Ночная радуга - Евгения Михайлова

Я сделала, как она просила. Купила водки, анальгин. Подумала, что содержание заказа говорит, скорее всего, о травмах или ранах пьяной драки, и взяла еще антибиотики, антисептики, бинты, перекись водорода и йод.

Поднялась на нужный этаж, тихонько толкнула дверь. Диана сказала: «секрет», возможно, именно она виновата в том, что случилось. Я вспоминала ее оскаленный рот, сумасшедшие глаза на видео с истязанием котенка, в очередной раз задавала вопрос вслед маминой тени: «Как же тебя угораздило родить бандитку? От туповато-мрачного Бедуна, который слился со своим амплуа. Как угораздило тебя, такую требовательную эстетку?»

Квартира встретила меня тяжелой, плотной волной. Но это не был перегар. Это… Это запах крови! Тошнотворный запах обильной крови. Я шагнула из прихожей в комнату, зажгла свет и оказалась в темной, липкой и густой луже. Кровь лилась из Дианы, которая лежала на полу у стола, скорчившись, обнимая двумя руками свой голый живот. На ней была только короткая майка, тоже вся в крови. Я подошла к ней, шаркая подошвами, чтобы не поскользнуться, опустилась на корточки рядом, заглянула в ее лицо. Лицо было почти синим, с черными, запекшимися губами. Изо рта вырывалось хриплое дыхание. Глаза закрыты. Водку я влила ей в рот, чтобы привести в чувство. Диана шевельнулась, кровь хлынула по ее ногам. Это похоже на одно…

— Диана, — похлопала я ее по щекам. — Ты меня видишь? Можешь говорить? Это аборт?

— Да, — прошипела она. — Не вздумай вызывать «Скорую». Тут-то меня и добьют. И тебя заодно.

— Кто тебя так изувечил?

— Соседка-санитарка. Сказала, что она умеет. Взяла пять тысяч, тварь. Ты не знаешь, как эту чертову кровь останавливают? Попробуй, а?

Никто и ни перед кем не ставил еще такой невыполнимой задачи. Ей порвали там все вслепую. Скребли то ли отточенной ложкой, то ли спицей, я читала статьи о криминальных абортах. Это же убийство! Но я попыталась действовать в заданных обстоятельствах. Дала Диане горсть таблеток — анальгин, антибиотик, антисептик. Перетащила ее на диван. Принесла из ванной таз с полотенцами, постаралась вымыть, скатала бинты в большие валики и сунула ей между ног. Они пропитались мгновенно.

«Что же я творю? — подумала я в отчаянии. — Кого слушаю? Нельзя бинтами заткнуть вытекающую жизнь!»

— Диана, я сделаю сейчас следующее. Позвоню другу. Это не «Скорая». Никаких ментов и огласки. Но я одна не могу с этим справиться. Ты умрешь без помощи.

Я не поняла, что она пробормотала, вроде бы согласилась, глаза у нее закатывались. Я позвонила Масленникову, как смогла, объяснила ситуацию.

— Ясно, — сказал Александр Васильевич. — Едем. Захочет водки, дайте ей. Тот случай, когда нужно.

И я вливала в беззубый рот Дианы водку, держа ее голову со слипшимися волосами. Так она, наверное, появлялась на свет: беспомощная, в крови, перепуганная.

Диана, наконец, прерывисто вздохнула, открыла глаза:

— Чуток полегчало. Спасибо тебе.

— Скажи мне, от кого мы должны скрываться, рискуя твоей жизнью? Ты же не санитарку косорукую спасаешь?

— Не санитарку. Пошла она! Скрываю от крутых людей. Это муж Венеры. Георгий. От него я беременна. Он бандит, авторитет, сказал, убьет, если Венерка узнает. А не он, так Венера грохнет. Нельзя мне в больницу, там и уложат.

