мастером путейной смены Московского метрополитена, – не знал никто.

Сергей склонялся ко второму варианту, поскольку не верил, что вражеское руководство допустит дальнейшее пребывание своего агента в прошлом, однако полной уверенности в этом, разумеется, не было. О повторном применении пентотала и речи не шло: разум реципиента не должен пострадать ни при каких обстоятельствах, хватит и того, что Кобрин сломал ему при задержании кисть. Поскольку находящегося в районе выхода со станции второго «бомбиста» пришлось ликвидировать на месте – в противном случае он успел бы привести в действие взрывное устройство, что неминуемо привело бы к человеческим жертвам.