Жизнь, придуманная ею самой - Гала Дали

Там какая-то странная история, о которой Дали твердил всем и написал в своей книге. Мол, школьный учитель, который приходил в класс, только чтобы спать на уроках, приглашал его к себе домой и показывал всякие чудеса вроде подзорной трубы и вот этой игрушки. Внутри прозрачной сферы была тройка лошадей, в санях сидела девочка, на которую я оказалась похожа, все засыпал снег.

Кто сказал, что девочку зовут Гала, Галючка – неизвестно. Скорее всего, игрушка досталась учителю уже подписанной, именно там и было имя.

Сальвадор якобы воспринял это существо из игрушки как свое будущее. Русская девочка Галючка сидела в его пророческой игрушке, потому, узнав, что Гала русская, а потом и услышав ее имя, Сальвадор просто по-своему помешался. В кризисный момент, когда родным надоело его увлечение сюрреализмом, и они были готовы отказаться от поддержки строптивого гения, появилась Гала-Галючка. Это ли не знак?

Гала выслушала этот сбивчивый рассказ об игрушке, подтвердила, что в России есть такие игрушки, чтобы снег сыпался снова и снова, шарик нужно переве-рнуть.

Дали, почувствовав, что его слушают, принялся открывать душу. Видно, наболело, он мог долгими часами разглагольствовать о сюрреализме, о параноидальных видениях, о значении сновидений.

А потом еще и показал свои записи на эту тему.

Гала взяла листки, скорее, чтобы не оттолкнуть будущего исполнителя ее казни, но когда вчиталась, поняла, что всему, что она слышала у дадаистов, далеко до философского уровня этого мальчишки-клоуна.

Полю и Гоэмансу Гала сказала, что Сальвадор вовсе не копрофаг, но что именно не так, она еще не поняла и попытается понять.

Поль не возражал. Пусть разбирается. Листочки с философскими размышлениями непризнанного гения он даже в руки брать не стал, поморщившись:

– С меня хватит Тцара и его друзей. Если хочешь, читай сама.

Гала привычно промолчала и действительно принялась читать.

Дали увлекался работами Фрейда, это звучало в каждой строчке. Если бы Гала сама не читала Фрейда, едва ли поняла бы некоторые сентенции, но скучающая Гала, вопреки мнению многих, не была пустышкой и Фрейда читала.

Первое впечатление: записи безумца. Но если вдуматься, кто из живущих на Земле не безумен? Каждый безумен, только по-своему, вернее, большинство желает быть безумными по образу толпы, принимает ее правила, ее законы безумия. Если толпа многочисленна, она становится обществом и диктует правила уже жестче.

Тех, кто пытается этим правилам не подчиняться, называют в лучшем случае странными, в худшем – сумасшедшими с отправкой на лечение.

Сальвадору пока везло, его неравенство толпе воспринималось как чудачество, но пройдет время, и отношение будет совсем иное. Если, конечно, этот безумец не навяжет свое видение мира остальным.

Когда они в очередной раз гуляли вдвоем по пустынным утесам, Гала попросила объяснить кое-что из его записей. Удивленный и обрадованный вниманием и пониманием его мыслей, Сальвадор принялся возбужденно размахивать руками, объясняя суть написанного. Она слушала и поражалась: с точки зрения простого обывателя, юноша был настоящим сумасшедшим, он странно одет, странно вел себя, говорил излишне взволнованно и то, что неискушенному человеку могло показаться бредом.

Гале не казалось, она вдруг поняла, что Сальвадор гениален в своем безумстве, что само безумие для него не более чем способ существования в таком же безумном мире, способ выразить протест не как дада – отрицанием всего, а диктатом собственного видения и своей воли.

Это было настолько неожиданное понимание, что она даже забыла, зачем, собственно, ей нужен разряженный, словно петух, красавчик.

За его нелепой внешностью, дурацкими повадками и выходками скрывалось нечто, чего не было у всех дада, вместе взятых! Дали гениален, но совсем иначе, чем Поль или Макс, чем Тцара или Лорка. Он гениален не как другие, он сам по себе, и именно это особенно ценно.

Немедленно пришло еще одно сознание: его никогда не поймут, действительно будут считать сумасшедшим и не позволят выразить талант в полной мере. Никто не поймет, даже друзья-сюрреалисты. Они все словно пигмеи рядом с этим сумасшедшим мальчишкой, словно стоят у подножия Сфинкса и пытаются смотреть на него свысока.

Галу пронзила мысль, что только она может помочь этому мальчику проявить всю его гениальность, поддержать даже более умело, чем когда-то поддержала Поля, буквально заставив поверить в себя и стать тем, кем он без нее никогда не стал бы.

Неужели теперь очередь Дали?

Эта мысль была столь неожиданной, что Гала даже остановилась, буквально замерев на месте.

Сальвадор тревожно уставился на Галу:

– Что я должен сделать с вами? Что вы хотите, чтобы я с вами сделал?

Еще несколько минут назад до своего пронзительного понимания она ответила бы:

– Убить.

И можно не сомневаться, что мальчишка выполнил бы ее желание, бросившись вместе в пропасть или в морские волны.

Но теперь Гала знала, для чего будет жить дальше, почему произошла эта встреча, что ей делать. Нет, не ради убийства-самоубийства, а ради жизни, будущей блестящей жизни.

– Не бойтесь, мой мальчик, мы больше не расстанемся. Никогда!

Дали в своих мемуарах солгал о том, как состоялось это объяснение, возможно, он не лгал специально – просто не помнил, поскольку был слишком взволнован. Гала помнила.

Она все же произнесла это:

– Убить. Я хочу, чтобы вы меня убили.

А глаза говорили совсем иное: хочу жить для тебя, просто хочу жить.

Он поднял глаза, мотнул головой:

– Потом, когда-нибудь потом…

Это про убийство.

Вместо толчка в грудь, чтобы полетела вниз, на камни, кувыркаясь в воздухе, Сальвадор притянул Галу к себе и буквально впился в раскрытые навстречу ему губы.

Он категорически не умел целоваться, но вложил в поцелуй столько страсти, что вызвал желание ответить. Гала ответила. Получила его ответ и ответила снова…

Несомненно, Поль понял, что они стали любовниками, и давно привыкший не ревновать жену, промолчал и попросту уехал в Париж один.

Это было лучшим доказательством гибели их брака и любви. Не просто отдать Галу другу, наблюдая за любовными играми и хотя бы присутствуя при этом, не просто позволить развлекаться с другими где-то далеко, но, видя сумасшедшие глаза Дали и ответный огонь у Галы, удалиться, понимая, что последует – это предательство.

Если Гала и сомневалась, что больше не связана с Полем любовными узами, то теперь все сомнения рассеялись. Любви больше не было, сколько бы позже Поль Элюар о ней ни твердил. Нельзя любить и отдавать любимую другому вот так явно, отдавать не тело, а саму ее душу.

Поль позволил Дали завоевать душу Галы и тем самым предал ее.