Она вновь потеряла сознание, а я задумалась. Ей нельзя в больницу, ей нельзя оставаться здесь. А мне нельзя ее тащить к себе. Не настолько самоубийственный у меня альтруизм. Да и Кириллу нужно возвращаться в чистый дом, а не в палату с абортированной алкоголичкой. Как же я обрадовалась Масленникову! Он приехал с невзрачным, тихим человеком. Возможно, это акушер. Они сменили меня у липкого от крови дивана, склонились над этой несчастной. Я немного отмылась в ванной, не стала вытираться. Полотенца такие грязные, что до них страшно дотронуться. Вошла в комнату. Александр Васильевич повернулся:

— Вика, найдите ее паспорт. Повезем ко мне. Очнется, успокойте ее, скажите, это не больница, а частная клиника. Если честно, шансов у нее очень мало. Если вообще есть хоть один.

Паспорт Дианы был в картонной коробке, которая, судя по всему, служила у нее сейфом. Там лежали документы на квартиру, свидетельство о рождении, две с половиной тысячи рублей сотнями и портрет мамы. Мама, в синем бархатном платье со шлейфом и глубоким декольте, стояла на фоне декораций с березовой рощей. Мама подняла руки, убирая пряди волос, открывая свое прекрасное лицо. А под декольте, на груди, портрет был продырявлен ножом. Сознательно, тщательно. Диана искала на портрете мамино сердце. И нашла.

Уже стемнело, когда Масленников и его помощник погрузили в машину хрипящий сверток, который был моей сестрой. Я смотрела по сторонам: не следят ли за нами. Вроде нет.

Масленников сказал мне:

— Вам лучше вернуться домой. Не успели сегодня поговорить. Я приеду к вам завтра. У Кирилла все стабильно. Утром обсудим с хирургом возможность вашей встречи. Тогда я вас и отвезу.

Он такой официальный, отстраненный, сдержанный. К его плечу не прислониться, как к Сережиному. Но в этот момент я любила его больше всех, наверное. Я повезу к себе, в кукольный дом, такой образ спасения. Полузнакомый человек, созданный природой из одного благородства и силы.

— Минуточку, — попросила я. — Хочу попрощаться с сестрой.

Я поднялась в темную «Газель» с каталкой в салоне. Присела на край, погладила влажный лоб Дианы, провела пальцем по ее ресницам, помогая глазам открыться. Она посмотрела на меня. Кажется, глаза ее уже плавились от жара.

— Ничего не бойся, детка, — шепнула я. — Ты в хороших руках. Больно не будет. Врач сказал, что у тебя есть шанс. А я тебе скажу: у тебя есть старшая сестра. В обиду не дам никаким Венеркам.

На мои руки полились такие горячие слезы, что у меня от жалости заныло сердце и заломило виски.

Я ни в кого не верю. Но всю свою темную дорогу домой я просила: «Господи, пусть она поживет. Дай ей этот шанс. Неужели тебе жалко? Она только страдала на этой земле».

Ехать до дома оставалось минут сорок. И вдруг я остановила машину, как по чьему-то приказу. Посидела, подумала и развернулась к Москве. Как же я забыла! Мне срочно нужно заехать на свою квартиру. В новом доме есть все до самых последних мелочей, я привезла с собой только компьютер, документы и необходимую одежду. Но я не взяла главного: картину Пастухова. Мы с Кириллом — в розовом и голубом — парим над землей. И это предвидел художник. Мы с Кириллом ведем сейчас беседу именно там, над облаками.

Я поднялась на свой этаж, открыла дверь, которая совсем недавно была входом в мою крепость, надежно защищенную лишь моим желанием. Осторожно сняла картину, упаковала ее. Подумала и положила в тот же пакет портрет мамы. И ушла, не оглянувшись на стены, которые остыли от родства, стали просто рамкой для пустоты.

Я сразу заметила, что у моей машины маячит какая-то крупная черная тень. Шагнула вперед, обманывая себя: это случайный прохожий. Открыла дверцу, села за руль, положила рядом пакет. А закрыть дверь мне не дали. Тень просунула руку, открыла заднюю дверь, уселась за мной и оказалась угрюмым незнакомым мужиком, который скомандовал: